…Несмотря на то что Мишка лег спать поздно, проснулся он чуть свет. Его разбудил тревожный бабушкин голос. Не успев открыть двери, она спросила:
— Ну что, нашелся?
— Нашелся. Спит, — ответила мать, вздыхая.
Мишка услышал приближающиеся бабушкины шаги, крепче закрыл глаза, притворился спящим.
— Где ж он был?
— Федор Галинин ночью в поезде поймал.
«Поймал, — повторил про себя Мишка. — Что я, зверь какой?»
— Била?
Мать ничего не ответила.
— Не бей, — твердо сказала бабушка. — Ребенок и так пережил, видишь — и во сне бедняжка вздыхает. А что это у тебя уголь прямо на полу?
— Да все потому ж. Бабу вчера слепил, надел на нее ведро, а его ночью мальчишки унесли. За один день столько шкоды — ведро пропало, керосину не купил, бидон куда-то девал, деньги украл и проиграл. Ну? И не бить? А как же учить его? Что ж из него будет, когда вырастет? Бандит?
Мать говорила сквозь слезы, и Мишке тоже хотелось плакать: не везет ему в жизни… Ведь всего этого могло не случиться, если бы он заранее знал, что будет потом. А так…
— Сама виновата… — сказала бабушка.
Мишка, затаив дыхание, прислушивался. Бабушка повторила:
— Да, сама. Говорю — выходи замуж. Человек находится хороший, самостоятельный. Детей возьмет в руки, да и ты с детьми больше будешь. А так и себя мучишь, и дети растут вкось. Мальчик уже вон куда пошел, воровать начал, а у тебя еще девочка есть, она совсем без матери не может. Выходи, говорю, замуж, пока человек находится, не артачься.
— Да что ж я, не живая, что ли? — тихо спросила мать. — Хочется мне мучиться? Но не лежит душа к нему, не люблю…
— Про любовь заговорила, — укоризненно сказала бабушка. — В твои-то годы! Да с двумя детьми! Какая уж тут любовь? Находится человек — выходи, и все тут. А остальное прибудет… Привыкнешь — и будете жить.
Мать не ответила. Мишка насторожился, задумался.
Из книг, да и из жизни он хорошо знал, что такое злая мачеха, отчим. Наслышался. Об этом часто говорила и мать.
Обычно, когда бабушка советовала ей выйти замуж — найти себе мужа, а детям — отца, — она отвечала:
— Кому нужны чужие дети? Нет, буду сама воспитывать.
Сейчас за все время разговора мать ни разу не возразила бабушке решительно. Она почему-то молчала.
«Еще не хватало, чтобы мать вышла замуж. Попадется какой-нибудь, будет бить…» — думал он.
…Внезапно вспомнился отец. Давно это было, но Мишка ясно помнит отца. Вот он пришел с работы грязный, но веселый. Белые зубы сверкают, как у негра.
— Ну, Мишук, пляши: принес тебе, что просил.
— Опять гостинцы? — недовольно говорит мать. — Балуешь ты его, сластеной будет.
Отец улыбается: «Ничего ты, мать, не понимаешь!» Смотрит на Мишку:
— Что молчишь?
— Гвозди? — неуверенно спрашивает он.
— Угадал!
И через некоторое время Мишка — пятилетний карапуз — сидит у отца на коленях и вколачивает маленькие гвозди прямо в крышку стола. Отец доволен, смеется, мать ругается: стол портит.
— Да ты погоди шуметь, посмотри, как он ловко бьет. Ну-ка, Мишук, покажи! Ты видишь, за два удара вгоняет гвоздь, и ни разу по пальцу не зацепил! Молодец! Подрастешь — соберу тебе весь инструмент, учись мастерить.
Вспоминается Мишке и другой случай. Делал он как-то ветряную мельницу, порезал палец, но мельница не получалась. Отец увидел, спросил, что он делает.
— Ветряк, — сказал Мишка.
Отец помог ему, и через несколько минут завертелся на ветру маленький ветрячок. А потом отец приделал к его хвосту приспособление, и ветряк сам поворачивался навстречу ветру…
Отец… Никогда Мишка не забудет его. И никто ему, конечно, не заменит родного отца, в этом Мишка уверен. Хотя и хранится у матери страшное извещение о гибели его на фронте, он все же ждет его: не верится, что отец не вернется…
Потом Мишка попытался представить себе нового отца и не смог. То он был похож на парикмахера из рассказа «Петька на даче» и то и дело кричал на Мишку: «Мальчик, воды!» — и поминутно грозил: «Вот погоди!», то он предстал перед ним в образе злого Беккера, который хочет сделать из Мишки «гуттаперчевого мальчика», выгибает ему назад плечи, выкручивает руки, давит между лопатками…
Бабушка и мать о чем-то тихо разговаривают, но он больше не прислушивается к ним, задумался о своем. Мерный шепот их убаюкивает Мишку, и он снова засыпает.
