— Неправда! — Дрожь сводила мне руки. — Я хочу того же, что и ты. Ты сказала: вернуться, стереть недоразумения и ошибки… Давай изменим последовательность. Подари мне время, чтобы стёрлись во мне и твои, и мои ошибки. И тогда я вернусь. В наш общий дом вернусь. Повторю твои же слова: у меня нет пути от тебя, Елена!
Она порывисто схватила руками мои плечи, поцеловала меня в щёку и молча вышла.
Я не поднялся из кресла, только смотрел ей вслед. Я был так истерзан, словно меня били палками. Вдруг засветился экран. На экране возник Павел — он хмуро всматривался в меня. Я ничего ему не сказал, он ничего не спросил. Экран погас.
9
Гамов созвал Ядро. Проблем накопилось много, одна требовала немедленного решения. Флория волновалась. Недавно в ней с восторгом встретили армию Вакселя, а наших отступавших солдат кое-где исподтишка импульсировали. Пеано требовал от тыловых властей свободных дорог для войск, в мятежной Флории, крае болотистом и лесистом, обеспечить надёжность было непросто.
— Прищепа, докладывайте обстановку у флоров, — предложил я.
Доклад не утешал. Флоры никогда не дружили с латанами, ещё меньше приязни они испытывают к патинам. Этот замкнутый народец ревниво дорожит своей особостью, с презрением отвергает всё чужое. Хмурые флоры незаурядны — талантливые поэты, художники, архитекторы, в последние годы появились неплохие учёные и инженеры, в воинской храбрости тоже не из последних. Но все достоинства флоров стираются перед их нетерпимостью к другим нациям, несовместимостью с теми, кто волей истории внедрился в поры их общества. Раньше это были патины — и распри доходили до войны. Сейчас это латаны — и вражда перенесена на них. Маруцзян пытался ослабить недовольство флоров большими подачками из государственного бюджета. Доход флоров мизерен, земля скудна и её не хватает, нет своего угля, нефти, газов, металлических руд, хлопка и прочего. Только трудолюбие флоров поддерживает их существование, но до бюджетных подачек Маруцзяна скудость была типична — деревянные лачуги, cвечи, примитивные орудия труда, примитивные больницы, кустарные мастерские. Сейчас Флория, пожалуй, самый благоустроенный регион страны, но доброты к латанам государственная щедрость не добавила, даже наоборот. Раньше они просто недолюбливали латанов, сейчас исполнены к ним пренебрежения — вот, мол, как мы живём, а как вы живёте? Ибо мы не чета вам! Не благодарность, а высокомерие — такие черты порождены у флоров щедротами Маруцзяна. Возможны нападения на дороги, диверсии в городах. Во Флорию нужно ввести охранные войска, чтобы сохранить спокойствие.
— Флоры — самая малочисленная народность в государстве, — сказал Аркадий Гонсалес. — Почему бы нам не переселить их всех куда-нибудь вглубь, а сюда передвинуть верное население? А после войны разрешить возвращение на родные глины и пески.
— Побойтесь бога, Гонсалес, если не истории, которая вам не простит такого самоуправства. Вы не боитесь? — воскликнул Пустовойт. — Выселять целый народ! И без серьёзных причин!
— А что к нам недоброжелательны, это не причина?
— У меня к вам тоже нет доброжелательства, Гонсалес. Достаточно, чтобы вы меня арестовали и выслали?
— Вы восстания не поднимаете, министр Милосердия. А они могут разжечь восстание.
— Могут сделать — не значит — «сделают». Ежели бы да кабы, да во рту бы росли грибы… Охранные войска защитят дороги, это их работа. А если прохожие бросают на наших солдат недружественные взгляды — переживём. Возражаю против переселения флоров.
Слово взял я.
— Недобрые взгляды не страшны, вы правы, Пустовойт. Но в них историческая несправедливость. И она беспокоит меня не меньше, чем спокойствие на коммуникациях. Ведь мы ведём эту войну во имя восстановления справедливости во всём человечестве. Мы объявили себя гонителями неправды, карателями зла, всемирными рыцарями справедливости. Я верно толкую вашу политическую программу, диктатор?
— Хорошая формула — рыцарь справедливости. — Гамов с интересом ждал продолжения.
А я говорил о том, что не только отдельные люди эксплуатируют чужой труд и талант, приписывают себе чужие успехи и находки, но и целые народы не чужды такого захватничества. И если между людьми единственная мера справедливости — оценивать каждого по его заслугам, то и для государств нужно внедрить этот принцип: каждый стоит того, чего он реально стоит. Сами флоры должны установить для себя, что они заслуживают реально, а что приписывают себе из бахвальства и высокомерия.
