И если опыты над животными Аня полагала необходимым злом, то сама в роли подопытного кролика выступать не собиралась.
Положение выглядело трудным, но не совсем уж безвыходным: обнадеживало то, что Аню не взяло «отупляющее» вещество и что это удалось скрыть. Хорошо, что внутренние двери и камеры отпираются одним ключом. Хорошо, что ключ этот – у мальчишки.
И плохо, что Аня совершенно не представляла себе: а дальше? Где искать Димку? Что с ним? Ну, выберется она «отсюда», но – куда? В Зону?
В полную неизвестности и опасностей Зону? Что ждет ее там?
Впрочем, любая судьба была лучше участи, уготованной Ане фашистом-толстяком и его соратниками. Так быстрая смерть лучше медленной и болезненной.
Толстяк отдернул белую клеенчатую занавеску, указал на кушетку:
– Присаживайся, подруженька. И рукав закатай. Наташа! Биохимия, срочно!
Сделав дебильное лицо, Аня, противная сама себе, села, задрала рукав и для пущей убедительности пустила слюну.
Есть такая штука – виктимность. Это способность индивида при определенных обстоятельствах оказываться в роли жертвы. Виктимность Змеи стремилась к нулю. Никто никогда не смел травить ее, в детдоме обидчики расплачивались выбитыми зубами и расквашенными носами.
Теперь же она, противная сама себе, была совершенно беспомощной. Мысленно Аня твердила, что не позволит издеваться над собой. Но стоило закрыть глаза, и воображение рисовало собственное тело с обвислой кожей, покрытое язвами, незаживающими шрамами. Накатывало отвращение, замешанное на отчаянье.
Дожидаясь Наташу, вивисектор разглядывал Аню, не как мужчина – привлекательную женщину, а как ученый – любопытный образец.
Вскоре хлопнула дверь, и в лабораторию вошла блондинка модельной наружности: правильный овал лица, четко очерченные губы, накрашенные алой помадой, тонкая шея, острые ключицы за распахнутым воротом халата, высокая грудь, тонкая талия и точеные ноги. Такой не в живодерне работать, а разъезжать на «лексусе» с чихуа-хуа под мышкой.
– Шо вы хотели? – прощебетала она с мягким южным акцентом, на Аню даже не взглянула.
– Где ты ходишь, Сова? – он кивнул на Аню. – Биохимию возьми.
– О, новенькая.
Наблюдая за блондинкой боковым зрением, Аня отметила, что ошиблась: перед ней не человек, если брать за основу понятия не физиологию и генетику, а способность сострадать и сопереживать. У блондинки были глаза живого трупа, подернутые льдистой отрешенностью. Такая без зазрения совести вонзит скальпель в шею и, брезгливо переступив через натекшую кровь, будет наблюдать с секундомером, как скоро жертва умрет.
Где они понабирали столько отморозков? Кто искалечил молодую красивую женщину так, что она ненавидит все живое?
Блондинка повернулась задом, принялась распечатывать шприц. Закончив, перетянула руку Ани жгутом, огладила ее рельефное плечо:
– Отличная физическая форма. То, что вам нужно. – Игла вошла в вену, и в пробирку потекла темная кровь. – Уверена, у нее будут хорошие анализы.
– Внешность обманчива, – хихикнул вивисектор. – Но даже если нет, найдем ей применение.
– К овуляшкам?
– Нет, их достаточно. Поработает на благо человечества.
Набрав две пробирки, блондинка Наташа размотала жгут и не удосужилась приложить ватку к месту прокола. Аня собралась согнуть руку в локте, но вспомнила, что должна изображать дурочку, и расслабилась. Темно-красная струйка побежала по предплечью, на плитку пола закапали капли, которые на белом фоне казались алыми.
Интересно, если взять вивисектора в заложники, он сработает как пропуск или вместе пустят в расход? В любом случае, пока действовать рано, надо получше изучить обстановку, продумать пути отступления. Жаль, когда вели сюда, голова плохо соображала, и все, что снаружи, помнилось урывками.
Главное – попытаться сбежать прежде, чем… Страшно представить, прежде чем что. Им нужны результаты анализов, значит, есть несколько дней.
– Теперь, сто сороковая, вставай, пойдем, просветим тебя.
Покинув лабораторию, двинулись дальше по ярко освещенному коридору со стальными дверями по обе стороны, у самой стены повернули налево. Вивисектор набрал код на массивной стальной двери (один-четыре-восемь-восемь), напоминающей корабельный иллюминатор. Следом за ним Аня переступила порог.
