— Очень, — согласился он.
— Не так ли и мы все? — спросила она. — Наши виолончели погибли. И что осталось? Ответьте мне.
— Господи, — сказал Стокстилл, — откуда мне знать. Не имею ни малейшего представления.
Бонни состроила гримаску:
— Ох, как вы честны.
— Она говорит мне то же самое, — сказал, слабо улыбаясь, Джордж Келлер. — Моя жена считает, что человечество — это раса навозных жуков-трудяг. Естественно, себя в их число она не включает.
— И не надо, — сказал Стокстилл, — надеюсь, что ей никогда и не придется.
Джордж раздраженно посмотрел на него, затем пожал плечами.
Она могла бы измениться, думал Стокстилл, если бы узнала правду о своей дочери. Да, могла бы. Требуется что-то подобное, какое-то необычное потрясение, неожиданное и беспрецедентное. Она могла бы даже решиться на самоубийство. Радость, жизненная сила могли превратиться в свою противоположность.
— Келлеры, — произнес он вслух, — представьте меня новому учителю как-нибудь на днях. Мне бы хотелось познакомиться с бывшим виолончелистом. Может быть, мы сможем сделать ему что-нибудь из корыта, натянув на него проволоку. Он может играть на нем…
— Смычком с лошадиным волосом, — сказала Бонни практично. — Смычок мы сделаем, это несложно. Что нам нужно, так это большое гулкое корыто, чтобы получались низкие ноты. Интересно, сможем ли мы найти его в старом бабушкином сундуке? Вполне может быть. Конечно, оно должно быть деревянным.
Джордж сказал:
— Можно разрезать пополам бочку.
Все рассмеялись. Эди Келлер присоединилась к ним, тоже смеясь, хотя она и не слышала, что сказал ее отец, вернее, подумал Стокстилл, муж ее матери.
— Может быть, мы сможем найти что-нибудь на берегу, — сказал Джордж. — Я заметил, что волны всегда выбрасывают множество деревянных обломков, особенно после шторма. Останки старых китайских судов, не иначе…
Келлеры весело распрощались с доктором Стокстиллом. Он стоял и наблюдал, как они идут, Эди между ними. Трое, думал он. Или, скажем, четверо… не следовало забывать о невидимом, но реальном существе внутри девочки.
Глубоко задумавшись, он закрыл дверь.
Эди могла бы быть моим ребенком, подумал он. Но этого не произошло, потому что семь лет назад Бонни была здесь, в Вест-Марине, а я — в моем офисе в Беркли. Но если бы я оказался рядом с ней в тот день…
Кто же был здесь тогда, — спросил он себя, — когда падали бомбы? Кто из нас был с ней в этот день? Он ощущал особое любопытство, думая об этом человеке, кем бы тот ни был. Интересно, как бы тот чувствовал себя, думал Стокстилл, если бы знал о своих… ДЕТЯХ. Может быть, когда-нибудь я доберусь до него. Я не могу заставить себя рассказать Бонни, но, возможно, я расскажу ему.
Глава 10
Обитатели Вест-Марина, собравшиеся в Форестер-холле, взволнованно обсуждали болезнь человека на сателлите. Они перебивали друг друга, каждому хотелось высказаться. Началось чтение «Бремени страстей человеческих», но никто не слушал. Люди тревожно перешептывались, лица их помрачнели — они, как и Джун Рауб, гадали, что будет с ними, если их диск-жокей умрет.
— Вряд ли он так уж сильно болен! — воскликнул Кэс Стоун, крупнейший землевладелец округа. — Я никогда никому не рассказывал об этом, но у меня есть знакомый врач, очень хороший специалист по сердечным болезням. Он живет в Сан-Рафаэле. Я доставлю его к какому-нибудь передатчику, и он расспросит Дангерфильда подробнее. Он его вылечит.
— Но у Дангерфильда не осталось никаких лекарств, — сказала миссис Люлли, старейший член коммуны. — Я слышала, как он однажды говорил, что его покойная жена приняла все таблетки.
— У меня есть хинидин, — заявил аптекарь, — может быть, именно это ему и нужно. Но как переправить лекарство на сателлит?
Эрл Кольвиг, глава вест-маринской полиции, сказал:
— Насколько я знаю, военные в Чайенне собираются в этом году сделать еще одну попытку добраться до Дангерфильда.
— Привезите свой хинидин в Чайенну, — посоветовал Кэс Стоун аптекарю.
— В Чайенну? — дрожащим голосом переспросил аптекарь. — Через Сьерру больше нет дорог. Я никогда не доберусь туда.
Настолько спокойно, насколько могла, Джун Рауб сказала:
— Возможно, на самом деле он совсем не болен. Возможно, это просто ипохондрия от долгого одиночества и изоляции все эти годы. Что-то в том, как подробно он описывал симптомы болезни, наводит меня на такую мысль.
Но ее едва ли кто-нибудь слушал. Она заметила, что трое представителей Болинаса придвинулись ближе к приемнику, чтобы не пропустить передачу.
— Может быть, он и не умрет… — сказала она наполовину сама себе.
При этих словах оптик из Болинаса посмотрел на нее. Она увидела, что он испуган и шокирован, как будто осознание того, что человек с сателлита мог заболеть и умереть, оказалось для него непосильным. Он не волновался так из-за болезни собственной дочери, подумала Джун.
В дальней части холла наступила тишина, и Джун обернулась посмотреть, что там происходит. В дверь вкатилась блестящая платформа, утыканная механизмами. Хоппи Харрингтон прибыл.
— Ты знаешь, Хоппи, — воскликнул Кэс Стоун, — Дангерфильд сказал, что он плохо себя чувствует. Может быть, сердце…
Все замолчали, ожидая, что скажет фокомелус.
Хоппи проехал мимо них прямо к приемнику, остановился возле него и осторожно коснулся одним из своих экстензоров ручки настройки конденсатора. Представители Болинаса почтительно посторонились. Статические помехи усилились, затем ослабли, и голос Уолта Дангерфильда снова стал слышен ясно и громко. Чтение все еще продолжалось, и Хоппи, сидя среди своих механизмов, внимательно слушал. И он, и все остальные ничего не говорили, пока звук не ослабел, потому что сателлит вышел из зоны слышимости. Остались только статические помехи.
Совершенно неожиданно голосом, неотличимым от голоса Дангерфильда, фокомелус сказал:
— Ну, мои дорогие друзья, чем мы займемся сейчас?
Имитация была настолько совершенной, что некоторые из находящихся в зале открыли рты от изумления. Остальные зааплодировали, и Хоппи улыбнулся.
— Нельзя ли показать еще немного таких трюков, — воскликнул аптекарь, — мне они нравятся.
— Трюки, — сказал фокомелус, на этот раз точно имитируя жеманный дребезжащий голос аптекаря, — мне очень нравятся.
— Нет, — сказал Кэс Стоун, — я хотел бы послушать Дангерфильда. Давай, Хоппи, выдай что-нибудь.
Фокомелус развернул свой «мобиль» так, чтобы оказаться лицом к аудитории.
— Трам-та-ра-рам, — весело сказал он низким спокойным голосом, который был так хорошо знаком всем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
