Скоростной экспресс — всю дорогу читал лимоновскую книжку «Дисциплинарный санаторий».
45.
Приезд в Тамбов — как другая реальность, серая, привычная, неторопливая, недлинная в длину и неширокая в ширину, и всё, что с тобой произошло «там», в мире потенциальных красок, надо срочно проявить и закрепить. Уже в 12-м часу мы с Алёшей сидели в «Ст. Т.» — не очень стеснённый в средствах, я сразу взял две бутылки водки (хоть и самой дешёвой — «наши люди до обеда в ресторанах водку не пьют!» — официантик, какой-то его одноклассник или однокурсник, сделал вид, что не узнал его), шашлыку, салатиков и принялся пересказывать ему свои приключения — причём сначала (бут. № 1) замалчивая всё участие Инночки, а после (бут. № 2) — всё эксплицитно.
Под вечер, когда мы уже перешли на пиво, Алёша приметил за соседним столиком какую-то свою одноклассницу или однокурсницу и, за ещё одной водкой вкратце пересказав ей мою биографию, потащил её с известными намерениями к себе домой. Я же, надо ли уточнять, сорвался, хоть меня и не приглашали, к Зельцеру.
Она отворила мне не сразу и я почти не узнал её. Она выглядела как живой мертвец из дешёвого ужастика. Я довольно долго ждал, что она что-нибудь скажет, но, столкнувшись с её отсутствующим взглядом и с совсем уж какой-то нечеловеческой улыбочкой, я рефлекторно хотел было уйти. Она сказала несколько слов, и я ужаснулся ещё более — это был не её голос — в нём не было ни тени былого дебилизма — серьёзный, обречённый, сломанный, как будто она целый день плакала навзрыд, в нём чувствовалось что-то нездешнее, замогильное, слова она произносила медленно и кое-как, как пьяная или беззубая. Я прошёл на кухню, сел, закурив, и с непонятным выражением на лице уставился на неё. Вся какая-то распухшая, словно вынутый из воды труп; особенно неприятно и страшно было смотреть на её лицо — оно казалось неестественно жёлтым и блестело от чрезмерно нанесённого тонального крема — моё воображение преображало её в восковую фигуру с оплывающим с лица слоем восковой кожи…
«А я вот, Лёшь, жру колёса…» — заторможено произнёс голосок безутешной вдовы, и она всё же попыталась изобразить свою улыбочку и даже некую иронию, но получилось что-то другое. Сердце моё защемило, я не мог ничего сказать и лишь смотрел на неё как на неизлечимого больного в лепрозории, полуразложившегося антачибла, получеловека, тянущего к нам свои руки, к которым уже нельзя прикоснуться, не в силах поверить, что это она, её плоть, до боли и галлюцинаций знакомая мне, столь чудовищно преобразилась.
Одно уж точно, подумал я, трахнуть её, его я не смогу — сам. Говорить вроде тоже не о чем… Здесь-то наша любимая гуманистическая психология, полагающая главной ценностью человеческую личность, зажмуряет глазищи, дабы не видеть очевидного факта: «личность» — всего лишь капля некоей субстанции, свойство и цель которой — как капелек воды на ровной поверхности — слиться, соединиться в единое целое, имя которому Самоустранение Личности, или одуплечивание. И наркотики — просто жупел, увеличительное стекло других составляющих личности — нетерпения пищи, желания, славы, их — получается, в каком-то смысле благородный даже! — заместитель.
Тут раздался телефонный звонок, она взяла трубку: «Всё, я готова, давай» Ладно, Лёшь, обратилась она ко мне, одевайся — я сейчас уезжаю. Оказалось, что пока я, литературный швырок и совиный таксидермист, отсутствовал, её дорогой таксист, такой всегда заботливый, стал ещё более заботлив, персонифицировался в Игорёчка и стал вообще незаменим и намбер ван. У него свои ключи. Ну и что — он так ухаживал за мной — возил в больницу, к врачу, ночевал со мной… Ну тебя же не было! Ну я же не могла спать — мне так херово, а эти (она ткнула большим пальцем на потолок) всю ночь трахаются — мы с Игорьком угорели — там ведь сын-алкаш и его старая мамаша — ваще! — кто кого ебёт?!. Я захотел заплакать, ударить её, плюнуть, хлопнуть дверью — ну всё как обычно, только теперь это ещё более невыполнимо.
Заявился Игорёк. Столкнувшись со мной в дверях, он лишь бросил на меня пренебрежительный взгляд («Ещё один нарк!»). Он вывел её к машине, распахивая двери и дверцы. «Позвони мне сначала», — выкрикнула (если это можно так назвать) она мне в спину, и я, сгорбившись в свете фар, пошёл прочь.
