когда ты очень хорошо слышишь буквально каждый вдох и выдох своих соседей, — отмечает Джейми. — И знаешь, о чем все говорят. Возможно, Терренс как раз и жил в таких условиях: как бы тихо ты себя ни вел, тебя все равно будет слышно.
— Это правда, — подтверждает Терренс. — Я всегда был в курсе того, чем жили мои ближайшие соседи. И они надолго запомнили тот день, когда я собирался переехать, ибо тогда в моей квартире было очень шумно. Вот мама подтвердит — она была со мной в тот день.
— Пф, как будто ты не хотел, чтобы кто-то знал, что ты собрался жить с девушкой, — скромно хихикает Эдвард. — Было бы грехом не заявить об этом во весь голос.
— Я посмотрю на тебя, когда ты созреешь до женитьбы и будешь радостно сообщать всем, что собираешься пойти к алтарю и дать клятву верности. Ну или когда просто найдешь квартиру и внесешь арендную плату за первый месяц.
— Мы определенно это отметим, — уверенно говорит Ребекка.
— Согласен, — скромно улыбается Эдвард. — И даже если я буду жить отдельно, то все равно буду приезжать сюда как можно чаще и не забуду про тебя и отца.
— Мы знаем, дорогой. Главное, чтобы ты был счастлив и начал жить самостоятельной жизнью. За Терренса нам нечего бояться, потому что он уже обеспечил тебя, но вот о тебе мы все еще переживаем.
— Я уже счастлив. Ведь у меня есть семья и любимая девушка. А больше мне ничего не нужно. А деньги… Это не столь важно! Если человек тебе дорог, то тебя не будет волновать, насколько огромный его кошелек. Ты будешь любить его независимо от его статуса.
— Разумеется, дорогой, — с широкой улыбкой отвечает Джейми. — Даже если бы ты был полным неудачником, мы бы все равно любили тебя. Самое главное — не предавай свою любовь к близким. Не поддавайся соблазнам, которые заставили бы тебя отказаться от кого-то, кого ты любишь.
— Клянусь, я никогда не предам тех, кого люблю и кого совсем не хочу потерять. Ни за какие деньги и богатства. Я не готов приносить такие жертвы ради своего благополучия.
— Мы знаем, Эдвард. Ты уже доказал нам, что твои слова правдивы и подкреплены вескими доказательствами.
— Просто помни, что мы все любим тебя, несмотря ни на что, — мягко говорит Ребекка. — И всегда будем на твоей стороне. Обещаю, отныне ты больше не почувствуешь себя одиноким.
— Да, мама, я знаю, — слегка улыбается Эдвард.
В воздухе на пару секунд воцаряется пауза, во время которой все члены семьи МакКлайф скромно улыбаются друг другу и думают о чем-то своем. А затем Ребекка нарушает ее, окинув своих близких взглядом:
— Ох, ладно, милые мои… Давайте выпьем по чашечке кофе или чая. А то я совсем забыла предложить вам что-нибудь.
— О, не откажусь, — уверенно отвечает Терренс.
— Я тоже что-нибудь с удовольствием выпью, — соглашается Джейми. — Большую чашку крепкого кофе… Я так давно не пил его, если честно… Хотя я обожаю этот напиток. Или съесть что-нибудь из кулинарных шедевров вашей мамы. Я ужасно соскучился по ее изумительным блюдам…
— Да мне тоже хотелось бы что-нибудь выпить, — задумчиво говорит Эдвард и с загадочной улыбкой закатывает глаза. — И съесть что-нибудь сладкое. Пару шоколадных эклеров или один большой кусочек тортика… Ням-ням…
— Ну тогда вы пока посидите и поболтайте немного, а я вскипячу чайник и посмотрю, что у меня есть, — предлагает Ребекка. — Поразить своими кулинарными изысками не могу, потому что я не знала, что у меня будут гости, и ничего не готовила.
— Без проблем!
— И да, не вздумайте тащить ничего в гостиную. А иначе кто-нибудь перепачкает все диваны, и мне потом придется отмывать их.
— Ну ты же знаешь, что я всегда ем аккуратно. Прямо как аристократ из высшего общества.
В этот момент Ребекка, Терренс, Джейми и Эдвард встают с дивана и направляются в сторону кухни и столовой.
— Пф, тоже мне чистоплотный аристократ нашелся! — ухмыляется Терренс. — Ты же сидишь весь с чумазым лицом после того, как жадно слопаешь огромный кусок торта. Шоколад медленно вытекает изо рта и падает прямо на твою старую облезлую одежду.
— Эй, когда такое было? — возмущается Эдвард.
— Ты же так боишься, что у тебя отнимут сладкое, что начинаешь поглощать его как пылесос.
— Пф, а тебе вообще нельзя сладкое! Ибо девочки не будут любить тебя и возвышать до небес своими комплиментами, если ты будешь есть много сладкого и разжиреешь. Ты и так ешь как мамонт, а если еще и на сладкое начнешь налегать, то и в дверь не пролезешь, и поклонниц своих растеряешь.
— Что, Эдвард, ты все также готов душу продать ради шоколадок? — скромно хихикает Джейми. — Ничего не изменилось с тех времен, когда ты тайком съедал все сладкое в доме и воровал чужие шоколадки, пирожные и тортики?
— Ну извините, что я так люблю сладкое и не могу жить без него, — разводит руками Эдвард. — Считайте, что это мой наркотик. Изумительный, сладкий и божественный.
— Я молюсь о том, чтобы у мамы в холодильнике не завалялось пара шоколадок или кусочек тортика, — отвечает Терренс. — А иначе ты в два счета расправишься с ними и перепачкаешься сам и то место, где будешь находиться.
— Если кто-то испачкает мне хоть что-нибудь, то будете сами все отмывать, — строго заявляет Ребекка. — Я не потерплю, чтобы в моем доме кто-то сорил и что-то пачкал.
— О, Ребекка, ты всегда слишком строго относилась к чистоте и терпеть не могла беспорядка в доме, — с легкой улыбкой говорит Джейми. — Уже двадцать лет прошло, а ничего не изменилось.
— Извини, милый, но тебе тоже придется привыкать. Это касается не только детей.
— Как будто я был чумазым свиненком.
— Не был. Но советую не забывать. Порядок должен быть не только в твоих вещах, но и на моей кухне, в туалете, ванной и везде-везде.
— Ах, дорогая…
— Ох, папа, чувствую, тебе здорово доставалось в свое время, — скромно хихикает Терренс, похлопав Джейми по плечу. — Наверное, мама постоянно ругала тебя за малейшую крошку на полу или следы зубной пасты на зеркале.
— Твоему отцу повезло, — отвечает Ребекка. — К счастью, он с детства был приучен к порядку. Бывало, конечно, что забывал убрать за собой или что-то пачкался, но все же с этим у нас не было проблем.
— Меня ты чуть ли не убить хотела, когда я не убирался за собой и приходил домой чумазый.
— Пф, только мамины уроки воспитания тебе не слишком помогли, — ухмыляется Эдвард. — Ибо ты как был
