Ничольсон и София смотрели друг на друга и не слышали ни одного ее слова. Сеньоре де Сааведра пришлось повысить голос, чтобы напомнить им о том, что, кроме их двоих, в мире существует еще и многое другое.
Священный змей
В этих местах никто не слышал о теодолите. И когда люди увидели, как Говард устанавливает на земле какой-то подозрительный аппарат, смотрит в трубочки и привинчивает гайки, все решили, что он персона важная, а приборы его — с точки зрения крестьянской логики — настолько полезны, насколько с первого взгляда кажутся ни к чему не пригодными. Притом он являлся обладателем сантиметров, флажков и нивелиров. Все это придавало Конраду Говарду в глазах местных жителей почти дьявольскую силу.
Сюда, в район Парагвая, расположенный недалеко от бразильской границы, Говард приехал с тем, чтобы измерить участок земли, который его хозяин намеревался срочно продать. Участок этот был небольшим, но работа предстояла нелегкая, ибо весь он был покрыт непроходимыми лесами и оврагами, что значительно затрудняло нивелировку. Тем не менее Говард все организовал как нельзя лучше, и работа была в полном разгаре, когда с ним произошел необыкновенный случай.
В гуще сельвы, раскинувшейся от Вильи-Энкарнасион до низовий реки Амазонки, люди родятся и умирают, так ни разу в жизни и не выйдя из лесного полумрака. Лишь изредка в сельве попадаются прогалины протяженностью в восемь — десять гектаров, и местные жители спешат ими воспользоваться. Там они пасут своих коров, лошадей — и так, постепенно, возникает селение.
На одной из таких прогалин и расположился Говард. До конца зимы работа его шла успешно. Но начало лета выдалось таким сырым и душным, что весь лес гудел от обилия комаров и мошек. У Говарда не хватило сил противостоять им. К тому же работа не была неотложной, и землемер решил устроить себе двухнедельный отдых.
Ранчо Говарда находилось на вершине холма, западный склон которого вплотную подходил к сельве. На закате солнечные лучи окрашивали холм в золотистые тона, и воздух наполнялся такой прозрачной свежестью, что в один прекрасный день тридцативосьмилетний Говард вспомнил о проделках своего детства.
Бумажный змей! Что может быть прекраснее, чем запустить в предвечернее небо покачивающийся бочонок, волнующийся шар или неподвижную звездочку! Когда солнце заходит и стихает ветер, змей успокаивается. Хвост его повисает, а нитка описывает дугу. И там, высоко-высоко, едва заметно покачиваясь в воздухе, змей победоносно парит в небе нашего изобретательного детства.
В десять лет у Говарда лучше всего получалась звезда. Особенно ему удавалась форма: его змей действительно напоминал звезду и легко поднимался в воздух. Удавались ему и трещотки. Кому не известно, что для того, чтобы веревка не цеплялась за них, им следует придать особую форму. Помнится, он долго клеил и переклеивал трещотки, прежде чем добился успеха.
Удивительно живо представил себе Говард всю эту детскую технику, о которой ни разу не вспомнил, с тех пор как стал взрослым. И вот теперь вместе со своим помощником он срезал тростник и старательно заострил его концы, оставив почти нетронутой середину. «Змей, сломавшийся посредине, навсегда опозорит своего творца», — с детским опасением размышлял Говард.
И вот змей готов. Сначала мужчины смастерили два квадрата и наложили их один на другой так, чтобы получилась звезда. Среди вещей Говарда они нашли кусок красного шелка, которым обтянули каркас. За неимением бахромы от кашемировой шали, из которой принято делать хвосты, землемер смастерил его, по всем правилам Искусства, из одной штанины своих брюк. И, наконец, трещотки.
Змей запустили на следующий день. Это бесхитростное сооружение являло собой чудо устойчивости, тяги и взлета. Солнечные, лучи, проникая сквозь пунцовый шелк, окрашивали его в ярко-алый цвет. А когда Говард запустил змей, тот стремительно взмыл вверх, сопровождаемый легким гудением.
На другой день, когда змей парил высоко в небе, послышался отдаленный барабанный бой. Казалось, звуки эти сопровождали какую-то процессию: там-там-там… трататам…
Говард и его помощник в недоумении переглянулись.
— Что это?
— Не знаю, — ответил помощник, оглядываясь по сторонам. — Кажется, они идут сюда.
— Да, я вижу людей, — подтвердил Говард.
И в самом деле, по тропинке, ведущей к холму, двигалась процессия, впереди которой несли хоругвь.
— Они идут сюда… Что бы это могло значить? — спрашивал себя Говард.
Он слишком мало сталкивался с местными жителями, чтобы знать их обычаи.
Однако минуту спустя ему все стало ясно. Процессия подошла к его ранчо, и землемер получил возможность внимательно ее осмотреть.
Во главе процессии шел человек с барабаном — босой индеец с повязанным на груди платком. За ним следовала необычайно толстая негритянка с маленьким мулатиком на руках. Она несла эмблему. Это была настоящая хоругвь пунцового цвета, украшенная развевающимися по ветру лентами. На самом ее верху красовалась розочка из ажурной бумаги. За хоругвью следовала процессия: старуха с огромной сигарой во рту, мужчина с мешком за спиной, молоденькая девушка, еще один мужчина в брюках с поясом из грубого холста, еще одна женщина с грудным ребенком на руках, еще один мужчина, еще одна женщина с сигарой и негр.
Так выглядела свита, которая, как узнал впоследствии Говард, имела в тех местах немаловажное значение. Они несли божество, о чем свидетельствовала восковая голубка, завернутая в тряпку и привязанная к хоругви. Время от времени божество обходило район, неся исцеление его жителям. Чем лучше ему платили за услуги, тем большее счастье оно приносило.
— А барабан зачем? — поинтересовался Говард.
— Это их музыка, — пояснили ему.
Несмотря на то что у Говарда и его помощника было отличное здоровье, они радушно отнеслись к паллиативному вмешательству святого духа. Говарду вручили хоругвь, и он стоял, держа ее в руках, в то время как барабан выбивал свой причудливый аккомпанемент, а свита пела:
Божество в твой дом пришло,тебе счастье принесло.И пускай наш бог великийниспошлет тебе здоровье,Божество тебя излечит,тебе счастье обеспечит.Будь же ты, сеньор наш, счастлив,и твоя сеньора тоже.Слава, слава, слава духу,и сеньору, и сеньоре.Пусть святое божествониспошлет вам много счастья.
И дальше в том же духе. И хотя у Говарда никакой сеньоры не было, песня звучала как обычно.
