в достатке. Шалай так вообще жил в шоколаде.
С Москвой мы каждый вечер встречались во дворе, и он подгонял мне сигареты. Если у него были нормальные, с фильтром, то угощал и ими. Но стабильно давал пачку Примы, кроме тех моментов, когда и у него наступал голяк. Но такое было редко. После таких встреч с Москвой в отряде налетали, как Саня и предупреждал, чайки, стреляя сигареты, но я им отказывал.
Про доё*ки отрядного актива он тоже оказался прав. Во время одного из завтраков, бугор, сидящий за моим столом, сказал мне вынести посуду. Я отказался.
— Бачок отнеси, я сказал! Ты что, оглох?! — Рявкнул он на всю столовую. Соседние столы затихли. Краем глаза я заметил, что эту сцену увидел и Москва, и поглядывал на нас.
— Тебе надо, ты и неси, — ответил я максимально твёрдо.
Активист покраснел как помидор, послал другого зека отнести бачок, а мне дал понять: «в отряде поговорим».
Вечером после промзоны меня завели в умывальник. Там стояли отрядные бугры. СКОшника и Цыгана не было.
— Ты че, сука! — сказал тот самый, что угрожал мне в столовой и ударил кулаком в живот.
Я согнулся, и меня сбили с ног.
— Ну что, будешь относить бачки? — нагнулся надо мной бугор.
— На х*й иди! — выдохнул я.
Снова удары. В умывальню заглянул Цыган.
— Всё, хватит с него, — сказал он буграм, и они ушли.
Я встал с пола.
— Ты это, слушай бугров, — сказал мне козёл. — Я понимаю, что ты Санька знаешь, но ох*евать тоже не надо.
Я промолчал.
На следующее утро, мне снова приказали нести бачок. Я опять отказался.
Думал, что вечером экзекуция повторится, но, как ни странно, меня трогать не стали. И больше бачки не требовали выносить.
Но на промзоне продолжались проблемы. Иногда попадалась нормальная работа, когда я помогал рабочим в цехах. Чаще всего отправляли держать железные подставки под стулья, пока второй зек спиливал заусенцы болгаркой. Иногда помощь требовалась сварщикам. Тут я не филонил, да и работа была не пыльная. В тёплом цеху, таскать ничего не надо. Но иногда снова гнали на тяжелые работы, после которых, из-за моего отлынивания, меня ждала беседа с нарядчиками.
Бунт
14 марта 2008 года, перед отбоем, в отряде начался кипеж. Активисты носились по отряду, зеки переговаривались между собой.
— Говорят, бунт начался, маски-шоу у входа в зону! — проговорил один из зеков, пробегавший мимо.
«Давно пора!» — подумал я. Нужно выяснить поподробнее, что случилось и от этого планировать план действий.
— Что произошло? — спросил я у другого зека, который зашёл в отряд с улицы.
— Да хрен его знает, непонятно! ВИЧевые, говорят, взбунтовались, — ответил он.
— Успокойтесь все! — по проходняку шёл Цыган. — Сейчас решается вопрос, будут заводить спецназ в зону или нет. Если заведут, нам всем п*здец, вы же знаете, они не разбирают.
— А что случилось то? — спросил кто-то у него.
— ВИЧевые с активистами карантина сцепились, уже всё успокоилось, — ответил он.
Маски-шоу так и не завели, все легли спать.
На следующий день, я узнал примерно, что произошло. Приехал новый этап. Принимали его как обычно — жёстко. Восьмой ВИЧевой отряд выломал локалку, и они ворвались в шестой отряд, где начали избивать активистов. Причина — неизвестна. Но вроде как случился рамс актива с кем-то из ВИЧевых, вплоть до того, что его избили. Драка продолжилась и в санчасти, где Магадану бросили лавку на голову и прыгали ещё сверху ногами. Досталось и прибывшим на помощь активистам карантина. Но больше всех пострадал Магадан, которого увезли на Синт — областную тюремную больницу.
Половину ВИЧевых, участвовавших в бунте, сразу вывезли с лагеря, часть из них попала на тридцать третью зону.
Утром во время завтрака я увидел Валеру Леонтьева, который привёл малый карантин в столовую. У него красовался фингал под глазом. Это порадовало, но досталось ему мало, он бил зеков намного хуже. Дёмин пришёл без видимых повреждений.
После бунта в зоне произошли некоторые послабления и пошла небольшая разморозка[287]. На карантине актив хоть и бил зеков, но уже не так жестоко, да и по самим отрядам поползла оттепель и надежда. Лагерь оставался красным, но процесс был запущен.
Строевой смотр
Весной отряд начали готовить к строевому смотру. Строевой смотр символизировал начало перехода от зимней формы одежды к летней и наоборот. Проводился соответственно весной и осенью. Проходит так: все отряды, кроме СУСа, маршируют по плацу под лагерный духовой оркестр и распевают армейские песни от «Катюши» до «Россия любимая моя». «Россию» я знал наизусть, благодаря творчеству одной российской скинхед-группы, и это единственная песня из строевого репертуара, которая меня порадовала.
Ежедневно все отряды выводили на плац, и мы, маршируя, проходили круг по зоне, распевая песни. На плац выводили всех, вне зависимости от того «блатной[288]» или не блатной. Длилась подготовка к строевому смотру около двух недель.
В это время к нам в отряд заехал парнишка из Москвы, с которым мы начали общаться. Москвичей в зоне было мало, а земляки обычно держались друг за друга. Сам он был невысокий, лупоглазый и губастый, работал на огороде. Общаться я бы с ним не стал, но оказалось, что на воле он был футбольным хулиганом и знал моего подельника Шульцгена. С ним семейничал какой-то неприметный обритый наголо паренёк из Мордовии, который работал с ним на огороде.
Мы стали общаться втроём, я делился с ним сигаретами, обсуждали, когда нам загонят передачки. Первую передачку должны были прислать мне, потом по плану москвичу. Планировали растянуть так, чтобы сэкономить до следующей посылки.
И тут меня как-то в отряде, подтягивают к себе дагестанцы. Те самые даги, с Махачкалы, с которыми я виделся мельком на ПФРСИ.
— Малой, слушай, есть разговор к тебе, — сказал самый старый из них, мы с ним пару раз обменивались в отряде фразами, и регулярно здоровались. Они знали, что я сидел по скиновской теме, но никаких претензий у них не было, напротив, они заявляли, что многие их земляки, живущие в Москве, являются беглыми преступниками из Дагестана, а некоторые скрываются от кровной мести.
— Что такое? — спросил я, поздоровавшись.
— Мы заметили, что ты с тем парнягой общаешься, — указал он на копавшегося в своей тумбочке москвича.
— Ну да, по воле общие знакомые были. А что? — поинтересовался я.
— Ты парняга нормальный, поэтому мы посчитали правильным поставить тебя в курс, несмотря на риск. Сухарь этот губастый! На огороде у завхоза х*й сосёт. П*дор он, короче. А на общем