Готлиб Бар не удержался от насмешки:
— Ценник подвигов на войне уже ввели, ценник преступлений используем в судах, теперь введём ценник стоимости народов и государств. Я правильно понял, Семипалов?
— Совершенно правильно, — опроверг я его иронию. — Я предлагаю предоставить Флории быть полностью самой собой.
Джон Вудворт высоко поднял брови.
— Предоставить Флории государственную независимость?
— Именно это — вывести Флорию из состава нашего государства.
— Навеки потерять Флорию?
— Не навеки, а на то время, какое понадобится флорам, чтобы понять, что их высокомерие держится на даровой помощи всего государства. На время, за какое они сумеют разобраться в своей реальной величине. А для этого Флории предоставляется независимость и нейтралитет в схватке мировых держав. Зато всё, что флоры захотят приобрести вне своих границ, они должны оплачивать своими товарами. Так как их окружаем мы и Патина, в которой наши войска, то практически только мы сможем продать им всё, в чём они нуждаются, — уголь, нефть, металлы, шерсть, хлопок, лес, энерговоду для электростанций, даже хлеб, ибо его у них не хватает. Цены на их и наши товары установим на уровне среднемировых. И если Флория не впадёт быстро в прежнюю бедность, если все в ней не поймут, что высокомерие их создаётся не собственным их преимуществом перед нами, а нашим доброхотством, то, значит, я ничего не понимаю в политике. Они запросятся обратно в нашу государственную семью, уверен в этом.
— Во Флории проживает много латанов, — сказал Пустовойт. — Флоры захотят выместить на них падение своего благосостояния.
— Согласен — захотят выместить… Что ж, предложим латанам срочно покинуть Флорию. И наоборот, всех флоров из других регионов страны вернём на родину. И выдадим компенсацию за оставленное имущество: при переселении продемонстрируем щедрость и благородство. Тем унизительней будет отрезвление для этого небольшого, но зазнавшегося народа. — Я повернулся к Гамову. — Диктатор, я заговорил вашими словами — высокомерие наказывается унижением, а не арестами, тем более не казнями, а казней не избежать, если мы останемся во Флории и произойдут диверсии на магистралях. Флория невелика, военные маршруты проложим в обход её.
— Хороший план, Семипалов! — сказал Гамов. — Ваше мнение, Вудворт?
— Я подчиняюсь, — сухо ответил министр внешних сношений. Все согласились, что изоляцию Флории надо ввести без промедления, а для того выпустить манифест, честно объясняющий, почему возникла необходимость в таких переменах.
— В освобождённой Патине чертовски сложное положение, — так начал своё новое сообщение Павел Прищепа. — Страна расколота на враждующие группы. Вилькомир Торба, лидер максималистов, в бегах, ещё не разыскан. Усилилась партия оптиматов, из друзей нашего Константина Фагусты. Взаимная борьба, уличные схватки, речи, речи, речи… Одновременно пустые магазины и остановившиеся заводы. В нынешней Патине есть один хозяин — слово. Гневное, воинственное, безумное, рычащее, свистящее — на улицах, в комнатах, в бывших концертных залах, на все вкусы и все чувства. Но точного смысла не установить. У самых опытных разведчиков заходит ум за разум. Слова заменяют мысли, а не выражают их.
— Но ведь есть же у враждующих максималистов и оптиматов программа. У нас Фагуста очень отличался от Маруцзяна.
— Программа персонифицируется в лицах, а не в идеях. Одни орут: «Да здравствует Торба!», а другие: «Слава Понсию Маркварду!», третьи: «Люда Милошевская — наша мать!» Мои люди часто спрашивают, а к чему призывают, скажем, Понсий Марквард или Вилькомир Торба? Их сторонники отвечают: «Чтобы было хорошо, вот к чему зовут!», а противники столь же однозначно ревут: «К чёрту их, дерьмо — вот их программа!»
— Вилькомира мы знаем, он нам крови попортил. А кто такие Марквард и Милошевская? Ориентироваться на этих двух, как на врагов нашего врага?
— Марквард и Милошевская нам ещё больше крови попортят. Надо ориентироваться на себя, а всех остальных терпеть, а не поддерживать.
— Плохая программа, полковник Прищепа! Хоть Патина и завоёванная страна, но война ещё продолжается. Без искренней поддержки будет трудно.
