Через три дня после того, как один из дорфарианцев разбил кувшин с водой у какой-то старухи из северного квартала, патруль восточного квартала заметил с десяток желтоволосых мужчин, которые собрались на ступенях дома с обвалившейся крышей. У этих оборванцев был прямо-таки дар стремительно и неожиданно исчезать, будто растворяясь в воздухе. В известной степени сами дорфарианцы научили их этому искусству. Лишь один мужчина остался на месте. Они сбили его с ног и отволокли в гарнизон к Рийулу, их командиру.
Рийул был марсакцем, вот уже четырнадцать лет продававшим свое воинское умение тому, кто дороже заплатит. Командование Равнинным гарнизоном свалилось на него совершенно неожиданно из-за болезни Амрека. Это сделало его одновременно деспотичным и неуверенным в себе. Он давил город террором отчасти из уважения к ненависти Амрека, отчасти потому, что это не представляло для него никакого затруднения.
Он допрашивал желтоволосую крысу примерно час, перемежая вопросы ударами хлыстом, а за окном мелькали первые снежинки. Собираться больше, чем по двое, было запрещено. До сих пор этот запрет представлял нечто само собой разумеющееся, что соблюдают и о чем нет нужды рассуждать. Степняк истекал кровью, но ничего не говорил. В конце концов Рийул велел бросить его в подземелье дворца, из которого вышла отличная тюрьма, и оставил там гнить. Больше никаких сборищ не было — по крайней мере, дорфарианцы не заметили ни одного. Похоже, не стоило беспокоиться. Народ Равнин был пассивной и покорной расой — все это знали! — чей дух был столь же бледным, как и кожа.
В ту ночь в зале появился ланнский циркач — предприимчивый малый, завязавший знакомство с солдатом, стоящим на часах у ворот гарнизона, и колесом вкатившийся внутрь. Рийул бросил ему серебряную монетку.
Вроде бы у него были какие-то вполне законные дела с оммосцем Даканом. Но Рийула заинтересовал разговор, который тот завел о шлюхах с Равнин. Они ни разу еще не видели ни одной, ни в городе, ни за его пределами, однако хитрый ланнец клялся, что переспал с уймой тощих белокурых сучек, которые за небольшую плату или ложное обещание безопасности учили его всевозможным забавным постельным фокусам.
Рийул был заинтригован. При одной мысли об этом в паху у него пробегала сладкая дрожь. Разве не ходили слухи о храмовых шлюхах?
Именины Рийула выпадали на унылую пору оттепели. Он собирался отметить их импровизированной пирушкой в дворцовом зале, как и положено завоевателю. В отсутствие Амрека он играл в опасную и глупую игру собственного величия. Захмелев и внезапно ощутив желание побаловать себя белым мясом, он велел передать циркачу, что если тот дорожит гарнизонными сборами, то ему лучше доказать, что его россказни — не пустое хвастовство, и праздничным вечером при вести во дворец несколько желтоволосых шлюх.
Всю ночь Яннул крепко проспал в душной казарме. Чем дольше он продолжал свое сумасшедшее актерство, тем сильнее им овладевало бесшабашное безумие. Смутные мысли об ужасе и неизбежной крови он задвинул куда-то в самый угол сознания. У него не было выбора. Он знал об этом, еще когда ехал за Ральднором по этой чужой, выжженной летним солнцем земле и чувствовал, как где-то глубоко зреет хаос.
С отяжелевшей от вина головой он тоже думал о женщинах, но в более умеренном ключе. К примеру, о Реше, его элисаарской подружке, уехавшей с одним ваткрианским аристократом в непривычную жизнь, полную порядка и роскошных нарядов. Она, когда-то боявшаяся расовой неприязни, удивила Яннула, прибегнув к маскировке. Ваткрианец начал ухаживать за ней в последний месяц в Вардате, когда по ночам над кузнями не угасало красное зарево, а земля гудела от колес повозок, везущих на верфи столетние деревья. Должно быть, она рано постигла науку выживания и привыкла не упускать ни единой возможности на борту у закорианских пиратов. И теперь, умело пользуясь обстоятельствами, она приняла ухаживания своего воздыхателя, несмотря на его достаточно зрелый возраст, который в ее глазах лишь делал его более надежной партией. Однако если его привлекла в ней необычность, то бедного аристократа ждало суровое испытание, поскольку едва их союз стал выглядеть реальностью, Реша изменилась, словно хамелеон. Она высветлила волосы и начала пользоваться краской для лица, очень похожей на знаменитые белила Вал-Малы. Яннул только диву давался, но надеялся, что ее шаткий замок устоит. Между ними не было никаких особых отношений, одна симпатия. Он лишь надеялся, что ее дородный любовник в темноте сумеет оказаться с ней на равных.
Как бы то ни было, он считал, что его бывшая подружка будет счастливее, чем светловолосая девушка, сестра Джарреда, которую вручили Ральднору перед алтарем Ашкар-Анакир. Она была похожа на женщину, которая полюбила безоглядно и навсегда, но так и не добилась взаимности. Без сомнения, Ральднор был ласков с ней, но это была безличная, механическая вежливость. Через какой-то месяц он покинул ее, скорее всего, не собираясь возвратиться никогда. А жаль, ибо на Сульвиан Ваткрианскую имело смысл взглянуть попристальнее.
Во сне Яннул видел свою ферму в Ланне. Холмы, укрытые пушистыми сугробами, искристые сосульки, щетинящиеся с крыш. Свою мать, с нетерпением ждущую очередного ребенка (похоже, что она пребывала в этом состоянии без всяких перерывов); сестренок, поющих и болтающих за прялкой или выхаживающих полумертвых от холода птиц, упавших у их двери. Во вторую оттепель три большеглазых девчушки выпускали с ладоней своих крылатых питомцев, и белоснежные птицы взмывали в небо без единого слова благодарности, становясь черными на фоне синего неба.
Яннулу, мирно спящему на узкой койке, снился дом. Духи дворца не тревожили его.
Снежная луна горела над городом, как светильник из слепящего льда. Часовые расхаживали вдоль стен гарнизона, ежась от холода и бормоча ругательства.
— Слышал? — спросил один другого.
— Что слышал? Я слышу только, как стучат друг о друга мои обледеневшие кишки.
Но он тоже ощущал напряжение воздуха, даже не звук, а вибрацию, глухой гул под их ногами, звон безмолвной арфы.
Где-то, разорвав тишину, завыл волк. Часовой усмехнулся:
— Помнишь ручную волчицу старика? Ту черную тварь, которую взял на копье Ганлик? Повезло ему, черту! Наверное, из ее шкуры вышло славное одеяло.
— Я слышал, что Ганлик захворал, — отозвался другой. Они разошлись в разные стороны. Луна запуталась в вате облаков.
А в Саре Амреку снилась Астарис на спине гигантского белого чудища. Ее волосы кровавой волной растекались по плечам, а лицо было золотой маской.
20
Снег пылал на ветру. Ветер пламенел снегом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
