на нашу зону они не имели, но с окон четвёртого отряда было видно локалку одного из их отрядов. Когда они толпились в локалке, и если у нас было открыто окно, то кто-то из них обязательно старался стрельнуть у нас сигареты. У них тоже была краснота, порой было видно, как активисты кому-нибудь дают нагоняй.
В отряде я продолжал жить волком, ни с кем не семейничая, но всё больше стал общаться с Матвеем, так как в клубе мы вместе проводили много времени. Ещё в отряде оказался панк по воле, саратовский антифашист Тайвань. Он сразу просёк кто я, и мы, как ни странно, начали с ним общаться. Он был наполовину казах, как таковым антифашистом не был, скорее из числа тех субкультурщиков, которые подвергались нападениям со стороны скинхедов и начали давать им отпор. Сидел по 111-ой статье, за то, что пырнул отвёрткой скина.
— Да и скином его назвать, — говорил Тайвань. — Язык не поворачивается, лох какой-то, который много понтовался и допонтовался в итоге.
Слушал Тайвань различный панк-рок, большинство групп из которых слушал и я, при этом любил даже некоторые песни Коловрата. Приехал в зону как раз во время бунта, и рассказывал, как их с малого карантина Леонтьев погнал в санчасть, чтобы отбить активистов от ВИЧевых, объясняя это тем, что там «плохие ребята, которых нужно избить». Когда они пришли в санчасть, то поняли, что бьют-то, собственно, активистов и Леонтьева не послушали. За что, конечно, потом поплатились, но им повезло, что приехали в день бунта, прессовали их уже меньше. Под следствием Тайвань был на СИЗО-1 Саратова, и рассказывал, что там любили за провинности бить киянкой по жопе так, что люди срались в штаны. Так что своего пресса он тоже не избежал. Работал Тайвань в клубе бас-гитаристом.
Вечером, когда поднялся в отряд, я пошёл в умывальник, где разделся по пояс, чтобы ополоснуть торс.
— Ты что, скинхед? — спросил с акцентом, увидев наколку у меня на груди, стоящий в это время в умывальнике высокий крепкий парень. Несмотря на русые волосы, белую кожу и голубые глаза, он носил фамилию Джабраилов.
— Да, скинхед, — ответил я. Не хотелось что-то разжёвывать и объяснять, проще порой ответить напрямую.
— Красавчик! — сказал он и пожал мне руку.
Оказалось, что Джабраилов был чистокровным чеченцем, носил погоняло Чех, тесно общался с Умаром и ещё одним чеченцем-тяжеловесом[295]. Чех был чеченским националистом, уважал Гитлера и сам был родом из Чечни, откуда этапом его в Саратов и привезли. Вообще чеченцы держались на тюрьмах и лагерях обособленно. Для многих из них неважно, красный их земляк или чёрный, главное, что чеченец, не имеющий порочащих честь вайнаха поступков за душой. Землячество у них было развито сильнее любых других народов и стояли они друг за друга горой. От других кавказцев они так же держались обособленно, не вступая в мусульманские объединения.
Вместе с нами в четвёртый отряд перевели множество мусульман. Так как в Энгельс привозили ломать людей со всей России, то кавказцев и выходцев с ближней Азии становилось всё больше, и многие из них предпочитали объединяться вокруг лагерной мусульманской молельни. Завхозом в молельне был старый мудрый мусульманин, который часто собирал вокруг себя единоверцев и вёл с ними проникновенные беседы. Всё больше и больше мусульман с разных отрядов стали собираться по выходным в молельне и, видимо, администрация, увидела в этом угрозу для режима, решив собрать их всех в одном месте. И этим местом стал четвёртый отряд. Так сформировался в нашей колонии первый джамаат во главе с завхозом молельни. До этого я не встречал джамааты в тюрьмах, если сейчас мусульманские объединения в лагерях, выступающие против чёрных и красных — частое явление, то в те года это было нечто новым, ранее невиданным. В основном в джамаате были азербайджанцы, турки и выходцы с ближней Азии — узбеки и таджики. Дагестанцев там почти не было, вайнахов не было ни одного. В отряде мусульман собралось немало, около десятка, и со временем становилось всё больше. Всех, кто вступал в джамаат, администрация переводила к нам в отряд. Стояли они все друг за друга, и активисты их старались не трогать.
Так же наш отряд пополнили расформированным девятым отрядом. ВИЧевых, согласно новому закону, перевели на общее положение, а так как они были неприспособлены к режиму, по причине того, что большинству из них было нечего терять, их перевели в четвёртый отряд, чтобы они не создавали проблем. ВИЧевые тоже держались отдельно, уже привыкшие к своему коллективу. Ещё на централе я узнал, что от ВИЧевых можно заразиться только через кровь либо половой акт, поэтому каких-либо предрассудков по отношению к ним не было. Живут и живут. Многие среди них были бывшими наркоманами, но были и крепкие, здоровые парни, не употреблявшие наркотики, несмотря на болезнь, выглядящие бодрыми и здоровыми. Таких было несколько человек, и как выяснилось, они были ВИЧ-носителями, сама болезнь им никакого вреда не приносила.
С пятого отряда вместе со мной переехал и один из обиженных. Это был странный человек, он ни с кем не разговаривал, только мычал, и вёл себя как психически больной аутист. Свой срок сидел он давно, мог во дворе копаться в мусорке, подбирать бычки, активисты его постоянно били и гоняли убираться, при этом он часто огрызался на них и не слушался. Вечно грязный, немытый, не стиранный, все его избегали, даже другие опущенные. Обиженные в отрядах держались отдельно, жили в отдельном проходняке, и был среди них свой главпетух, который распределял обязанности по уборке и другим делам. Многие из них были опущены по малолетке, кого-то опустили на зоне. В отличии от малолетки, на взросле редко пользовались услугами петухов, и в основном занимались этим неженатые пересидки со сроками по пятнадцать лет. А этот обиженный держался от остальных отдельно. Говорили, что он был сыном какого-то авторитета, сам являлся ярым отрицаловой, его не могли сломать физически и опустили, отбив при этом голову, ещё когда хозяином зоны был Зорин. После этого у него съехала крыша. Так это было или нет, никто точно не знал. Но похоже было на правду.
Переобулся
Клубников бугры особо не любили, считая, что те живут особо вольготно: на работу уходят утром, приходят вечером, незадолго до отбоя. Козлы в клуб не заходили, хотя штаб СДП был в соседнем здании. Это было табу, и Шалай об этом знал, но закрывал на это глаза, из-за того, что в клубе находился
