Ребенок улыбнулся, и доктор улыбнулся ему в ответ. На первый взгляд Эди Келлер казалась обычной девочкой, она вроде бы не имела никаких отклонений от нормы. Как бы он хотел, черт возьми, иметь рентгеновский аппарат. Потому что…
Он сказал громко:
— Расскажи мне еще о своем брате.
— Ну, — сказала Эди тихим, мягким голоском, — я говорю с моим братом все время, иногда он отвечает, но чаще спит. Он спит почти все время.
— А сейчас он спит?
Девочка помолчала мгновение.
— Нет, он проснулся.
Встав и склонившись над ней, доктор Стокстилл сказал:
— Я хочу, чтобы ты точно показала мне, где он находится.
Девочка указала на левый бок. В районе аппендикса, думал доктор.
Боль была там. Поэтому ребенка и привели к нему; Бонни и Джордж стали беспокоиться. Они знали о «брате», но считали его воображаемым сверстником, товарищем по играм, компаньоном своей маленькой дочери. Доктор и сам считал так сначала; в медкарте не упоминалось ни о каком брате, и все же Эди говорила о нем. Билл был такого же точно возраста, как и девочка. И он родился, сказала доктору Эди, в то же самое время, что и она.
— Почему ты так уверена? — спросил доктор, начав осматривать ее. Он отослал в другую комнату родителей, потому что ему казалось, что девочка не хотела говорить при них откровенно.
Эди ответила в своей спокойной, важной манере:
— Потому что он мой брат-близнец. Как бы еще он смог оказаться внутри меня?
Она говорила авторитетно и уверенно; как и курица испанского чревовещателя, она тоже знала свое дело.
За годы, прошедшие с начала войны, доктору Стокстиллу пришлось осмотреть сотни и сотни мутантов, множество странных и экзотических вариантов жизненных форм человека, которые теперь пышно расцвели под гораздо более терпимым, хотя и затянутым дымкой, небом. Доктора трудно было шокировать. И все-таки — девочка, брат которой жил внутри ее тела, в паховой области… В течение семи лет Билл Келлер пребывал там, и доктор Стокстилл, слушая Эди, верил ей. Он знал, что такое возможно. Это был не первый случай такого рода. Если бы у него была рентгеновская установка, он смог бы увидеть крошечную сморщенную тень, может быть не больше крольчонка. Действительно, он чувствовал рукой очертания… он прикоснулся к ее боку, осторожно ощупывая кругом плотную, похожую на кисту опухоль. Голова в нормальной позиции, тело полностью внутри брюшной полости, конечности и все остальное. Когда-нибудь, когда она умрет, те, кто вскроют ее тело для проведения аутопсии, найдут маленькую сморщившуюся мужскую фигурку, может быть, со снежно-белой бородой и невидящими глазами… ее брата, все еще не больше крольчонка.
Все это время Билл в основном спал, но иногда он и его сестра разговаривали. Что мог сказать Билл? Что он мог знать?
На этот вопрос Эди ответила:
— Ну, он не так уж много знает. Он ничего не видит, но он думает. И я рассказываю ему, что происходит, поэтому он ничего не пропускает.
— Чем он интересуется? — спросил Стокстилл, закончив обследование. Большего с имеющимся у него скудным инструментом и доступными ему процедурами он сделать не мог. Слова ребенка подтвердились, это уже кое-что, но ни увидеть эмбрион, ни рассмотреть вопрос о его удалении он не мог. О последнем не могло быть и речи, какой бы желательной ни казалась операция.
Эди подумала и ответила:
— Ну, он… ему нравится слушать о еде.
— Еда! — завороженно сказал доктор Стокстилл.
— Да. Он не ест, вы понимаете. Ему нравится, когда я снова и снова рассказываю ему, что я ела на обед, потому что он питается через… Думаю, он каким-то образом ест. Он ведь должен есть, чтобы жить?
— Да, — согласился Стокстилл.
— Он получает пищу от меня, — сказала Эди, надевая и медленно застегивая блузку. — И он хочет знать, какая она. Ему особенно нравится, когда я ем яблоки или апельсины. И еще он любит слушать рассказы. Он всегда с удовольствием слушает рассказы о разных других местах, особенно о таких далеких, как Нью-Йорк. Моя мама рассказывала мне о Нью-Йорке, а я рассказала ему; он хочет попасть туда когда-нибудь и посмотреть, на что он похож, Нью-Йорк.
— Но Билл не может видеть.
— Зато я могу, — заметила Эди. — Это почти одно и то же.
— Наверное, ты хорошо заботишься о нем, — сказал глубоко растроганный Стокстилл.
Для девочки ситуация была нормальной; она жила таким образом всю свою жизнь и не знала другого существования. Нет ничего, в очередной раз понял доктор, что было бы «противно природе»; это логически невозможно. В известном смысле, не существует никаких мутантов, никаких отклонений от нормы, кроме статистических. Вот и данная ситуация непривычна, но не стоит ужасаться. На самом деле она сможет сделать нас счастливыми. Жизнь хороша на все сто, — а это одна из форм, которые она принимает. И нет в этом особенной боли, нет жестокости или страдания. На самом деле есть только забота и нежность.
— Я боюсь, — неожиданно сказала девочка, — что он может когда-нибудь умереть.
— Не думаю, — успокоил ее Стокстилл. — Скорее всего, он просто вырастет — и тут-то могут возникнуть сложности: он станет слишком тяжел для твоего тела.
— Что тогда будет? — Эди смотрела на доктора большими темными глазами. — Он родится?
— Нет, — сказал Стокстилл, — таким путем он наружу не выйдет, его придется удалять хирургически. Но он не выживет. Единственно возможный способ его существования — такой, как сейчас, внутри тебя. — Паразитический, подумал он, но вслух не произнес. — Будем беспокоиться об этом, когда наступит время, — сказал он, погладив ребенка по голове. — Если оно вообще наступит.
— Папа и мама не знают, — прошептала Эди.
— Я понимаю, — сказал Стокстилл.
— Я рассказывала им, но… — Эди засмеялась.
— Не беспокойся. Просто продолжай жить, как раньше. Это существо само позаботится о себе.
— Я рада, что у меня есть брат, — сказала Эди. — Благодаря ему я не одинока. Даже когда он спит, я могу чувствовать его и знаю, что он там. Как будто я ношу ребенка. Я не могу катать его в детской коляске, одевать его, но говорить с ним забавно. Например, я рассказываю ему о Милдред. Вы же знаете, — ребенок улыбнулся его неведению, — та девушка, которая все время возвращается к Филиппу и портит ему жизнь. Мы каждый вечер слушаем сателлит.
— Да, конечно.
Чтение Дангерфильдом книги Моэма. Жутко, думал доктор Стокстилл, паразит, набухающий в ее теле, в постоянной влажности и темноте, питающийся ее кровью, слышащий от нее неким невообразимым способом вторичный пересказ знаменитого романа… это делает Билла Келлера частью нашей культуры. Он тоже ведет свое гротескное социальное существование. Бог знает, как он понимает эту историю, фантазирует ли о ней и о нашей жизни? Он МЕЧТАЕТ о нас?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
