Но…
За два с половиной года отношений редкие короткие холодные поцелуи были всем, что я получал. Пытался ее расшевелить. А как это сделать? Если я целую, а она в ответ… Никакая. Думал, темперамент такой. Уважал за чистоту, хоть в душе порой и бесился. Надеялся, что с возрастом, когда получу больше власти, отогрею. Читал, что созревание у всех по-разному происходит, и возраст тут не показатель.
Казалось, что Юния сформировалась, но еще не раскрылась… Что все случится позже… Что все получится…
Она говорила, что любит меня. До последнего писала это, если спрашивал.
А я ведь параноил всю осень.
Господи, я почти не жил!
Чувствовал, что отдаляется… Чувствовал, что теряю ее… Чувствовал, что ничего не осталось… Принять не мог.
Мать вашу, да я и сейчас не могу!
Я не могу! Не могу! Не могу ее потерять!
Сука, мне ведь без нее не жить!
Я слышал про Нечая… Знал, что он постоянно рядом, тогда как я далеко… Понял, когда Юния солгала в мой прошлый приезд... Мучился от мысли, что они общаются регулярно… Сходил с ума, когда она подолгу не отвечала… Накручивал себя, что она сейчас с ним… Видел же, как они смотрят друг на друга… И, блядь, отрицал! Отрицал очевидное!
Даже когда поймал сегодня в больнице у подоконника, когда тревога забилась под ребрами зверем, когда подспудно стало обидно и больно… Я отмахнулся, потому что знал, что не выдержу правды!
А она разбирала, разбирала… Пока смотрел на Нечая, на своего Ангела, тяжесть в груди становилась непосильной.
«У вас что-то было?»
Вытолкнул, потому что уже не стерпеть.
Звоночек за звоночком… Я чувствовал, что Юния уже не моя.
И все равно я ждал, что они солгут. А я бы поверил… Я бы, мать вашу, поверил!
«Юния больше не твоя… Теперь она моя девочка…»
Только не это. Все, что угодно, но, сука, не это!
Остановившись в конце одной из железнодорожных платформ, тяжело опускаюсь на бетон. Холод пробирает сходу, меня тут же ощутимо колотить начинает. Но на это похрен. Достаю из кармана джинсов телефон, чтобы позвонить. А вместо этого открываю галерею и начинаю листать фотографии Юнии.
Боль за грудиной усиливается.
Блядь, да у меня там самоподрывающийся снаряд. Разрывает на куски, и похуй, что оболочка сохраняет целостность. Я, мать вашу, в кашу.
И я рыдаю. Я, сука, рыдаю, как никогда в жизни.
Чтобы не орать на весь вокзал, вгрызаюсь зубами в тонкую кожу между большим и указательным пальцами. Но практически сразу же чувствую, как прокусываю ее. Рот заполняет кровь, и меня, естественно, сразу же начинает тошнить. Выдохнув, свешиваю голову между ног и с кашлем сплевываю ебучую слизь.
Рядом кто-то останавливается, но я не обращаю внимания. Пока этот человек не присаживается на корты.
– Как ты, сука, нашел меня? – рявкаю, брызжа на него всем, мать вашу, биологическим материалом, который сейчас произвожу.
Кровь, слюни, слезы… Не думал, что когда-то докачусь до подобного.
Зарядив ладонью по бутылке с водой, которую мне протягивает Нечай, бешусь от того, что не удается выбить ее у него из руки.
– Я спросил, как ты меня нашел?!
Эта тварь отводит взгляд. Глядя в сторону уходящих дорожных линий, толкает с каким-то гребаным философским смыслом риторический вопрос:
– Разве это важно?.. Есть люди, которые шарят в быстром поиске по сотовой связи.
– Ты просто заебал своей вездесущностью, ясно?!
– Ясно.
– Если бы я тебя, сука, хотел видеть, я бы не ушел из своей квартиры!
В ответ на мой выпад Нечай вбивает мне в грудь бутылку.
– Умойся и приди в себя.
– Пошел ты на хуй, блядь!!! Подлая тварь! А я ведь тебя до поры до времени реально братом считал! – смеюсь и захлебываюсь слезами. Издаваемые звуки для меня самого звучат ненормально. – Я тебя братом считал!!!
– Я подлая тварь? – спокойно отражает ебаный Нечаев. – А ты, сука, какая тварь, если навешивал, что Ю меня боится?! С какой, блядь, целью ты это делал, а? Ты не тварь?
– Я защищал ее! В первую очередь думал о ней!
– Да что ты? – ухмыляется мрачно.
Отвечаю тем же.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ты бы ее трахнул и через неделю забыл!
