- Отчего?
- О! Билеты, поступающие в театральную кассу, подрывают торговлю даровыми билетами, которые не обеспечивают нумерованных мест. Короче, театр сохраняет за собой право располагать местами. Притом выдаются погожие дни и идут скверные пьесы. Стало быть, по этой статье Бролар имеет тысяч тридцать годового дохода. Затем клакеры - еще один промысел. Флорина и Корали его денницы; откажись они платить этот оброк, им не срывать рукоплесканий, обязательных при их выходе и уходе со сцены.
Лусто давал разъяснения вполголоса, всходя по лестнице.
- Париж - удивительный город,- сказал Люсьен, открывая повсюду какую-нибудь корысть.
Опрятная служанка ввела обоих журналистов к "господину" Бролару. Торговец билетами, важно восседавший в кабинетном кресле перед большим секретером с цилиндрической крышкой, встал, увидев Лусто. Бролар был одет в серый мелитоновый сюртук, панталоны со штрипками и красные домашние туфли, точно доктор или адвокат. Люсьен признал в нем разбогатевшего простолюдина: руки клакера, лукавые глаза, обыденное бесцветное лицо, на котором разгул, точно дождь на крыше, оставил свои следы, седеющие волосы и довольно глухой голос.
- Вы, конечно, пожаловали ради мадемуазель Флорины, а вы ради мадемуазель Корали?-сказал он.- Я хорошо вас знаю. Будьте покойны,- сказал он Люсьену,- я покупаю клиентуру Жимназ, я позабочусь о вашей возлюбленной и оберегу ее от всяких козней.
- От этого не отказываемся, дорогой Бролар,- сказал Лусто,- но мы пришли по поводу редакционных билетов, предоставленных нам театрами на Бульварах: мне - в качестве главного редактора, моему другу - в качестве рецензента.
- Ах, да! Фино продал свою газету. Мне об этом говорили. Везет же этому Фино! Я в его честь даю обед в конце недели. Если вам угодно доставить мне удовольствие, пожалуйте вместе с супругами; будет пир горою; у меня соберутся Адель Дюпюн, Дюканж, Фредерик дю Пти-Мери, мадемуазель Милло, моя возлюбленная. Вдоволь повеселимся! И тем более вдоволь выпьем!
- Дюканж, видимо, в стесненном положении, он проиграл процесс.
- Я ему одолжил десять тысяч франков, успех "Ка-ласа" вернет деньги; а я достаточно его подогрел! Дюканж - человек с головой, с большими способностями...
Люсьен, слушая суждения этого человека о писателях, подумал, что он грезит.
- Корали преуспевает,- сказал Бролар с видом знатока.- Если мы с нею поладим, я ее тайно поддержу против возможных интриг при ее первом выступлении В Жимназ. Послушайте: ради нее я посажу на галерею прилично одетых людей, они будут смеяться и одобрительно перешептываться, словом, всячески вызывать на рукоплескания. Прием для женщины весьма выгодный. Корали мне нравится. Вы, должно быть, ею довольны, она сердечная девушка. О, я могу провалить, кого хочу...
- Но покончим вопрос с билетами,- сказал Лусто.
- Что ж, я буду заходить за ними в первых числах каждого месяца. Вашему другу я предложу те же условия, что и вам. У вас пять театров, вам дадут тридцать билетов: это примерно семьдесят пять франков в месяц. Не желаете ли получить аванс?-сказал торговец билетами, подходя к секретеру и выдвигая ящик, наполненный экю.
- О нет, нет,- сказал Лусто,- мы это прибережем на черный день.
- В ближайшие дни, сударь,- сказал Бролар, обращаясь к Люсьену,- я приду к Корали, и мы с ней столкуемся.
Люсьен с глубоким удивлением рассматривал кабинет Бролара, он там увидел библиотеку, гравюры, пристойную мебель. Проходя через гостиную, он заметил обстановку, равно далекую от скудости и от расточительности. Столовая показалась ему отделанной с особой тщательностью. Он пошутил на этот счет.
- Бролар - хлебосол,- сказал Лусто.- Обеды его упоминаются в драматургии и соответствуют его капиталам.
- Вина у меня хороши,- скромно отвечал Бролар.
А вот и мои поджигатели! - вскричал он, услыхав сиплые голоса и топот ног на лестнице.
Люсьен, спускаясь к выходу, видел, как мимо него проследовал смрадный отряд клакеров и театральных барышников, все они были в картузах, в поношенных штанах, потертых сюртуках; физиономии висельников, посиневшие, позеленевшие, грязные, неприглядные, обросшие бородой, глаза свирепые и вместе с тем плутовские,- страшное племя, обитающее на парижских бульварах; утром они продают предохранительные цепочки для дверей, золотые безделки в двадцать пять су, а вечером бьют в ладони под театральными люстрами, короче, приспособляются ко всем нечистоплотным нуждам Парижа.
