Монах с грустью посмотрел на него.
– В ту минуту, когда Том в Городе со своими людьми рубил твоих стражей порядка – он неосознанно и вынужденно восстал против всего созданного тобой, и тем самым забрал у тебя твою хварну. Луч Солнца переместился в него, и теперь он в возрождаемом замке «Шервуд» – гениус лоци. Так что теперь он пусть тебе и ответит.
И все находящиеся в комнате уставили в меня пристальные, весьма непростые взгляды. И соткался во мне в этот миг импульс желания «чтобы было вот так», ровно как в ту минуту, когда я говорил Элизабет: «Замуж за Ричарда… не выходить!»
«Хочу, чтобы было вот так…»
– Мне известен один странный замок, – сказал я решительно, твёрдо. – «Девять звёзд». Бывшее владение Люпуса, того самого, кого Август не отдал мастеру Альбе. Там тоже подвалы забиты кровавым золотом. Совсем недавно в замок приехали люди, пытаясь его оживить и благоустроить. Ты, Август, туда должен отвезти твои гинеи, дублоны, пиастры. Отдать их духовному настоятелю замка. И остаться там навсегда, ещё раз попробовав стать настоящим, полноценным «гениус лоци». Люди, сейчас живущие в замке, занимаются тем, что удаляют из мира людей всяческих Джованьолли, Хосе, Регентов, Люпусов, Филиппов, Ван Вайеров и им подобных. И, поверь, Август! Ты очень и очень там нужен.
Август глубоко, длинно вздохнул. Сказал тихо:
– Ну что ж. Это хоть какая-то цель.
– И ещё, – добавил я, вспомнив. – В «Шервуде» сейчас живут тридцать детишек, большинство из которых освобождены недавно из рабства. Мне бы хотелось, чтобы ты, Август, когда привнесёшь гармонию в «Девять звёзд» и в свою жизнь, приехал к нам и показал детям самые замысловатые из твоих головоломок. Видел бы ты, что сейчас происходит там с нашим бочонком!
И я, и все в комнате улыбнулись. Да, улыбнулся и Август и, встав, сказал:
– Что ж. Тогда жди.
И добавил, обращаясь к Глабру:
– Поднимай людей. Лошадей запрягайте.
А через полчаса, обнявшись на прощание, мы расстались. Наша карета покатила неторопливо назад, в «Шервуд», и в ней со мной ехали двое нелгущих монахов. Это было их решение и, объявляя о нём Августу, один из них с тихой радостью произнёс:
– У тебя теперь всё хорошо. А там – дети.
Шаг длиною в пять лет
Таким образом персона, озадачившая, если так можно сказать, наших дам, в «Шервуд» не прибыла. А приехали двое странных людей, исповедующие непонятную добрую мудрость, которая оказалась древнее Библии.
Эти двое, едва успев познакомиться со взрослыми обитателями замка, дружно направились в керамический цех, где в этот час расположилась за предлинным гончарным столом вся детвора. Закатав рукава, ручонками, по локоть измазанными глиной, они лепили фигурки друг друга: Тоб заявил, что его глиняному принцу в одиночестве будет грустно.
Я, отъезжая от гостиницы, верно, обратил внимание, что в отдалении за нами катилась из Бристоля незнакомая карета, но важности не придал. Тем более что карета скоро отстала. Так вот, представив жёлтых монахов Гювайзену Штоксу, гончарному мастеру и детворе, я поскорей прибежал в кабинет. Рывком вытянув ящик стола, я покопался и достал запечатанное письмо. На нём рукой Эвелин было написано: «Вскрыть 22 декабря 1769 года». А на дворе уже тысяча семьсот семидесятый! Как мог забыть? О, эта самоокупаемость замка! Надорвав цветной, кажется, с одной из сигар, шёлковый ярлычок, я развернул сложенный втрое лист. И опять рукой Эвелин: «Милый Том. В этот день у нас родится сын Уильям».
Вот так. Не одни только жёлтые монахи способны демонстрировать чудеса. Тщательно спрятав письмо на дне ящика, я поспешил в каминный зал. Но поделиться с Эвелин мыслями и переживаниями не удалось. Она шла ко мне навстречу, и приблизилась со словами:
– Ещё гости, Томас. Незнакомая дама.
Кивнув, я вышел во двор. Первое, что увидел – контуры той самой кареты, что отстала после гостиницы. А затем навстречу шагнула девушка, почти девочка, тонкая, в длинном сером дорожном плаще, имеющая на вид едва ли лет девятнадцать.
– Позвольте представиться, – очень нежным голосом произнесла гостья. – Кристина Киллингворт.
– Том Шервуд, к вашим услугам.
– Близкий мне человек, Бэн Бэнсон, сообщил мне, что у вас живёт большая компания детей, общение с которыми было бы полезно и приятно нашему Симеону…
– О, моя драгоценная! – я не смог сдержать радости. – Это вы, вдова Регента! У вас останавливались мастер Альба и Бэнсон! Он мне много рассказывал о вас…
– Не совсем вдова, – отрицательно качнула головой девушка, мгновенно утратившая чинную напряжённость первого знакомства, порозовевшая, осветившаяся улыбкой. – Мы не успели пожениться, но я ношу по нему траур.
Она чуть отпустила шнур плаща, обнажив край чёрного платья. Я сделал шаг и, приняв её узкую руку в перчатке, поцеловал.
– Идёмте, Кристина! Я вас познакомлю с женой!
– Прошу прощения, Симеона можно с собой взять?
– Конечно можно, но где же он?
– Мистер Киллингворт, – декламаторским, учительским тоном произнесла Кристина, – можете выйти.
Дверца кареты открылась и с подножки спрыгнул маленький, стройный малыш в коричневом строгом камзольце.
– Добрый день, – сказал я ему, доверительно протягивая руку. – Меня зовут Том.
– Мне много рассказывал о вас мой друг Бэнсон, – очень серьёзно заявил малыш, – и я вами искренне восхищаюсь.
– Знаешь, Симеон, – я наклонился к нему и понизил заговорщицки голос, – вот кто действительно стоит восхищения – это сам Бэнсон.
Затем мы вошли в каминный зал, и я представил новых гостей очень и очень доброжелательному женскому обществу.
– У нас совершенно готов пирог с капустой, – сообщила радушно Омелия. – Горяченький!
– О нет, благодарю, – приподняла узкую ладошку Кристина. – Мы в гостинице превосходно и отдохнули, и пообедали. Так что, если это уместно, мы лишь отужинаем – вместе со всеми, в принятый здесь час.
– Ну хорошо, – сказал я и предложил: – тогда есть смысл пройти в гончарный цех, где сейчас все наши дети. Они лепят будущих глиняных принцев.
– А что это такое? – заинтересованно спросил Симеон.
Через пять минут мы уже были в гончарной. Да, меня самого умилила своей необычностью увиденная картина: изрядное множество детей сидели в полном почти молчании и сосредоточенно давили пальцами глину. Перед Ксанфией на столе прыгал и клевал эту самую глину подросший уже цыплёнок.
Встал, завидев нас, и вытянулся над столом долговязый фон Штокс. Приложив палец к губам, давая понять, – не следует выдёргивать детей из их сосредоточенности, – подошёл к нам.
– Мэтр Штокс, – представился он одному только Симеону.
– Симеон, – задрав головёнку, ответил тот.
