Здесь курил какой-то парнишка. Лёхин его не заинтересовал: подумаешь, ещё один от дождя прячется. Докурил и зашёл в подъезд, чуть придержав за собой дверь: а вдруг Лёхину туда же, только попросить стесняется? Лёхин улыбнулся. Мир всё-таки не без добрых людей.
— Ну, как мне домовых-то вызвать? — тихонько спросил он Шишика.
Тот надулся и опал — вздохнул. Но скатился с хозяина на скамейку и с неё стукнулся в стену.
— Стучать?
Жёлтые глазища хлопнули веками.
— А куда?
Тишина и застывшее, напряжённое вглядывание в глаза человека.
— В дверь? — Тишина. — В стену? — Моргнул. — В любом месте? — Моргнул.
"К вопросу о пределах слышимости в паранормальном мире, — теперь вздохнул Лёхин. — Попробуем". И постучал в серый кирпич под доской объявлений. Выпуклые жёлтые глазища косматого шарика словно разбежались в разные стороны. Лёхин сам затаился, глядя на него. Вот как. Кажется, от его пробного стука вибрирующие волны расплылись по достаточно большой площади здания, и Шишик их видит!.. Интересно, а домовые его стук услышат или увидят?
— Стучат тут всякие, — проворчали высоко над головой. Лёхин только успел глаза поднять, а там уж удивились: — Ишь, со смыслом стучат! Чего надо-то, добр человек?
Лёхин открыл рот сказать "Здрасьте" — не успел. Снизу объявили:
— Да это ж Лексей Григорьич. Небось, к Сверчку явился.
— Не-е, он Бирюка ищет, подвального, — сказали сбоку, и Лёхин едва успел заметить пышную бородищу, утянувшуюся в щель между дверью и косяком. — Сейчас сбегаем, кликнем.
— Дедушки! — взмолился Лёхин. — Не надо никого кликать! Вы мне скажите — где он. Сам дойду.
— А, тогда у нижнего подъезда найдёшь. Там Зеркальщика с дороги тянут.
— Спасибо!
— А на здоровье!
Снова раскрыв зонт, Лёхин поспешил к концу дома. Дорога здесь и впрямь ощутимо шла вниз, так что он сразу сообразил, о чём говорили домовые. При воспоминании о Зеркальщике его передёрнуло от брезгливости: жутковатая сущность — огромная труба с тонкой кожей, словно набитая легчайшим желе, от которого трясётся при движении. Питается человеческим эмоциональным негативом, а созревая, лопается где ни попадя, вызывая взрыв ненависти и злобы среди людей. Пакостник тот ещё.
Здешний Зеркальщик лежал на газоне, искренне не понимая, чего от него хотят. Компания озверевших домовых и подвальных пыталась выкатить его в сторону дороги. Но как катить по земле воздушный шар-сосиску, по чьей-то прихоти наполненный водой?
— В тополиную аллейку хотим вывести, — тяжело отдуваясь, сказал Бирюк. — Там по нынешней непогоде — грязи! Никто и не ходит. Вот и лежать бы там ему, никому не мешая.
Лёхин хорошенько осмотрел двухметровую "сосиску", шириной где-то с водосточную трубу, и, сомневаясь, спросил:
— А он не созрел ещё? Вдруг лопнет на всех этих камнях да на мусоре?
— А что делать? Не оставлять же здесь? Это ж лихо какое страшное! Нельзя ему рядом с человеческим жильём. Ох, нельзя…
И времени жалко. Лёхин мысленно поплевал на ладони и, оставив зонт на попечении Сверчка, взялся за конец Зеркальщика — тот, что ближе к дороге. Стараясь не слишком кривиться, чувствуя в руках тёплую аморфную массу, он осторожно потащил "сосиску" с газона. Бирюк и ещё какой-то подвальный сообразили приподнять другой конец Зеркальщика, чтобы подстраховать на предмет невредимости. Кажется, Лёхин тащил "сосиску" с головы, так как именно отсюда доносилось недоумённое и даже обеспокоенное бульканье.
