Лиловато-зеленое пламя электросварки чем-то особенно влекло Юрия. Огромной силы вольтова дуга в несколько минут без швов и рубцов сращивала стальные трещины и переломы. Она представлялась Юре самым мощным оружием человека.
Он поделился с Макаром Андреевичем своим новым желанием избрать специальность электросварщика. А Макар Андреевич был первоклассным токарем. И, естественно, он предпочел бы видеть Юрия тоже токарем.
— Токарю всегда и везде работа найдется… А электросварщику, пожалуй, еще бегать да разыскивать надо будет ее, работу-то… Оборудование такое ведь еще далеко не везде есть… Но уж коли полюбилось тебе это дело, что же, одобряю.
Все реже встречался Юрий со старым другом Колей Марковым, но зато с Верой старался видеться как можно чаще.
Переход Юрия в ремесленное училище был для Веры тоже неожиданностью, и немало спорили они между собой на эту тему.
— Может быть, ты, Юра, школьных трудностей испугался? — осторожно спросила Вера.
Юрий едва не вспылил, едва не ответил на это грубостью. Вот уж совсем незаслуженное, несправедливое подозрение!
— Что ж ты считаешь, в ремесленном легче учиться? — возмущенно сказал он. — Зашла бы как-нибудь к нам да посмотрела, какие задачи мы решаем. Куда там ваши пифагоровы теоремки!..
После этого разговора Вера начала уважать Юрия еще больше и относиться к нему стала еще теплей. Вера всем сердцем чувствовала, что занимает в жизни Юрия большое, прочное место. И разговоры их с каждым разом становились все серьезнее.
Все чаще звучали в них нотки заботы о будущем.
Наступил 1941 год.
Весна, всегда запаздывающая в этом лесистом северном крае, долго не вступала в свои права. Но как только солнце согнало снег, зазеленели леса и рощи, ожили берега полноводной Унжи. Все воскресные дни макарьевская молодежь проводила теперь на реке. Собирались обычно большими компаниями, заранее договариваясь обо всем необходимом.
Однажды в погожий субботний вечер случайно встретились у кинотеатра Юрий, Вера и Коля. В первый момент все трое обрадовались встрече — давно уже не собирались вместе. Потом каждый испытал чувство необъяснимой неловкости. Первым заговорил Николай.
— Что-то ты меня совсем забыл, Юра, — с укоризной сказал он. — Веру вот, как видно, не забываешь, а меня совсем забросил…
Юрий смутился, покраснел, провел рукой по темным волосам, как бы вытирая пот со лба…
— Дороги наши немножко разошлись, — попытался он возразить как можно солиднее.
— Дороги, правда, поразошлись… — согласился Николай Марков. — Но, по-моему, не настолько, чтобы не провести, как прежде, денек по-хорошему, вместе…
Он ни словом не намекнул на свое отношение к Вере, но было ясно, что ее судьба не безразлична Николаю.
— Раз уж друзья, так все вместе и поедем… — примирительно сказала Вера. — Катнем завтра, как бывало, по Унже, к Желтому омуту, на суходол. Может быть, там, на суходоле, в бору, и жар-цвет папоротничий поищем…
Не один уж раз пытались они искать и вместе и порознь сказочный папоротниковый жар-цвет — «цветок Ивана Купалы»… Знали отлично из ботаники, что нет и не может быть у папоротника никакого цветка, ничего, кроме пахучих коричневых спор на изнанке остро-перистых листьев, а все же чем-то влекла и волновала древняя сказка, заставляла мечтать о невероятной находке.
Утром, когда Юрий собирался идти на берег Унжи, в калитку постучал нарочный из военкомата.
— Василию Аверьяновичу Смирнову — повестка… Отец прочитал повестку, нахмурился и вдруг страшно заторопился.
— Скорей, скорей, мать, поворачивайся с завтраком… Да уложиться помоги побыстрее.
Мать еще не догадывалась, в чем дело. Думала, что мужа срочно вызывают в лесничество.
— На войну ухожу, Машенька… — глухо, но твердо сказал Василий Аверьянович.
Мария Федоровна обомлела, не поверила своим ушам.
— На войну? Война? Да с кем же?…
А в открытые окна с улицы уже доносился гул голосов.
— Проклятый Гитлер… Втянул-таки нас в войну… Напал, как разбойник, из-за угла…
Дальняя дорога предстояла Василию Аверьяновичу Смирнову, и никто, никто не мог предсказать, вернется ли он обратно в родной дом.
Заплакали в доме Смирновых и Тося с Люсей, и Мария Федоровна; немало слезинок смахнул украдкой и Юрий.
— Не унывай, сынок, — ласково сказал отец. — Твой час еще не пришел, да хорошо, если и вовсе не придет, а ^не долг перед Родиной слез лить не велит. Покажем трижды проклятому фашисту, что значат русские люди, легко ли нас врасплох захватить…
— И я с тобой, батя… Возьми и меня… — шептал Юрий, как бы снова ощутив себя тем мальчуганом, который когда-то увязался с отцом на медвежью охоту.
— Нет, сынок, — улыбнулся отец, — это тебе все-таки не медведица….
* * *
Праздничная прогулка Юрия с Верой и Колей не состоялась.
В каждой семье, в каждом доме провожали на войну самых близких, дорогих людей.
Прощаясь, Василий Аверьянович насколько смог сдержал свои чувства, крепко-крепко поцеловал сына и сказал, стараясь улыбнуться:
— Там дома, Юрка, осталась моя гимнастерка, в которой я еще в гражданскую войну воевал… Если придется и тебе идти на фронт, разыщи ее — она счастливая… Ни одна пуля ее не задела, не порвала, когда я ее носил…
Раздался гудок, и пароход, на котором находились мобилизованные бойцы, под звуки оркестра отвалил от пристани. Он пошел вниз по Унже, к Волге, к Юрьевцу, быстро уменьшаясь в размерах.
Глухо плакала мать; не сдерживаясь, рыдали сестренки; крепился один Юрий, хотя слезы и у него подступали к горлу.
На проводах Юра лишь мельком, издали увидел Веру: она тоже кого-то провожала. Подойти и поговорить помешала сутолока, да как-то и не до разговора было в такие минуты…
Встреча с Верой состоялась не скоро. В училище напряженно готовились к выпуску. Заниматься приходилось с утра до позднего вечера. К этому времени подоспели и первые военные заказы.
Через несколько месяцев Юрий получил квалификацию электросварщика и был направлен в город Горький.
Уже в Горьком ощутил Юрий дыхание войны; по ночам зенитные батареи вели огонь по вражеским самолетам, которые пытались разрушить важные оборонные объекты.
Почти с первых дней Юрию доверили самостоятельный участок работы. Трудился он, не жалея сил, а все казалось, что недостаточно делает для Родины, что можно работать еще больше, еще лучше.
— Одно слово: тыл! Нечем себя особенно проявить. А когда натура боевая, то и совсем тяжело, — жаловался Юрий одному из товарищей по работе — слесарю Матвею Гущину.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
