Я успокоилась, только подойдя к озеру. Утро было свежим, с волы дул сильный ветер, который рвал драпировки каюты и трепал мои волосы. Кормчий тихо напевал, управляя веслом. Двое гребцов работали слаженно. Мне были видны их голые спины, блестевшие на солнце.
Мне бы хотелось всю жизнь полулежать вот так на подушках, наслаждаясь чувством освобождения, что нее с собой аромат фруктовых садов, но очень скоро показался причал, мы встали на якорь, и кормчий сошел со своего насеста, чтобы сбросить сходни. На этот раз меня не встречали. Мы с Дисенк прошли под входным пилоном. Привратник Гуи поднялся со своей скамеечки, я коротко поздоровалась с ним, и он пропустил нас. Одни лишь птицы разноголосым свистом приветствовали нас.
Ослепительно белый двор казался пустынным, но за входными колоннами слышался приглушенный шум, жизнь в доме шла своим чередом. В дальнем конце длинного коридора промелькнул слуга, оказавшись в лучах света, льющегося из открытой задней двери. Сверху доносились грохот посуды и резкий гнусавый смех. Мы подождали. Через некоторое время из сумрака выплыла внушительная фигура Харширы; он подошел к нам и поклонился со своим обычным неспешным
— Вижу, что меня не ждали, Харшира, — сказала я.
— На самом деле тебя ждали, госпожа Ту, — невозмутимо сказал управляющий, — но мы не знали точно, когда ты приедешь. Пожалуйста, прости мне это упущение. Дисенк, ты можешь подождать в комнатах слуг. Мастер в своем кабинете, госпожа.
Я кивнула и устремилась мимо него.
Я постучала в дверь и вошла. Внутренний кабинет был тоже открыт, и, когда я приблизилась к нему, оттуда вышел Гуи. У него был усталый вид, но, увидев меня, он широко улыбнулся. Взяв за руки, он притянул меня к себе.
— Ту! — воскликнул он. — Значит, тебе передали мое сообщение. Садись.
Я устроилась в знакомом кресле, в котором сидела столько раз.
— Я ненадолго, Гуи, — сказала я. — Завтра мы с фараоном отплываем в Фаюм осматривать мою землю. Почему ты сам не пришел ко мне?
Он присел на край стола и смотрел на меня теперь сверху
— Итак, ты снова в милости у царя, — задумчиво сказал он. — Хорошо. Прости, что пришлось вызвать тебя, Ту, но я городе вспышка лихорадки, и слишком многим знатным семействам потребовались мои услуги. Расскажи мне, что произошло между тобой и Рамзесом.
— Я удивлена, что Паибекаман не передал тебе каждое слово! — язвительно ответила я. — Я обижена на этого человека, Гуи. Я чувствую, что он втайне презирает меня. В нем нет человеческой теплоты!
Гуи наклонился вперед и погладил меня по щеке, и, как всегда, от его прикосновения мое негодование стало улетучиваться.
— Расскажи мне, малышка, — мягко повторил он.
— Это была твоя ошибка, — угрюмо проговорила я. — У Рамзеса были писцы, и он выносил решения о пропорциональном распределении товаров, привезенных на торговых кораблях. Сначала я слушала, а потом, когда писцы ушли, попыталась переубедить его. Слишком много добра уходит Амону и совсем мало в царские сундуки. Он очень рассердился. Он преподал мне подробный урок царской политики и велел убираться. — Я сглотнула. — Я была лишена его милости целых три дня, Гуи! Три дня меня все презирали, и я не знала, призовет ли фараон меня еще когда-нибудь!
— Но он призвал. — Гуи сложил руки на груди. — Он твой пленник. Ту. Может показаться, что он наказывал тебя, но он не может без тебя жить. Пройдет некоторое время, все забудется, и ты снова можешь попробовать заговорить с ним об этом. Со временем он покорится.
Я напряглась.
— Нет, не думаю, что он покорится, — медленно сказала я. — Я всегда доверяла твоему мнению, Мастер, но на этот раз, полагаю, ты ошибся. Я теперь узнала Рамзеса лучше, чем ты. Он прекрасно понимает сложившуюся ситуацию, а также ее последствия и опасности, с ней связанные. И он ничего не сделает, чтобы освободиться от нее, потому что не может себе этого позволить. Я никогда не смогу изменить его мнение и не намерена больше пытаться.
Я поднялась и повернулась к нему. Мне потребовалась вся моя храбрость, чтобы взглянуть в глаза человеку, который был мне и другом, и наставником, и отцом, и судьей, и повелителем моей судьбы с тех самых пор, как я встретила его, будучи еще совсем ребенком. Я чувствовала себя будто перед богом.