Могли бы хоть до центра подбросить! — злился я (Отгадайте, куда и зачем они направлялись? — он вывозил её развеяться — в шашлычку на трассе, где развлекаются все их таксисты — чуть подальше той окраины, где я гостевал! — «Водку надо пить, а я что-то не могу…» — сказало зомбие, жирно обмусоливая помадой губы — перед зеркалом, в которое я боялся посмотреть!) Вот вам и оборотная сторона наркомании! — злорадствовал я, но тут же вступала саморефлексия с «оборотной стороной горемычной «звёздности»… Но вдруг — СТОП! Бля-а-а, я забыл рюкзак!! Кирильченко подарил мне свой старый — уж не Репо-Еребус, но всё же… И отвык-то с ним ходить — как кинул его в пороге, так и забыл. А в нём вся пачка моих драгоценных банкнот!..
Надо ли говорить, как я провёл ночь. С большим нетерпением дождавшись восьми часов, начал названивать ей — как будто это проблема мирового масштаба. Каковы шутки Отца Неба! Деньги, любовь — что-то из них ненастоящее. Вот он, заветный — вернее, они. «Скоро, через неделю-другую, я выздоровею — позвони мне, ладно?» Ага, выздоровеешь — мерзкие клочки отставшей резиновой кожи приклеят и пришьют к осклизлой разбухшей мякоти трупа!
44.
Кирильченко меня встретил, мы поехали к нему на квартирку в Медведково и немного выпили. Он поехал домой к родителям, а я отправился на стрелку. Стоило на «Кировской» выйти не из того входа, как я потерялся в пространстве и времени (!). Сначала я не мог найти памятник, потом, с полчаса поошивавшись у него, отправился в «Проект», но никак не мог найти Потаповский, у всех спрашивал, и таким образом, посылаемый то туда, то обратно, за час обошёл (постоянно чуть ли не бежал, безумно нервничая) все близлежащие переулки…
Наконец я совсем промок, выдохся, отчаялся и протрезвел и решил поехать домой. Подходя к метро, я увидел памятник и едва-едва различил во тьме тёмный силуэт — это она! «Ты издеваешься, да? Я здесь уже целый час и вспомнила все плохие слова!» Мне действительно было неудобно — извинился, пообещал тепло, еду и выпивку (на вечер мы уже опаздывали на час). Пошли — пошли — а куда? Началось опять почти тоже самое, только с остроумной, замёрзшей и голодной Инночкой. Как назло никто вообще не знал, где Потаповский! Наконец мы забрели вообще в какой-то глухой дворик (весьма похожий на тамбовский — я уже все «Матрицы» перебрал!), который кончился тупиком, и тут какая-то бабка чуть ли не сама сказала куда нам надо и проводила почти до дверей клуба!
Тут явилась Анжелика — блистательная — я даже растерялся, а она уже присаживалась за другой столик…
«Вот что значит двойное свидание назначать!» — смеялась она. Я сказал, что это «просто девушка из Тамбова» и пригласил её к нам. Представил дам друг другу (блять, я сам в этой роли!); Инна, эта моя маленькая смышлёная дочка, не ударила в грязь лицом — стала рассказывать, какие кретинки живут у них в гостинице и в шесть утра приходят спрашивать иголку и нитки — всё-это было весело, без напряжённости. О, это было великолепно — две такие стройные, белокожие, большеглазые, пухлогубые, белозубые… Но в то же время невооружённым глазом видно, что красота их совсем разная — дело даже не в том, что на по-детски детском личике Инночки нет ни капли косметики — она всё же ещё девочка, Анжелика же что ни на есть женщина. «Очень красивая твоя подруга, но мне она не понравилась, — призналась Инка, когда Анжелика ушла в уборную, — самовлюблённая хищница». Откуда ты, дочерняя, такие слова-то знаешь?!
Моя старшая умненькая дочка, чтобы меня ненароком не потерять, решила пойти вместе со мной провожать младшую! На улице было темно и шёл снег и мы, все трое, долго кружили, не зная, куда идти к метро! Младшенькая понимала, конечно, что к чему, и я специально решил её такой наглядностью проучить — посмотри вот пока, как это делают взрослые тёти, года на три тебя постарше…
На обратном пути — уже соединившись, запустив руки друг другу в карманы и то и дело останавливаясь, чтобы радостно выяснять всякие мелочи («Ведь ты меня уже хватал за руки — я помню!» — «Не за руки, дочка, а за ноги — это разные всё-таки вещи»), мы опять сбились и совершенно не знали куда идти! Однако вскоре мы определили, где арка, по вышедшей оттуда парочке — на мгновенье мы столкнулись в кружащихся в неестественном свете хлопьях снега — это оказалась Романова, и сердце моё ёкнуло… уходят…
Взяли пиво и стали болтать. Данила, Дина, ещё кто-то подсаживались к нам, начиная всякие беседы, но Анжелика откровенно, тоже с какой-то девчачьей капризностью провозглашала: «Я хочу с Шепелёвым» и подвигала свой стул всё ближе к моему… Я пригласил её к себе. «А ты будешь ко мне приставать?» — «Что за вопросы?» — «Тогда поехали».
