причиняют мне физической боли, и это дает надежду, что Иерион, его рассказ, мое прогрессирующее уродство, все происходящее со мной, все, что я вижу, – лишь продолжительная галлюцинация.
– Невежественный червь, – будто читая мои мысли, произнес тихий металлический голос. – Твое уродство – скромная плата за истины, которые тебе открылись. Истина – это знания о действительности, которая нас окружает. Чем ближе истина к секрету возникновения самой действительности и ее создателей, тем большей силой она обладает. Неподготовленный разум не способен справиться с запретными знаниями, они разрушают тебя. Чтобы ты не сгнил живьем и не распался на части, я контролирую плоть твоего тела в своих руках. Ведь ты хочешь завершить начатый труд и увидеть, как рождается зверь во тьме? Именно этого ты жаждешь более всего?
– Да… – прошептал я ослабшим голосом, представляя, как держу мою первую завершенную рукопись.
За несколько ночей, что Иерион возникает в моем разуме, я написал намного больше, чем за прошлые десять месяцев. И, конечно же, написанное мною под его зловещий шепот не могло сравниться не только с тем жалким словоблудием, над которым я страдал до изнеможения, но и ни с чем, что когда-либо писал человек, потому как было выполнено на совершенно запредельном, доступном разве что демонам или богам литературном уровне изложения.
– Прости… прости, что осмеливаюсь говорить с тобой, – с удивлением услышал я свой голос, похожий на беззубое ворчание, – но открой тайну, как ты справился с силой знаний, о которых рассказываешь мне? – из глаз моих потекли слезы, я упал на колени перед Иерионом, пополз и хотел целовать руки, лишь бы он ответил мне и помог. Старик даже не шелохнулся, но нечто так сильно ударило меня, что я вскрикнул и оказался отброшен в сторону. – Научи меня! – крикнул я, распластавшись на полу и ощутив злость оттого, что в руках сгорбленного чудовища находилась моя жизнь и, что гораздо важнее, судьба моего труда. – Позволь закончить начатое! – продолжал я умолять сквозь слезы. – Позволь завершить рукопись и наполнить ее твоим знанием!
Старик без какого-либо сожаления смотрел на меня. Оказавшись на полу, я понял, чем он пахнет. Похожие на дыхательные клапаны устройства с прорезями на его маске как будто чадили. Густой дым беззвучно опускался вниз, стлался по полу и нес запах кладбища, сгнившего, холодного мяса.
– Ничто живое на Земле не способно совладать с энергией темных истин. Познав их, неминуемую гибель можно лишь отсрочить. В миллиардах лет учений, которым я себя посвятил, открытые тебе знания по времени не займут одного удара сердца, но даже они погубят твой разум, потому как со мной рядом ты есть жалкий червь. Вселенная создавалась не нами, и тайны ее сотворения предназначены не для нас. Оттого сила запретных знаний столь разрушительна. Совладать с ней могут лишь создания, соизмеримые по силе с мощью галактик, – дети Вселенной высшего порядка. В поисках ответов на вопросы, которые делают меня похожим на человека, я познал то, чего знать не должен, и ощутил, как существо мое заполнил бесконечный мрак. Как и в твоем теле, во мне зародились необратимые изменения. Чтобы спастись, я очистил свой разум могущественным заклятием, но прежде перенес запретные знания в книгу, ставшую смыслом моего существования. «Высший Замысел» – труд, задуманный мной во времена, когда Земля была еще молодой, и начатый, когда сознание мое обрело первую плоть. В нем я изложил десять из одиннадцати темных истин Мироздания. Но уже скоро… совсем скоро настанет время, когда родится и мой зверь во тьме. В награду за его рождение мне укажут путь к последней, одиннадцатой истине Мироздания. И когда я овладею ею, мои знания и силы будут сравнимы с могуществом Первых Богов, покинувших пределы Вселенной. Теперь же продолжай свою… рукопись, человек. Я трачу на тебя непозволительно много сил.
Иерион уродливой горгульей возвышается надо мной в дальнем углу. Иногда его ровное, шипящее дыхание становится частым и каким-то глубоким, тяжелым, погружая заплеванную кровью комнату в удушливый, смердящий гнилью пар. Мне нужно отдохнуть, иначе я не выдержу… Уже нет сомнений в том, что старик реален. Это не плод моего воспаленного разума… скорее демон, рожденный в те дни, когда в минуты гнева и усталости от криков больной матери меня посещали настолько темные мысли, что я сам себе опротивел.
После нашего разговора Иерион продолжил рассказ. Я жадно впитывал его мрачные речи, но когда старик назвал имя первого сына Тьмы, и я попытался воспроизвести его в книге… я стал умирать. Каждая клетка моего тела словно воспротивилась дьявольскому знанию, которое отравило меня. Я кровоточил, как недорезанное животное. Кровавая пена хлестала из всех отверстий. Внутренности из живота стали подниматься ко рту, будто пытаясь выбраться наружу, вывернуть меня наизнанку. Впрочем, боли я не ощущал и, просто не препятствуя происходящему, уронил голову на стол. Из глаз что-то потекло. У меня не оказалось сил это остановить, закрыть лицо ладонями или просто зажмуриться. Мои глаза вытекли, как желтки из разбитых яиц, но я продолжал надеяться, что все это лишь сон, что все это плоды моего воспаленного разума, истощенного изнурительной работой над книгой и ежедневными истериками больной матери. Даже сейчас я способен видеть, но как бы сквозь темноту, и это не мешает мне писать дневник. Когда мой затянувшийся кошмар пройдет, я использую откровения Иериона для рукописи, способной перевернуть как литературный мир, так и представление всего человечества о нашей роли во Вселенной.
Я мог бы слушать мрачноватый, металлический голос Иериона до тех пор, пока над миром не угаснет Солнце, но, похоже, владыка приближается к завершению истории – маленькой частицы из бесконечной фантастической истории о противостоянии воинов Света силам Тьмы, – которую был готов мне поведать. А вместе с ней подходит к концу работа над моей первой книгой. Это… это самое удивительное из того, что я когда-либо ощущал. Завтра же утром я отредактирую черновик, распечатаю рукопись и отправлю издателю. Нет, это слишком опасно! Они украдут ее у меня! Я сам опубликую книгу. Завтра же! Нужно только дописать ее, но мама… она кричит… постоянно. Должно быть, стук кнопок этой проклятой клавиатуры или наш разговор разбудил ее. Иерион говорит тихо, порой неразборчиво. Мне и без этого приходится напрягать слух, чтобы ничего не пропустить, а из-за ее истеричного вопля я и вовсе ничего не слышу. А вдруг завтра старик не придет? Вдруг моя темная муза оставит меня? Как я допишу книгу? Даже если я подойду к маме, она не прекратит дергать меня через каждую