Здесь вместо дверей были боксы за стеклянными стенами, оборудованные под обычные комнаты: кровать, телевизор, тумбочка, туалет и душ за шторой. Обитатель первого бокса лежал лицом к стене и не двигался. Во втором две беременные женщины беседовали, сидя на кровати. Обе были уже на сносях.
Стоило представить, что зреет в их утробах, и хотелось прямо тут самоубиться. А вдруг и ее ждет то же? Аня присмотрелась к женщинам в третьем боксе: они выглядели разумными, провожали ее взглядами, полными сочувствия. Наверное, их не накачивают транками: они плохо влияют на плод, чем бы он ни был.
Всего она насчитала шесть боксов. Уж не этих ли женщин медсестра Сова называла овуляшками? Господи, уж лучше сразу удавиться!
Конечным пунктом был кабинет функциональной диагностики. Точнее, множество помещений, где гудели приборы. Что есть что, Аня не очень разбиралась.
Навстречу вышел человек… нет, орангутан со скошенным черепом и выраженным надбровным валиком.
– Полный осмотр, – распорядился вивисектор. – Сто сороковая, раздеваемся.
«Я для них просто подопытный экземпляр в отличной физической форме», – убеждала себя Аня, подавляя стыд, но помогало слабо.
Ночнушка упала на пол, и Аня свесила руки вдоль тела, отчаянно желая прикрыться. На помощь пришла спасительная ярость. Что же происходит? В двадцать первом веке – концлагерь, где проводят эксперименты на людях! С натуральными фашистами в штате, даже код у них соответствующий – 14–88. Это место надо сравнять с землей, чтоб даже стен не осталось, залить напалмом вместе с сотрудниками – такое жить не должно.
Сначала сделали рентген, потом – энцефалограмму, затем – УЗИ всего, чего только можно. Все это время Аня рисовала картины возмездия, а толстяка скармливала мутанту, которого увидела первым.
Только бы Дыма найти! Только бы с ним все было хорошо. Сердце болело за него больше, чем за себя. А вдруг его уже где-то режут живьем или инфицируют какой-нибудь заразой? ВИЧ, например.
Когда, одевшись и с трудом усмиряя дыхание, она покидала диагностический центр, заметила в конце коридора лестницу, ведущую наверх: или на волю, или в загон с заключенными. Мужчин, очевидно, держали в другом месте.
По пути обратно встретилась Сова с лотком, наполненным окровавленными турундами. За распахнутой дверью лязгал металл, кто-то стонал, и доносился голос. Разговаривали не по-русски, Аня не расслышала, польский это или украинский.
Предположила второе: акцент Совы соответствовал. Теперь понятно, откуда столько равнодушия: у них появилась возможность отыграться на враге, когда он беспомощен. Пусть враг только в воображении, но так жить проще: есть, кого обвинять в своих бедах. Мечта: как хочешь издевайся, а враг не ответит.
Теперь она обязана выжить и сжечь осиное гнездо. Нет, не так: освободить из вольеров всех жертв экспериментов, и пусть они разбираются с обидчиками.
По пути назад Аня незаметно для провожатого вглядывалась в двери, но надписей на них не было, кодовых замков – тоже, все они открывались или ключом, или магнитной картой, какая угадывалась под халатом толстяка.
Итак, надо дождаться ночи, добыть карту и где-нибудь затаиться на пару суток: пусть думают, что побег увенчался успехом.
Когда Аню передали вохровцам, она с досадой поняла, что ее плану не суждено осуществиться: если там, где лаборатория, камер не наблюдалось, то в отделении, где держали ее и других подопытных, она разглядела систему видеонаблюдения, замаскированную под пожарную сигнализацию.
Черт, до чего же мало сведений! И вряд ли их будет больше, зато каждый час приближает время экзекуции. Побег нужно устроить сегодня ночью, потом будет поздно.
Она с наигранным интересом посмотрела на мальчишку-вохровца, у которого был ключ от всех дверей. Неужели и он – садист-неудачник, мстящий всему миру за свою ущербность? Или им не говорят, что происходит с людьми? Вот уж вряд ли, все он знает, и жалеть его нечего. Не люди это, а двуногие прямоходящие. Враги.
Сколько готовятся анализы? Сутки, двое? Получив желаемый результат, ее пустят под нож, облучат, инфицируют? Или будут резать и следить, как быстро заживают раны?
Господи, такое ведь и в кошмарном сне не привидится! Пусть сон закончится!
Усевшись рядом с напарницей, лежащей ничком, Аня поджала ноги, уткнулась в колени и разрыдалась, убеждая себя, что такого не может быть, все это происходит не с ней. Галлюцинация, кошмар, розыгрыш – что угодно.