Бережно и даже нежно Зеркальщика уложили на середину тропы в тополиной аллее, в самую грязь. "Сосиска" с недоумением побулькала ещё немного, а затем тяжело осела, расслабилась. Кажется, здесь ей понравилось.
— Грязь к грязи, — вздохнул Бирюк.
— И что теперь с ним будет? — спросил Лёхин.
— Да что обычно, коли не пережрёт! Переварит, что набрал, потом опять к дому полезет. Мы уж его который раз за неделю таскаем. Углядеть вовремя — так ещё ничего, жить можно… А тут… Жрёт и жрёт, откуда только берёт? Вроде и народ домашний не больно ругливый в последнее время. Разве что это вот кафе непотребство творит. А ты, Лексей Григорьич, опять по делу, что ли?
— По делу, Бирюк. Где бы поговорить нам?
— А вон, ещё ниже, сушилка бельевая а за ней скамейка под "грибком". "Грибок" тот от детского садика остался, а местные наши ребятишки приспособили его над скамейкой — хороший уголок для компаний.
— Одобряешь, что собираются там? — удивился Лёхин, прихватывая двух подвальных и Сверчка под мышку.
— Дык, под приглядом — вот что ценно.
Скамейка под "грибком" оказалась местом уютным и сухим. Лёхин оставил на одной половине паранормальный народ, сел рядом сам.
— Информация к размышлению: следы Ромки привели в Каменный город. Вопрос: есть ли выход в Каменный город из кафе?
Сверчок, как и Лёхин, уставился на подвальных. А подвальные переглянулись, и Бирюк покачал головой:
— Как обухом ты нас, Лексей Григорьич, по темечку. С чего ты решил, что с кафе есть ход в Камень-город?
— Должен быть. И Роман, и Лада были несколько минут в зале, а потом пропали из него, но никто не видел, как они вышли.
— Нет. Не может быть такого, Лексей Григорьич.
— Так. Стоп. Бирюк, мне свои домовые сказали, что в Каменный город вам, домовым и подвальным, попасть нельзя. Сверчок, это так?
— Так, Лексей Григорьич.
— Бирюк, есть ли в кафе место, которое для тебя под запретом?
Подвальный задумался, а Лёхин, перебирая всё, что слышал об "Ордене Казановы" и что видел в нём, вдруг вспомнил.
— Вот что, Бирюк. На другой стороне от входной двери в кафе — два коридора. Один ведёт к служебным помещениям и к туалетам. Другой заканчивается двумя… мм… скажем так, ветками. Один из боковых коридоров ведёт в тупик. Бирюк, что скажешь о тупике?
Подвальный отчаянно свёл густые брови.
— Что скажу, что скажу!..
И замер. И Сверчок замер, глядя на него.
А второй подвальный тихонько спросил:
— Бирюк, слышь? А не тот ли это коридор…
Тут Лёхин припомнил ещё кое-что и задумчиво сказал:
— А интересно… Не было ли раньше на месте этого дома реки?
— При чём тут река? — озадачился Сверчок.
— Знаю два выхода в Каменный город. Оба — под мостами.
— … А уж сыро там завсегда было, — пробормотал Бирюк, явно витая мыслями в заданном месте. — И плесень… Да, там ещё узор выложен из цветных паркетин, а угол от плесени аж махрится, как будто мох там растёт… И дверь забитая…
— Нет там никакой двери!
— Есть, Лексей Григорьич. Залепили её блестяшками вместо обоев, вот и не видать. А дверь там завсегда была, да. Старый подвальный Сысой тоже говаривал: мол, не пускат та дверь ни за какие коврижки, да и не надоть. А подземная река — да, было дело, тоже балакали. Но ведь далеко вниз ушла!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
