ее собственных детей, что они у нее по голяшкам протекли, а подросли — и голодом мрут», — тотчас две посылки в деревню отправил.
Розы в хрустальной вазе выглядели усталыми, Иринья подкормила их сахаром, авось подымут головы, — и вынесла в залу.
— Изящная подпорка, — захлопала в ладоши Ляля и прислонила грамоту к вазе.
— Тортик нести? — спросила Иринья у Федора Петровича.
— Погоди! Дождемся чаю.
Иринья ушла на кухню, налила себе щей, натерла чесноком горбушку, да вовремя спохватилась. За чеснок и нечаянное упоминание Бога ее ругают, но в целом семья хорошая. Слава Богу. И она сыта, и дети не голодуют. Привела ее сюда хмелевская Дуня. У той был адрес другой семьи, но Иринья за ней увязалась. Авось кто подберет. Несколько дней ждала от Дуни ответа, слоняясь по вокзалу и пугаясь милиции, даже если та была вдалеке совсем, — и вдруг видит, словно бы во сне, Дуня рукой ей машет, пойдем, мол, есть место.
Иринья высморкалась в подарок Федора Петровича. Как вспомнит — так в слезы.
«Что ваша знакомая умеет готовить из мясных и рыбных блюд»? — спросила ее Полина Абрамовна.
«Щи».
Та сделалась, что коршун, Господи помоги…
Помог. Хотя упоминать Его здесь ни-ни, уволят.
* * *
Явился Арон с продуктами, откупорил вино, выпил стакан залпом, заел сыром, сообщил новость — его выставила Йоэль.
— Шуля поможет. Отправь к ней жену на консультацию. Временно воздержись от поездок на Мертвое море… Перестаньте куролесить и читать меня вслух… Слова материализуются. Из-за вас на меня напал абиссинец.
— Какой абиссинец?
— Из статьи мадам Канторович.
* * *
Федор Петрович бубнил свое: …проявления любви, не направленные непосредственно на продолжение рода, сексуальные переживания детей… использование собственного тела в качестве объекта сексуальных переживаний… сексуальные извращения взрослых и подростков… онанизм, однополая любовь, поцелуи, свидания, стремление к совместному времяпрепровождению, наконец, половые сношения с сознательной целью не иметь потомства…»
Любопытная Иринья подглядывала из-за угла.
— Да, я пишу торопливо, — послышался голос Левы. Он рисовал Лялю чем-то красным и пачкучим, голова на весь лист, а кудри — самая Лялина красота — не уместились, ни один куделек на бумагу не попал.
— Мне хочется поскорее рассказать людям о том, что увидел, узнал, услышал… Не все же можно нарисовать!
Видимо, в тот момент, когда она выговаривала Арону за Мертвое море, Ляля выговаривала Леве за небрежность письма.
— Литература — не подписи к картинкам, — наседала Ляля.
— У вас широкий читатель, это накладывает особую ответственность, — поддержал жену Федор Петрович.
— Главное, чтобы меня любила Капочка, — рассмеялся Лева, глядя на ходики.
— Меньше, чем на два часа, не опаздывает, — вздохнула Полина Абрамовна.
— Ей позволительно, — ответил Лева.
— Адмиральской доченьке правила не писаны.
— Ляля, не задирайся, — урезонил ее дед Абрам.
— А все же — где границы законности любви с точки зрения коммуниста?
Федор Петрович все еще пытался направить беседу в русло нравственности. — Просветите! Вы среди нас единственный коммунист, — поморщился дед Абрам.
— Ленин считал, что избыток половой жизни не способствует ни жизнерадостности, ни бодрости.
— Теперь ясно, почему у меня иссякли последние силы, — хохотал дед Абрам. — Иринья, неси торт!
Иринья тут как тут. Мигом расчищен стол, принесен поднос с чайным сервизом.
— Давайте чпокаться по-марксистски! — призвал Шура Варшавский, отец того самого Шуры Варшавского, который попросил Арона выписать снотворное Алексею Федоровичу. У евреев вообще-то не принято называть детей по отцу, но при советской власти с этим предрассудком никто не считался.
— Когда-нибудь ты схлопочешь за свой язык! — пригрозила ему Полина Абрамовна.
Относительно Шуры она ошиблась. Тот, как и все, сидящие за этим столом, умер собственной смертью. Кроме Левы.
* * *
Сообщение от Арона: «Сплю в ванной».
Так и есть. Спит в ванной. Вместо подушки — пуфик с кресла, вместо одеяла — розовый банный халат. Айфон в руке.
«Ах, мне жарко, ах, я всегда одеваюсь в летнее!» Белокурая голубоглазая красавица опускается перед ним на колени. Арон открыл глаза. Никого.
— Явилась не запылилась, — произнес дед Абрам во всеуслышание.
Не нравилась ему гойская инвазия. Сперва коммунист Петров, теперь адмиральская дочь, вечно опаздывающая…
— Левушка, откупорь! — Белокурая красавица в крепдешиновом платье выставила на стол шампанское. — Чествуем лауреата социалистического соревнования Полину Абрамовну Канторович…
— Уже чествовали, — не преминул заметить дед Абрам, но тут с грохотом вылетела пробка из бутылки, полилось шампанское, — и