— Я обязана тебе всем, Гуи, — с трудом продолжала я. — Благодаря тебе исполнились мои мечты, и я никогда не смогу отплатить тебе за все, что ты сделал для меня. Но я не могу больше рисковать тем, чего достигла. Ты и твои друзья, вы думаете, что ситуацию в Египте можно исправить, что Маат можно восстановить, но я пришла к выводу, что при Рамзесе это невозможно. Кроме того, о какой Маат идет речь, Гуи? Маат того старого, давно исчезнувшего Египта? Я больше не буду защищать твои интересы в этом деле с фараоном. Умоляю тебя простить меня.
Он не шелохнулся. Все его тело будто застыло, и только взгляд медленно скользил по моему лицу, внимательно изучая каждую черточку. Его лицо было необычайно бледным. Долгое время я стояла под его изучающим взглядом, сохраняя внешнее спокойствие, когда внутри у меня все дрожало от напряжения. Потом он вздохнул, кивнул и соскользнул со стола.
— Очень хорошо, Ту, — сказал он спокойно. — Ты была послушной девочкой. Ты изо всех сил старалась мне помочь. Конечно, я прощаю тебя. Ну вот, — он подошел к открытой двери внутреннего кабинета, — ты спешишь. Что тебе нужно для пополнения запасов врачебной сумки?
— Я забыла сумку, Мастер, — смиренно сказала я. — Но мне нужно еще шипов акации. Это очень важно для меня. И касторовое масло, и серая сурьма для моих бальзамов. Корица и свежий натрон…
Он поднял палец:
— Я приготовлю все это. А ты пока выпей вина.
Он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, а я печально налила вина и уставилась в его алую глубину. Я разочаровала его. Я подвела его, и не важно, что моя решимость в будущем избегать политических тем в общении с фараоном сильна, я хотела бы, чтобы все было иначе.
Гуи появился с маленьким сундучком и вручил его мне.
— Шипы акации, возможно, слегка темнее, чем обычно, — сказал он. — Но не беспокойся. Они еще сохраняют свои свойства, хотя и были собраны некоторое время назад. — Убрав волосы с моего лба, он запечатлел на нем долгий поцелуй, снова вздохнул и легко подтолкнул меня к выходу. — Будь счастлива, малышка Ту, — сказал он. — Желаю тебе добра.
Меня пронзил внезапный приступ тревоги. Его слова прозвучали как прощание. Я обернулась, хотела что-то сказать, но дверь кабинета уже была плотно закрыта.
Подняв руку, чтобы постучать, я помедлила, прикоснувшись пальцами к ароматному кедру. Нет. Я приняла решение. Я разорвала еще одну нить, связывавшую ребенка, которым я больше не была, с прорицателем, и он не должен больше управлять моей судьбой. Тем не менее дурное предчувствие не покидало меня; я послала за Дисенк, мы прошли обратно к причалу, туда, где покачивался мой скиф, я взошла по сходням, и мы отчалили. Позади оставался дом Гуи, в который я долго и прочно врастала корнями день за днем, месяц за месяцем. А впереди был дворец, где я закрепилась пока только самыми тонкими усиками. У меня возникло неуютное чувство одиночества.
Но уже на рассвете следующего дня я гордо прошествовала к причалу дворца, где меня поджидала царская ладья. Утро еще не утратило своей быстротечной свежести, и на восточном крае неба еще розовела тонкая полоска. Хотя расстояние до Фаюма было невелико, чуть больше дня пути при попутном ветре, за судном фараона теснилась целая флотилия; и на ступенях причала толпились слуга, торопливо заканчивая приготовления и громко перекликаясь между собой. Все замерли и склонили головы, едва завидев меня; Дисенк несла за мной сундучок с необходимыми в путешествии вещами. Лишь только я ступила на сходни, как вокруг возобновилась суета в окружении своих слуг и стражи приближался Рамзес. Свежий и отдохнувший, он с улыбкой шагал прямо ко мне, его сандалии, украшенные драгоценностями, бодро шлепали по камням. Я, как и все вокруг, распростерлась при его приближении.
— Встаньте! — рявкнул Рамзес, и его тяжелая рука легла мне на затылок. — Прекрасное утро, чудесное утро, — почти запел он.
Когда я поднялась, он обнял меня за плечи и повел на палубу, где уже были расставлены кресла и разложены подушки.
Сходни подняли, рулевой взобрался на свое место, стражники разместились по бортам палубы, и мы отправились. Царские сине-белые флаги захлопали на ветру, эхом разнесся голос капитана, задававший ритм гребцам. Рамзес опустился в кресло, закинул ноги на подушку и сложил руки на животе. На нем была тонкая туника и длинная гофрированная юбка, отделанная по краю золотыми кистями. Над его широким лбом сверкал урей, венчавший расшитый золотом льняной шлем. Нижний край шлема дотронулся до его украшенных драгоценностями ключиц, когда он повернул ко мне голову и лучезарно улыбнулся.