– Хаха… Откуда тебе, сука, знать?!
– Оттуда, что ты, падла, ебущий всех без разбора мразотный ублюдок!
– Ну и при чем тут Ю? Или ты хочешь сказать, что сам все эти годы не ебался по сторонам, пока с ней за ручки ходил? Думаешь, я дебил?! Думаешь, я о тебе ни хрена не знаю?! Думаешь, можно одного меня на хуях возить?! – отвинтив крышку, резко выплескивает мне на рожу воду. – Приди в себя, Усман.
Даже если это действие реально направленно на то, чтобы остудить, меня это, напротив, взрывает.
Схватив Нечаева за отвороты куртки, бросаюсь в атаку.
– Р-р-р-а-а-а-а, – реву в бешенстве, потому что опрокинуть его не получается. Сталкиваемся лбами и прем друг на друга с одинаковой силой. – Р-р-р-а-а-а-а, – громче и громче, пока не удается проломить блок.
Наваливаясь на Нечая, тем, с каким гулким стуком приземлился о бетон его затылок, не удовлетворяюсь. Рублю головой в лобешник. Он плюется матами и, отталкиваясь от поверхности, заряжает мне в бровь. Рассекаем кожу. Умываемся кровью друг друга. И еще больше звереем. Перекатываемся, игнорируя крики, которые доносятся с другого конца перрона. Нечай на мгновение оказывается сверху. В ход идут кулаки. Но я, блядь, не ощущаю физической боли. Душевная преобладает по всем, мать вашу, показателям. Она порождает ярость. А та, в свою очередь, наделяет невообразимой силой.
Опрокидывая Нечаева, не замечаю, что половина его тела нависает над железнодорожными путями, пока ночь не прорезает долгий и оглушающе-громкий гудок летящего на нас поезда.
Мне хватает двух секунд, чтобы понять, что я не хочу его отпускать.
«Юния больше не твоя… Теперь она моя девочка…»
Глаза наливаются свежей порцией горячих и слепящих слез. Обволакиваю шею Нечая липкими от крови ладонями и прикладываю все силы, чтобы не дать ему подняться.
54
Зачем это все?..
© Святослав Усманов Не знаю, чем руководствуется Нечаев, но в какой-то момент своего бешенства чувствую, что гребаный бывший друг вместо того, чтобы переть на меня с должной силой, расслабляется. Под моим воспаленным черепом разворачивается дикая движуха. Рождается иллюзия, словно бы там реально отдельная жизнь разворачивается. Тараканы это, или что похуже – не разбираюсь. Буквально мгновение спустя все это накрывает леденящим шквалом. И этот вал – это не просто трезвая осознанность происходящего. Это волна настоящего ужаса.
Надрывный вдох, и я дергаю Яна на себя.
Падаем в грязную снежную жижу в тот самый миг, когда по железнодорожным путям проносится поезд.
И лишь после этого Нечай звереет, набрасываясь на меня и выписывая жестких пропиздов, словно я, сука, один из его младших, мать вашу, братьев, которому бесполезно что-то объяснять до крайних границ.
– Тому, кто упорно рвется прыгнуть в адову, блядь, бездну, надо дать шанс пройти весь процесс, практически утопиться, и только в последний момент его стоит выдергивать на поверхность, – всплывает помимо воли то, что выдал Нечай пару лет назад, когда один из его мелких сиганул с катера посреди моря.
Он не ринулся за этим идиотом сразу же, и мне не позволил. Дал Егору испугаться до усрачки и нахлебаться воды. А вытащив, поколотил.
– Вот теперь он понял.
Хрен знает, какого черта я это вспоминаю! Просто всплывает в мозгу, пока Нечай рвет глотку.
– Очнулся, мать твою?! – горланит в мою расквашенную рожу. – Пришел в себя?! Ты, сука, долбоящер.
– Р-р-р-а-а-а, – поднимается из меня на фоне яростной боли. – Пошел ты, гнида! Пошел!!! Ты!!!
Полагаю, этот рев впечатляет силой, но только до того момента, как я, захлебнувшись оцепившей все мои внутренности агонией, срываюсь на столь же оглушительные рыдания. И Нечай так же резко затихает. Натужно вздыхая, закрывает собой. Обнимает, несмотря на мои попытки оттолкнуть. Обнимает, как может обнять только самый, мать вашу, близкий человек. Вот как так? Сгребая, не просто не дает оттолкнуть. Впитывает. Отражает. Разделяет. Боль, которую мы выплескиваем вдвоем, является апогеем. И вместе с тем, достигнув пика, столь же стремительно она начинает спадать.
