— Играйте, играйте, вы мне не мешаете!
О том, что она может мешать своим разговором, ей даже в голову не приходило.
Время тянулось медленно, и, чтобы чем-то заняться, Дора пристрастилась раскладывать пасьянс. Он у нее постоянно не сходился, из-за чего она очень нервничала и возмущалась. Ефим в таких случаях говорил ей:
— В картах надо быть шулером, а иначе играть нет смысла — ты мухлюй!
— Если, как ты говоришь, мухлевать, то какой смысл раскладывать пасьянс? — возмущалась Дора.
— Зато он у тебя всегда будет сходиться! — отвечал Ефим.
Начав извлекать золотые «десятки» из спинки кровати, Ефим уже не мог каждый раз ее снова запаивать. Он стал затыкать дырку тряпкой. Но десятки уже не были набиты туго, вплотную, и постоянно при малейшем движении кровати звенели. А нового обыска Ефим боялся постоянно. И он решил их перепрятать. Он рассовал их малыми порциями в самые разные места, в основном, в туалете и в ванной. Расчет был у него такой: если вдруг снова придут с обыском, что-то найдут и отымут, то это будет только часть припрятанных денег, а остальное сохранится. Но Ефим был уже человеком немолодым, и память его подвела: он не мог вспомнить, куда спрятал монеты. Он снова и снова перерывал всю квартиру, иногда что-то находил, но чем дальше шло время, тем меньше ему удавалось отыскать. Наконец наступил момент, когда он больше не мог найти ни одной «десятки». Пенсии катастрофически не хватало, и они начали бедствовать.
Первым умер Ефим, через короткое время после него — Дора. В квартиру вселилась семья, состоявшая из четырех человек: отца Ивана Федоровича, его жены и двоих взрослых детей. Почти сразу же, выкидывая вещи прежних жильцов, они нашли одну из заначек Ефима с несколькими золотыми «десятками». Им стало ясно, что, возможно, таких заначек было много. И они начали «генеральный ремонт» своей квартиры. Полностью разрушили туалет и ванную комнату (благо они могли пользоваться общими коммунальными удобствами вместе со своими соседями). Сколько золотых монет они нашли, сказать трудно, но зажили они после «ремонта» совсем неплохо.
Гостиничная проблема
Если вы в Советском Союзе ехали куда-либо в командировку или на отдых, в первую очередь перед вами вставала проблема: где ночевать? Командировочным было намного легче: обычно организация, в которую вы приезжали, обеспечивала вас броней в гостиницу. Даже если гостиница оказывалась более или менее приличной, обычно не могло быть и речи о том, чтобы получить отдельный номер. В лучшем случае у вас оказывался один сосед, а в худшем их могло быть и четверо, и даже больше.
Ну а когда вы ехали в отпуск «дикарем», то рассчитывать на устройство в гостинице вообще не приходилось. Если вы приезжали в Крым или на Черноморское побережье, то могли снять комнату или койку в «частном секторе». Но в сезон, в течение трех летних месяцев, даже такой вариант был часто трудно выполнимым. Свободных мест не было.
Однажды, когда я приехал в Сочи в июле-месяце, мне с большим трудом удалось снять койку в саду, во дворе дома. На вторую ночь пошел дождь, и я полностью промок. Это не прошло для меня даром: я заболел, простудился.
Все мои попытки найти комнату или хотя бы койку в помещении, оказались тщетны. Я понял, что оставаться в Сочи невозможно. Ехать в Крым было бессмысленно: там, как я понимал, ситуация была такой же. Поэтому, выстояв в длинной очереди, я достал «палубный» билет на теплоход до Одессы. После остановки в Ялте, прямо на корабле, доплатив, мне удалось, обрести место в каюте. В дороге мне стало немного лучше, и я надеялся, что когда теплоход придет в Одессу, я буду здоров.
И вот я в Одессе. Обычно в курортных городах местные жители встречают поезда и корабли, предлагают снять жилье. Но на пристани в Одессе никого не было. Знакомых у меня в Одессе также не было, время было позднее, и я понял, что единственной надеждой для меня является найти место хоть в самой захудалой гостинице, хотя бы на одну ночь.
Я выяснил, где находится ближайшая гостиница, и отправился туда. Но, увы! Свободных мест не было. Подойти к администратору и дать ему «на лапу» было невозможно: стояла очередь таких же бедолаг, как я, которые ревностно следили за всеми, кто пытался поговорить с администратором. Через некоторое время объявили, что вскоре будут давать места на одну ночь на какой-то галерее. Когда я стал выяснять, что это значит, мне объяснили, что это открытая веранда с брезентовым пологом, отделяющим ее от двора. Кровати на этой веранде стоят в ряд и их больше двадцати.
Я был в большом сомнении. На улице было не больше трех-четырех градусов тепла. Нетрудно было понять, в каких условиях придется спать на этой веранде. Я боялся снова простудиться. Но мои сомнения вскоре оказались бессмысленными: действительно начали устраивать людей на веранде, но до меня очередь вообще не дошла. Я даже не знал, печалиться мне этому или радоваться.
Оставшиеся без мест люди, в том числе и я, стали просить администратора обзвонить другие гостиницы, может быть, хоть в какой-нибудь из них найдутся места на одну ночь. Администратор была очень любезной, но, просидев за телефоном минут двадцать, она объявила нам, что мест нигде нет. Она сказала также, что в одну из гостиниц ей дозвониться не удалось. Это воинская гостиница КЭЧ. Выбора не было, в холле гостиницы нам сидеть всю ночь в креслах не разрешили. Я и еще трое мужчин решили поехать в эту гостиницу, а вдруг повезет? Мы сели в такси и вскоре были у ворот в воинскую часть, на территории которой, как оказалось, располагалась эта гостиница. На посту у ворот стоял солдат, который отказался нас пропустить внутрь. Однако он нам сообщил, что гостиница стоит совершенно пустая, так как на следующий день днем предполагается «заезд» каких-то офицеров.
Мы стали возмущаться, а один из моих попутчиков, бросил шапку на землю, стал ее топтать и очень громко кричать, что он кровь проливал за советскую власть, а теперь должен ночевать на холодной улице, на пороге пустой гостиницы и так далее и тому подобное. Его крики, как это ни удивительно, произвели впечатление, появился администратор гостиницы, который сказал, что, уж так и быть, он может пустить нас, но только с условием, что мы освободим места не позднее восьми часов утра на следующий день. Мы, конечно, согласились.
Комната была на 16 человек, по 8 коек стояли вряд вдоль противоположных ее сторон. Мужик, который кричал про советскую власть, разделся до трусов, открыл настежь окно и сказал:
— Я люблю спать с открытым окном.
Остальные промолчали, я спорить с ним тоже не стал, хотя вскоре в комнате была та же температура, что и на улице. Я собрал со всех свободных кроватей одеяла и укрылся ими. Но это не помогло: я лежал и дрожал от холода. Изо рта шел пар. Так я промучился всю ночь. А наутро я снова был болен, кашлял, из носа текло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
