Все прекрасно, снежинка, – улыбаюсь, отвечая ей одними губами. И уже в трубку:
– Я понял вас. Спасибо, что сообщили. Прекрасные новости.
Вру. Хреновые новости.
– Прошу прощения, что пришлось так долго ждать, – сегодня управляющий курортом явно словоохотлив. – Давно у нас тут не было такого снежного бурана, и…
– Я понял вас, – нетерпеливо перебиваю, – спасибо еще раз… – уже собрался скинуть вызов, как слышу вдогонку:
– Кстати говоря, Евангелина Фадеева может приступать к рабочим обязанностям и возвращаться в свое общежитие.
А вот это нетушки! Не дождетесь.
– Евангелина Фадеева останется жить в шале, мистер Эриксон! – говорю прямо, не собираясь юлить. – Со мной! – добавляю с нажимом, когда на том конце провода слышится попытка выступить мне “поперек”. – Будьте так добры, предупредите Диккерса и Делулу, что их подопечная в целости и сохранности и прекрасно справляется со своими обязанностями, – чем дальше я говорю, тем больше округляются у Евы глаза, а когда наконец-то кладу трубку, обсудив еще пару второстепенных вопросов с Эриксоном, первое, что слышу:
– Я не буду бездельничать! – такое возмущенное, а девчонка насупилась и пыхтит, как ежик. – То, что ты… мы… ну, в общем, я не буду сидеть у тебя на шее и врать своему начальству. Мне надо работать, от этого мой отчет по практике зависит, между прочим!
Вот интересно, какая бы была реакция, если бы я сейчас сказал, что курорт мой, и что вообще-то сейчас она перечит начальству своего начальства?
Взрывоопасная, наверное.
– Я и не собираюсь тебя сажать себе на шею, успокойся, – улыбаюсь такому воинственному настрою. – Но согласись, то, что ты будешь уходить отсюда на ночь глядя и возвращаться утром ни свет ни заря, ни тебе ни мне пользы не принесет, а уже тем более, твоему отчету. Побережешь силы, потраченные на получасовую дорогу по холоду и снегу, и потратишь их лучше на…
– Уборку! – перебивает Ева, спрыгивая со стола и выпутываясь из моих рук.
– Вообще-то я хотел сказать, на меня, – подмигиваю, получая колючий взгляд в ответ. – Ладно, я так понимаю, “десерт” откладывается, будем завтракать?
– Я оладушки нам приготовлю, – улыбается снежинка, сменив гнев на милость, и, привстав на носочки, дарует мне свой нежный “чмок” в щеку. – Могу я спросить, что тебе сказал мистер Эриксон? – робко интересуется, шаря по шкафам в поисках мисок, муки и так далее по списку.
– Конечно, можешь.
– Нас, наверное, скоро освободят из снежного плена, да?
– Уже, – признаюсь я нехотя, прислонившись к кухонному островку, наблюдая за нехитрыми манипуляциями рук снежинки.
– О-о-у! Правда? – выдает она удивленное, бросая на меня взгляд через плечо. Я же просто молча пожимаю плечами. – Судя по всему, ты не очень рад?
– Честно?
Кивок в ответ, отчего особо шустрая прядь темных волос падает Еве на лицо, а она ее так забавно пытается сдуть, надувая щеки. Но не получается, и приходится мне помочь, собирая ее мягкую длинную копну и закидывая за спину, осторожно пряча пряди за ушко.
– Спасибо, – снова робкий взгляд из-под ресниц.
– Всегда пожалуйста. А касательно твоего вопроса, да, я не в восторге. Исключительно потому что не хочу делить время, которое мог бы провести только с тобой на кого-то еще.
– Согласна, это были самые волшебные дни. Здесь. С тобой наедине, Дам, – произносит мечтательно.
Я откладываю мобильный на стол и прижимаю спиной к себе своего сексуального поваренка Еву, которая уже активно замешивает тесто на оладьи. Что бы ни случилось, не отпущу. До последнего умолять буду, если она вдруг обидится или отвернется от меня, когда узнает правду. Но отпустить… не смогу.
– Но зато ты наконец-то выполнишь свое обещание, – заявляет малышка немного погодя.
– Какое это обещание?
– Ну, как же? Ты обещал мне, что еще поучишь стоять на лыжах. Но сначала завтрак, а потом мне нужно будет приступать к своим обязанностям. А вот вечером, после уборки, можно будет сходить покататься, да?
– Давай ты приступишь к ним завтра, м? – спрашиваю с надеждой переубедить.
– Почему это?
– Мы могли бы покататься на лыжах уже днем. А на вечер придумать другое приятное времяпрепровождение.
– Мы успеем и то, и другое.
– Ладно, тогда, может, потому что сегодня первое января и официальный выходной?
– Это в России, а мы в Швейцарии.
– Значит, потому, что я хочу провести этот день с тобой.
– Мы и так будем в пределах одного дома, – упрямо парирует девчонка, открывая пакет с мукой и хитро улыбаясь.
– Я хочу еще ближе.
– Ладно, в пределах одной комнаты, сойдет? – уже откровенно посмеивается Ева, забавляясь моей реакцией.
– Еще ближе, – шепчу на ушко, подбираясь ладонью к краю футболки. Снежинка вздрагивает, когда моя ладонь касается внутренней стороны ее бедра, но боевой настрой не теряет, заявляя:
– Ну-у-у, если еще ближе, я могу выделить тебе швабру, у меня их много.
– Ева! – вздыхаю я, посмеиваясь, уже по-настоящему готовый взвыть от ощущения своего бессилия рядом с этой кнопкой. Мной крутят и вертят, как госпоже угодно, и самое охеренное во всей этой ситуации то, что я это понимаю. Но хуже всего, что мне даже это нравится. То, как каким-то невиданным образом она делает из меня мягкого, как пластилин, и лепит все, что ей вздумается. В этих изящных тонких пальчиках, что сейчас насыпают муку в миску, полный и безоговорочный контроль надо мной.
– Ну что “Ева”? – смеется снежинка.
– С тобой же невозможно спорить, у тебя на все есть ответ.
– А ты не спорь. К тому же, я не хочу, чтобы из-за наших... м-м-м… отношений у меня были какие-либо поблажки от начальства или даже от тебя. У меня есть свои обязанности, а у тебя свои.
– Обычно я таким тоном строгого воспитателя разговариваю со своими тугодумами-подчиненными в офисе. Внимание, вопрос: что ты творишь со мной, снежинка?
Ответа нет, только гордо вздернутый носик и хитрая улыбка мне как доказательство того, что эта малышка понимает, какая у нее надо мной колоссальная власть.
Не удержавшись, осторожно щиплю задиру за ягодицу, да не вовремя. Ева вздрагивает и опрокидывает ложку с замешанным тестом не в миску, а прямо себе на футболку, охнув.
– Ой, футболка, черт!