- Вот они, римляне! - смеясь сказал Лусто.- Вот она, слава актрис и драматургов! Вблизи она не краше славы газетчиков.
- Трудно сохранить в Париже какие-нибудь обольщения,- сказал Люсьен по пути к дому.- Тут со всего взимают дань, тут все продается, все фабрикуется, даже успех.
Гостями Люсьена были Дорна, директор Панорамы, Матифа и Флорина, Камюзо, Лусто, Фино, Натан, Гектор Мерлен и г-жа дю Валь-Нобль, Фелисьен Верну, Блонде, Виньон, Филипп Бридо, Мариетта, Жирудо, Кардо с Флорентиной, Бисиу. Люсьен пригласил и своих друзей по кружку. Танцовщица Туллиа - молва приписывала ей склонность к дю Брюэлю - приехала в этот вечер без своего герцога; были также издатели газет, где сотрудничали Натан, Мерлен, Виньон и Верну. Общество состояло из тридцати человек, большего количества гостей столовая Корали не могла вместить. К восьми часам при огнях зажженных люстр мебель, обои, цветы в квартире приняли тот праздничный вид, когда парижская роскошь кажется воплощением мечты. Люсьен, почувствовав себя хозяином этих владений, испытал неизъяснимое ощущение радости, удовлетворенного тщеславия и надежды и уже не доискивался, кто и ради кого взмахнул здесь волшебной палочкой. Флорина и Корали, одетые с головокружительной роскошью и причудливой изысканностью, принятыми среди актрис, улыбались провинциальному поэту, словно два ангела, Посланные распахнуть перед ним двери в чертог мечтаний. Люсьен и впрямь грезил. За несколько месяцев его жизнь так круто переменилась, так внезапно перешел он от величайшей нужды к величайшему достатку, что порою он томился тревогой подобно тому, кто грезит во сне и сознает, что это только сон. Однако ж в его взоре, когда он созерцал эту прекрасную действительность, было столько уверенности, что завистники могли бы счесть ее за самодовольство. Он сильно изменился. Изо дня в день предаваясь любовным утехам, он побледнел, томное выражение неги затуманило его взор; словом, как говорила г-жа д'Эспар, у него был вид счастливого любовника. Красота Люсьена выиграла. В этом лице, просветленном любовью и опытом, сквозило сознание своей силы и власти. Наконец-то увидел он лицом к лицу литературный мир и высший свет и уже был убежден, что войдет туда завоевателем. Поэту, которому суждено было задумываться лишь под гнетом горестей, настоящее представлялось безоблачным. Успех надувал паруса его челна, ему предоставлены были все средства к осуществлению его замыслов: открытый дом, любовница на зависть всему Парижу, выезд, наконец несметные сокровища, таившиеся в его чернильнице. Его душа, его сердце, его ум равно претерпели превращение: он и не думал более о выборе средств, ведь достижения были так блестящи. Широкий образ жизни в этом доме вполне основательно покажется подозрительным экономистам, изучившим парижскую жизнь, и не лишним будет обрисовать тот фундамент, каким бы шатким он ни был, на котором покоилось благоденствие актрисы и ее поэта. Камюзо удалось, не набрасывая на себя тени, уговорить поставщиков Корали открыть ей кредит, хотя бы на три месяца. Лошади, слуги, короче, решительно все появилось точно по волшебству перед этими детьми, которые спешили насладиться и с упоением всем наслаждались. Корали, взяв Люсьена за руку, заранее посвятила его в тайну превращения столовой, преображенной пышно сервированным столом с канделябрами о сорока свечах, и в чудеса меню с десертом, по-царски изысканным,- творением Шеве, Люсьен поцеловал Корали в лоб, прижав ее к груди.
- Я выбьюсь на дорогу, дитя мое, и отблагодарю тебя за твою любовь и преданность,- сказал он.
- Ну, полно!-сказала она. -- Доволен ли ты?
- Могу ли я требовать большего?
- Ах, пустое! Твоя улыбка за все вознаграждает,- отвечала она и змеиным движением приблизила свои губы к губам Люсьена.
Они застали Флорину, Лусто, Матифа и Камюзо за расстановкой карточных столов. Друзья Люсьена начали съезжаться. Все эти люди уже величали себя его друзьями.
Игра продолжалась от девяти до полуночи. К счастью, . Люсьен не умел играть ни в одну игру; но Лусто проиграл тысячу франков и занял ее у Люсьена, который не счел себя вправе отказать другу в этом одолжении. Около десяти часов появились Мишель, Фюльжанс и Жозеф. Люсьен, беседуя, отошел с ними в сторону и тут заметил, что они холодны, серьезны, чтобы не сказать замкнуты. Д'Артез не мог прийти, он кончал свою книгу, Леон Жиро был занят выпуском первого номера журнала. Кружок прислал трех художников, полагая, что присутствие на пиршестве смутит их менее, чем остальных.
