как многие казенные предприятия того времени, оказался в весьма запущенном состоянии. Правительство продало завод торговому дому братьев Злоказовых, купцов первой гильдии из Екатеринбурга. В частных руках объемы винокуренного производства расширились до 120000 ведер в год. Одна беда: дальнейший рост производства и торговли сдерживался нехваткой стеклянной посуды.
Тогда-то, не в пример современным руководителям, испытывающим те же трудности со «стеклотарой», Злоказовы энергично взялись за организацию стеклоделательного завода. Вскоре, наряду с бутылочной продукцией, стали выпускать листовое стекло, подсвечники, вазы, кувшины, водомерные трубки для паровых котлов и многое другое. Образцы доброкачественных изделий постоянно демонстрировались Злоказовыми на сибирских промышленных выставках.
Корпуса завода с самого начала, впрочем, как и теперь, были деревянными. В технологии варки стекла использовались новейшие достижения конца прошлого столетия: газовые печи системы Сименса, огнеупорный кирпич для них. Руками каторжан (была тут и каторга!) сооружались пруд и плотина на речке Мерин. Небезынтересно, что первых мастеров-стеклодувов удалось выписать из западной России на весьма выгодных для них условиях: рабочие обеспечивались заранее подготовленным хорошим жильем-усадьбой (дом, огород) и льготной оплатой труда.
Стеклозавод в течение всего XX столетия почти не обновлялся, кроме перекладки печей Сименса после пожара в начале 20-х годов. Технология варки стекла тоже осталась прежней. Здесь в «законсервированном» виде сохранились техника и технология производства стекла второй половины XIX века, элементы которых нуждаются в государственной охране.
Комплекс старинного завода, включая остатки винодельческого, имеет плавильные печи, кирпичное здание первой механической мастерской, заводскую трубу, лабазы – образцы промышленной архитектуры прошлого столетия, пруд и плотину. Интересна конструкция сохранившейся заводской трубы (илл. 123). В сечении она представляет собой многогранник. Для усиления прочности и устойчивости сооружения применены металлические стяжки-скобы. Не в пример современной заводской трубе, стоящей почти рядом (винтообразный кирпичный стержень – продукт с элементами небрежного изготовления и проектирования!), старая труба почти не имеет износа и стоит прочно.
На территории завода и поселка сохранились каменные здания с интересными фрагментами ушедшей в прошлое промышленной архитектуры. Все они украшены самобытными кирпичными орнаментами в отличие от современных безликих бетонных коробок-цехов. По свидетельству старожилов, в плотине пруда до сих пор стоят деревянные «клетки» из стволов вековой лиственницы толщиной до 80 сантиметров. Стоят не хуже бетона!
А теперь о тревоге, с которой начался рассказ. Если завод подвергнется реконструкции, то весьма важно, чтобы проектировщики и строители грамотно и умело вписали бы в ландшафт обновленного завода оставшиеся элементы старины, реставрировали чудом сохранившиеся интересные объекты.
Боюсь, как бы под видом реконструкции, это сплошь и рядом у нас случается, не оказалась уничтоженной промышленная история тюменского края, а вместе с ней изумительная окрестная природа поселка. Проект реконструкции завода не должен утверждаться до тех пор, пока не будут разработаны необходимые меры по сохранению Тюменской Промышленной Старины.
БРОШЕННЫЕ СТРОЙКИ
Вряд ли читатель подозревает, сколько средств, людских сил и жизней было затрачено впустую на территории только нашей области, начиная с первых довоенных пятилеток: результат, с позволения сказать, «планового» ведения хозяйства. Брошенные рудники и газопроводы, недостроенные шоссейные и железные дороги, в том числе знаменитая «мертвая дорога» Салехард – Игарка, безграмотно сооруженные плотины и гидроэлектростанции, законсервированные поселки и ракетные базы – чего только не было в истории тюменского края. И все это на фоне хронического недостатка средств на жилье, обустройство, культуру, на нормальную человеческую жизнь людей, особенно на селе.
Расточительность всегда была в крови руководящей элиты россиян, в том числе и сибиряков: от неумения работать (сначала строят, а уже потом думают о целесообразности сооруженного), нежелания предвидеть (построят, не зная перспектив развития), а в последние десятилетия от чрезмерной и односторонней щедрости государства на развитие нефтегазового комплекса (следовательно, от богатства) и нежелания считать деньги. Поразительно, но щедрость страны никоим образом не сказалась на повышении уровня жизни сибиряков. Тюмень не только не стала Кувейтом, но и лишилась дивидендов, ушедших в московские банки и финансовые структуры, в том числе – сомнительной репутации.
Обратимся к некоторым конкретным примерам. Вскоре после войны 1941–1945 годов руководство области вознамерилось одним махом разрешить на селе энергетические проблемы и решительно продвинуть «лампочку Ильича» в самые глухие уголки южных сельских районов. Центром будущего энергетического рая наметили село Аромашево. Здесь на реке Вагай около села Большескаредное, что несколько выше по течению реки, чем районный центр, спланировали сооружение речной плотины и на ее основе – трехтурбинную и трехгенераторную гидроэлектростанцию (ГЭС) общей мощностью 300 киловатт. Изыскательские работы поручили специалистам из Тюмени. Строительство велось под руководством инженера Герлиха.
Все работы, включая котлован для здания ГЭС, велись вручную. Для всех трудоспособных жителей окрестных населенных мест была введена обязательная трудовая повинность – 5 дней. Быки плотины представляли собой деревянные срубы размером 5 на 5 метров и с внутренними перегородками сечением метр на метр. Местные умельцы, работавшие на речных мельницах («водянках»), которых к тому времени сохранилось в районе более десяти, и хорошо знакомые с опытом строительства плотин, уверяли проектировщиков о бесполезности запруды на равнинной реке. Достаточно сказать, что для крупной мельницы в деревне Вагина, которой руководил опытный мельник Г.Фигуров, для одного водяного колеса на постав жернова необходима была мощность водного потока около 20 лошадиных сил. Несмотря на умение мельника выжимать из своего колеса максимум возможного, река Вагай такой мощности не обеспечивала даже в половодье, а в засуху могли работать только небольшие «водянки», либо жители обходились мельницами на двигателях внутреннего сгорания. Планируемая мощность ГЭС превышала мощность природного потока более чем в 15 раз...
Нельзя сказать, что инженер Герлих не владел необходимой информацией. Но он имел заказ от партийной власти, никакой ответственности по этой причине не нес, ему хорошо платили, и этим все сказано. При испытаниях станции генераторы, как и следовало ожидать, заглохли через три часа работы: авантюрная запруда опустела почти полностью. Для оправдания затеи предприняли отчаянную попытку по переделке ГЭС в крупную водяную мельницу. Результат оказался прежним. Станцию забросили, оборудование растащили, остатки его ушли в металлолом. Запустевшую плотину снес весенний паводок. Полтора миллиона рублей, по ценам того времени, оказались бесполезно затопленными в водах Вагая.
О грандиозной попытке стройки века в пятидесятых годах – перегораживание