Глава четвертая
ЗАМОК-АВТОМАТ И СИМКА РЫЖИК
Время лечит. Заврачевало оно и эту Мишкину рану. Постепенно все забылось, мать успокоилась. После того случая Мишка присмирел, учиться стал прилежнее, хотя по-прежнему без желания. Теперь он больше занимался домашними делами, «по хозяйству». Мать довольна, бабушка, когда приходила, похваливала, и Мишке было приятно.
В выходной день он решил сделать на дверь приспособление, чтобы она могла сама запираться. Уж очень надоело ему вставать по утрам и закрывать ее за матерью, когда та уходила в дневную смену. «Сделать бы автомат!» — мечтал не раз Мишка и придумывал разные хитроумные изобретения. Но все они были не под силу ему. Теперь он, наконец, придумал: сделает на засове зазубрины, и мать сможет задвигать его снаружи крючком через отверстие в двери.
Мишка попросил у соседей молоток и зубило, вытащил засов — полуметровый плоский кусок железа, с трудом установил его ребром на рельс, приставил зубило и, хекнув, ударил. Засов со звоном упал, и его снова пришлось устанавливать. После второго удара случилось то же самое, и Мишка, сдвинув на затылок шапку, почесал лоб. Не хватало рук: в одной он держал молоток, в другой — зубило. А засов держать нечем.
— Да-а — сказал он, напряженно соображая, как ему приспособиться, — Так можно провозиться до морковкина дня. — И, ничего не придумав, крикнул: — Настя, иди подержи засов.
Настя выглянула в сенцы, спросила:
— Чего тебе?
— Оденься. Подержишь вот…
— Ну да! Делать мне нечего?
Это Мишку взорвало. С молотком и зубилом в руках он вошел в комнату. Увидев разъяренного брата, Настя подбежала к матери, ища защиты.
— Опять сцепились? — мать взглянула на Мишку.
Сдерживая себя, он как можно спокойнее объяснил:
— Пусть подержит задвижку, а то мне никак…
— Отстаньте вы от меня, — отмахнулась мать.
Мишка обиделся. Он бросил на пол молоток, зубило, закричал:
— Ну и не надо! Мне тоже не надо! Тогда не буди меня утром закрывать дверь, пусть лохматая сама встает. Я больше не буду вставать. Сказал, не буду — и не буду! — Он выскочил в сенцы.
— Иди помоги, что там у него… — сказала мать.
Настя молча оделась, подняла молоток и зубило, вышла к Мишке.
— Давай, что держать?
Тот взглянул на нее исподлобья, сунул ей в руки засов, буркнул:
— Держи… Ребром на рельсе.
Настя присела на корточки, взялась обеими руками за конец засова. Мишка размахнулся, ударил. Засов подпрыгнул и чуть не вырвался из хрупких Настиных рук. Она сморщилась от боли, но железо не выпустила.
— Держи крепче, что ты, как усохлыми руками держишь! — ворчал Мишка. — И не кривись тут.
— Да, «не кривись»… А если больно?
— Чего больно?
— Рукам больно. Железяка подскакивает, и рукам больно.
Мишка удивился, но поверил сестре, и уже мягче сказал:
— Крепче надо держать.
Настя с трудом переносила боль после каждого удара, лишь время от времени подавала робкие советы:
— Может, уже хватит? А то мне за хлебом идти надо.
Мишка не отвечал.
Но вот наконец он выпрямился, объявил.
— Теперь, пожалуй, хватит! Можешь идти.
С «автоматом» он возился долго. Лишь часа в три, совсем обессиленный, вошел в комнату, сел на табуретку.
— Сделал! — сказал он весело. — Сам два раза закрыл и открыл снаружи. Теперь все, завтра утром не буду вставать! Пойдем, покажу, как надо закрывать.
Мишка повел мать в сенцы. Тут она увидела засов, изрубленный в верхней части зубилом, и пробитую на улицу в двери дырочку.
— Испортил дверь, — сказала мать, заглядывая в дырку. — Ведь в нее будет дуть.
— Ничего не надует, она маленькая, — заверил Мишка. — Это отверстие для ключа.
— А засов зачем изрубил?
— Изрубил! — усмехнулся он. — Это зубцы, чтобы ключом цеплять. Вот смотри, — он взял проволоку с загнутым расплющенным концом, вдел ее с наружной стороны в дырку, стал вертеть, цепляя зазубрины. Засов маленькими шажками подвигался вперед. — Понятно? Когда будешь уходить, закроешь дверь покрепче и вот так — раз, раз. — Он вышел из сенец, стал закрывать дверь ключом.
Мать смотрела на кончик расплющенной проволоки, который упрямо шевелился над засовом, то цепляя его, то промахиваясь, и, вздыхая, качала головой.
А кончик проволоки все клевал, клевал зазубрины, засов подвигался, но так медленно, что ей хотелось помочь ему рукой. Но она не делала этого, чтобы не обидеть Мишку. Наконец засов ткнулся в петлю и больше не двигался. А кончик проволоки упрямо старался загнать его подальше вглубь, но напрасно.
