Неожиданно ее обняли, погладили по спине.
— Тише, дочь моя, я же знаю, что ты его любишь, и он бы это узнал, если б хоть раз заметил, как ты смотришь на него, когда спутник не видит. Любовь нас всех делает безумцами, а то, что вам предстоит… Пускай произошедшее придаст тебе сил. Не мне судить тех, кто ради спасения чужого для них мира решил спуститься в Бездну. На весах богов минутная слабость по сравнению с таким деянием на белой чаше даже не всколыхнет черную. Так что этот обман, дитя мое, пока он не несет горя другим, я тебе прощаю и отпускаю. Пусть он тебя более не тревожит.
И от этих простых слов утешения и поддержки ее наконец покинуло чувство вины, тот противный мерзкий слизняк, который поселился в ее душе, и которого она пыталась смыть ковшиками холодной воды.
— А то, что мы там… — она запнулась, не в силах посмотреть отцу Игнациусу в глаза… Как и до конца произнести то, что начала.
Он с мягкой улыбкой качнул головой.
— Это гостевой дом, дочь моя, а не храм. В свое время, когда мы были в моем родном мире, чего там только не происходило. К сожалению, не все те, кто искал и находил там приют, умели вести себя подобающе. А теперь идем на вечернюю трапезу, признаться честно, я снова хочу попробовать шоколад, которым твой спутник так щедро меня угощает. Заодно еще о чем-нибудь поговорим. В прошлый раз он рассказывал такие занимательные истории…
Незаметно для фаты, отец Игнациус, убаюкав разговорами, притащил ее за собой в небольшую кухню, где Рэн уже расставлял на столе дымящиеся пайки походного рациона, экзотические фрукты и выпечку. По предложению священника, отбытие решили перенести на утро, чтобы замаскировать открытие портала регулярным всплеском светлой силы от главного богослужения дня, так что время посидеть на дорожку было. Как и нормально попрощаться.
* * *
Небольшое застолье подходило к концу, как-то незаметно оно переросло из обычной дружеской посиделки во что-то большое и значимое, когда каждый из сидящих за столом осознает, что это всё, больше такая встреча не повторится. И все же каждый как мог гнал из сердца тоску, боль, страх. Тяжело. Я поймал себя на мысли, что сам ищу предлог, чтобы остаться здесь еще на день или два. Проклятая Бездна! Только немного отвлекшись от нее, получив такой желанный и долгожданный отдых, понял, насколько она меня вымотала, и как же трудно вновь решиться, заставить себя сделать этот проклятый шаг вперед.
Снова неизвестность, снова догонялки со смертью, и так раз за разом, понимая, что можешь ошибиться лишь раз, он же будет для тебя последним. Я устал, у каждого человека есть предел прочности, и сейчас четко понимаю, что нащупал свой. Если выживу и вернусь домой, что бы дальше ни происходило, придется надолго снизить темп. Надо восстановиться, и речь даже не о теле или все еще сбоящей печати Хаоса, а о душевном состоянии, о воле и общей выносливости. Без запаса прочности очередной выверт судьбы, которыми так богата жизнь любого Игрока, я могу просто не вывезти. И не факт, что в следующий раз оказавшиеся рядом захотят и смогут помочь. Нужно вовремя остановиться и сказать себе стоп. Дома ждет любимая, друзья, клан и все то, что я пытаюсь создать. Новый путь для тех, кто не хочет идти дорогой бесконечного разрушения и смерти. Я ответственен за них и поэтому, как ни странно, должен себя беречь в первую очередь. Хотя, с сомнением хмыкнул, в следующий раз опять вряд ли получится. Пока не подниму в силе друзей.
Душно. Встав из-за стола с расставленными на нем угощениями, вышел на улицу. Ни неба, ни звезд, лишь проклятый туман, из серого ставший бордово-черным со всполохами кровавых молний, сделавшими его абсолютно непроницаемым для любых ритуалов призыва или обращений к высшим сущностям.
— Вы завтра уходите? — тихий голос отца Игнациуса, раздавшийся за спиной, заставил его гостя обернуться, а после коротко кивнуть.
— Да, как вы и посоветовали, на рассвете, попытаемся скрыть переход за всплеском силы от утреннего богослужения, — Рэн ненадолго замолчал, выплывая из собственных мыслей и переживаний, и коротко, но искренне добавил: — Спасибо вам за все.
— В отличие от вашей спутницы, сын мой, ты совсем неразговорчив. И да, я знаю, что ты не любишь, когда я так к тебе обращаюсь. Одно из высших имен Паладиуса — ВсеОтец, и все живущие в Радуге миров — в той или иной мере его дети, неважно, верят они в него или нет. И я, как духовный его представитель, вправе обращаться так к любому разумному, вне зависимости от того, к какому пантеону тот принадлежит. Это не попытка давить или переманить в свою веру.
— Я понимаю, — Рэн кивнул, соглашаясь с приведенным доводом. — Но я был немногословен с вами все эти дни вовсе не поэтому. С вами трудно, отец Игнациус, очень остро чувствуешь собственное
