работать с уверенностью и сберегать силы. То же самое справедливо и в отношении священнослужителей.
Здесь, следовательно, общеобязательная мораль устанавливается силой, ибо с помощью ее достигается известная выгода: а для того, чтобы обеспечить ей победу, объявляется война безнравственности и пускается в ход насилие — по какому праву? Без всякого права, а просто под давлением инстинкта самосохранения. Те же самые классы пользуются имморальностью там, где она им выгодна.
63. Лицемерная личина, которую носят напоказ все учреждения гражданского общества, должна показать, что они суть якобы порождения моральности, например: брак, труд, профессия, отечество, семья, порядок, право. Но так как все они без исключения созданы для среднего сорта людей, в целях защиты последнего против исключения и исключительных потребностей, то нет ничего удивительного, что в этом случае мы видим такую массу лжи.
64. Нужно защищать добродетель против проповедников добродетели — это ее злейшие враги. Ибо они проповедуют добродетель как идеал для всех, они отнимают у добродетели прелесть чего-то редкого, неподражаемого, исключительного, незаурядного — ее аристократическое обаяние. Равным образом должно бороться с закоснелыми идеалистами, которые ревностно выстукивают все горшки и бывают очень довольны, когда при этом получают пустой звук, — какая наивность, — требовать великого и редкого и констатировать его отсутствие со злобой и презрением к людям! Например, ясно, как Божий день, что каждый брак может иметь ту ценность, какой обладают лица, вступающие в брак, то есть что брак в общем и среднем будет чем-то жалким и непристойным: никакой пастор, никакой бургомистр не может сделать из него чего-либо иного.
Добродетель имеет против себя все инстинкты среднего человека: она невыгодна, нецелесообразна, она изолирует; она сродни страсти и мало доступна разуму; она портит характер, голову, смысл, — если мерить ее меркой среднего человека; она возбуждает вражду к порядку, ко лжи, которая в скрытом виде заключена во всяком порядке, всяком установлении, всякой действительности, — она самый вредный порок, если оценивать ее по степени ее вредного действия на других.
Я узнаю добродетель по тому, что она: 1) не стремится быть узнанной; 2) не предполагает всюду добродетели, а как раз нечто иное; 3) не страдает от отсутствия добродетели, а, наоборот, она видит в этом обстоятельстве лишь выражение расстояния, отделяющего людей, на основании которого добродетель имеет право на наше уважение; она не сообщается другим; 4) она не занимается пропагандой; 5) она никому не позволяет разыгрывать судью, потому что она всегда есть добродетель в себе; 6) она делает именно все то, что обыкновенно воспрещается; добродетель, как я ее понимаю, есть собственно vetitum[19] во всяком стадном законодательстве; 7) короче говоря, она добродетель в стиле Возрождения, virtu, добродетель, свободная от моралина.
65. Прежде всего, господа добродетельные, вы не должны иметь никаких преимуществ перед нами, мы постараемся вселить в вашу душу надлежащую скромность: то, что вам советует ваша добродетель, есть жалкое себялюбие и благоразумие. И если бы у вас было побольше силы и мужества, то вы не опускались бы в такой мере до степени добродетельных нулей. Вы делаете из себя, что вы можете: частью то, что вы должны — к чему вас вынуждают ваши обстоятельства, — частью то, что вам доставляет удовольствие, частью то, что вам кажется полезным. Но раз вы делаете только то, что подсказывается вашими склонностями или что вам приносит пользу, то в этом отношении вы не имеете права ни требовать похвал себе, ни позволять хвалить себя. Если человек только добродетелен, то он принадлежит к весьма мелкой породе людей. Тут не должно быть места заблуждению! Люди, которые в чем-нибудь выдавались, никогда не были такого рода добродетельными ослами, их глубочайший инстинкт, — инстинкт отпущенной им меры власти, не нашел бы себе в таком случае достаточного выражения, между тем как с точки зрения вашей микроскопической дозы власти нет ничего мудрее добродетели. Но за вами преимущество числа, а поскольку вы тиранизируете, мы будем вести с вами войну.
66. Добродетельный человек уже потому низший вид человека, что он не представляет собой «личности», а получает свою ценность благодаря тому, что он отвечает известной схеме человека, которая выработана раз навсегда. У него нет ценности a part[20]: его можно сравнивать, у него есть равные ему, он не должен быть единичным.
Переберите качества хорошего человека, почему они нам приятны? Потому что с ним нам не нужно воевать, потому что он не вызывает в нас ни недоверия, ни осторожности, ни сдержанности, ни строгости: наша лень, добродушие, легкомыслие чувствуют себя хорошо при этом. Наше хорошее самочувствие и есть то, что мы проецируем из себя наружу и засчитываем хорошему человеку как его свойство, как его ценность.
67. Добродетель является при известных условиях просто почтенной формой глупости, — кто мог бы быть из-за этого на нее в претензии? И этот вид добродетели не пережит еще и по настоящее время. Некоторого рода милая крестьянская простота, которая возможна, однако, во всех сословиях и к которой нельзя относиться иначе, как с почтением и улыбкой, еще и теперь верит в то, что все в хороших руках, а именно: в «руце Божией», — и когда она отстаивает это положение с такой скромной уверенностью, как будто она утверждает, что дважды два четыре, то мы, другие, поостережемся ей противоречить. Для чего смущать эту чистую глупость? Для чего омрачать ее нашими опасениями насчет человека, народа, цели, будущего? И если бы мы и хотели этого, мы не могли бы. Она вносит в вещи свою собственную почтенную глупость и доброту (ведь для нее пока жив еще старый Бог, deus myops![21]), а мы — остальные, вносим в вещи нечто иное: нашу загадочную натуру, наши противоречия, нашу мудрость, более глубокую, более болезненную, более подозрительную.
68. Кому добродетель достается легко, тот даже смеется над ней. В добродетели невозможно сохранить серьезность: достигнув ее, сейчас же спешат прыгнуть дальше — куда? В чертовщину.
Как интеллигентны стали, между тем, все наши дурные склонности и влечения! Как мучит их научное любопытство! Истинные крючки на удочках познания!
69. Нужно связать порок с чем-нибудь явно мучительным так, чтобы заставить бежать от порока, с целью избавиться от того, что с ним связано. Таков знаменитый случай Тангейзера. Тангейзер, выведенный из терпения вагнеровской музыкой, не в состоянии выдерживать далее даже Венеру; добродетель вдруг приобретает привлекательность в его глазах, тюрингенская дева повышается в цене; и — что невероятнее всего — ему начинает нравиться романс Вольфрама фон Эшенбаха.
70. Патронат добродетели. Алчность, властолюбие, леность, глупость, страх: все они заинтересованы в деле
