смеяться?
– Подробнее! – мой рык отражается от колонн.
– Мой король, – Эске выходит вперёд, почтительно склоняет пернатую голову, – Закон Аскаль запрещает нам любое насилие в отношении собственных детей. Восьмая королева ввела систему наставничества и дала каждому ребёнку Наставника для защиты его интересов, а также чтобы было кому заменить родителей в случае их утраты.
– И?
– Если Наставник забывает о своём предназначении, он виновен в нарушении Закона!
Недоумённо смотрю на сына Трайна:
– При чём здесь Тор?
Ещё один тонх шагает вперёд – и бухается на колено. Миран, сын Редри. Из Гнезда Орнга. Способный, талантливый мальчик.
– Синеглазый, мы смотрели кристалл из зала памяти. Мы всё знаем!
Что за чертовщина творится?!
– Какой кристалл?
– Мой, – резко бросает отец. – Джэд, твоя бабушка однажды пристыдила меня… заслуженно. Знаю, что не обязан отчитываться перед Саором, и всё же… Я записал свои воспоминания – целиком, с той минуты, как взял в руки мёртвого ребёнка на Земле и увидел гибель созданного мною мира. Чтобы все знали о моих поступках и их причинах – не красивую легенду, которая умолчала об истинных целях, а правду. Сегодня утром я выложил кристалл с записью в Зал Памяти Оржа, в общий доступ.
Соркен укоризненно качает головой. Подоспевшие Гэсса и Зэльтэн переглядываются. Миран оглушительно хлопает крыльями:
– И мы увидели! Что дочь Бирота напрасно обвиняют в нечуткости – её сын действительно умер! А возродившийся ребёнок не обладал аурой, чтобы она его почувствовала в ином мире! И ты, – палец с когтём на конце упирается в грудь Тора, – сознательно утаивал правду! Ты наш Хранитель, но это не даёт тебе права нарушать Законы! Смотреть на детей как на орудие, как на пустую скорлупу!.. Став Наставником, ты принял обязательства заботиться о ребёнке, опекать его, воспитывать, защищать… А не жертвовать во имя каких угодно высоких целей!
– Получил? – тихо спрашивает Создателя мира бабушка. – Я тебя предупреждала… Это Саор, Тор. Он не знает привилегий. Простой ли ты житель, Правитель, Хранитель… перед Законом все равны.
– Хранящий! – Миран поворачивает голову, и круглый птичий глаз останавливается на мне: только поэтому я понимаю, что так он называет меня!
– Преступления против детей не имеют срока давности! Мы требуем суда!
Ужасно хочется прислониться к чему-нибудь… Дожил… Отца обвиняют в том, как он обошёлся со мной четверть века назад…
– Какого чёрта ты заварил эту кашу? – мой голос предательски дрожит. – Папа, ты хоть соображаешь, что теперь я должен осудить тебя?! Тебе мало было моего прощения? Великодушия Дэрэка? Любви твоей принцессы?! Зачем ты это сделал?!
– Я создал мир, где все равны. Будь то любой разумный или сам Хранитель. И сейчас испытываю гордость! Настоящую гордость, мой Синеглазый! За то, что каким бы я не был и как бы подло не поступил, сотворил достойный мир и воспитал прекрасного сына! Да, я согласен ответить за свои проступки! Перед Саором и перед тобой!
«Всегда только правду».
Не Закон Саора, а закон нашей совести. Семнадцать лет терзаться угрызениями и наконец-то найти в себе мужество раскрыть подоплёку своих действий. Во мне поднимается уважение к отцу. Никто не собирался обнародовать тайны Хранителя: существование мира – тяжёлая ноша; защищая своё творение, идёшь на многое. Моя жизнь, жизнь никому не нужного ребёнка – не такая уж огромная жертва… И я с ней был согласен. Единственное, что уязвляло, – почему он не попросил открыто! Разве посмел бы я отказать? Ради Саора…
– Что теперь? – тихо всхлипывает Гэсса. – Суд над Создателем?..
Соркен качает головой, обводит глазами воинственно настроенных тонхов, непривычно поникшую дочь, останавливается на Торе:
– Дурень… Что, теперь в изгнание пойдёшь? Не набродился ещё по мирам? За нарушение Закона Аскаль высшее наказание положено, без снисхождения… Это я, что ли, твои раны так разбередила? Ведь не верила тебе, считала, помучаешься и успокоишься… Нет, у вас к синеве кроме силищи блажь прилагается… гордость выше Ардэга!
– Не будет суда.
Дэрэк бросает слова резко, осознанно. Решительно притягивает меня к себе, как всегда оберегая от всего на свете.
– Король Дэкэрд дополнил Закон своей бабушки. Защищая ребёнка, нельзя забывать о нём самом. Достигнув совершеннолетия, воспитанник может сам оправдать своего Наставника, если на то будет его воля. Этим редко пользовались, но пару прецедентов я, пожалуй, назвать смогу. Один так точно: король Олах во всеуслышание заявил, что не имеет претензий к Аркйэру, несмотря на проявленную по отношению к нему жестокость. И Круг, а затем и Совет согласились с позицией короля… Ты собираешься обвинять в чём-то Тора, Синеглазый?
– Нет.
Какой он молодец! Вспомнил так вовремя! Или… уже думал об этом?!
Тонхи, нахохлившись, косятся на Создателя, затем опять переводят внимание на нас с мужем.
– Я простил отца. Всё, что он делал, он совершал из-за любви к Саору. Если при этом он поступил вразрез с Законом, так и наказание своё принял сразу.
Карие глаза Мирана щурятся:
– Это какое же?
– Совесть называется, – за меня отвечает Тор. – Я, сын Редри, действительно, не скорлупу разбил… Ты хоть представляешь, как это – привязаться к тому, кого ты заранее обрёк на смерть? Понимать, что нельзя – и любить… Пытаться вмешаться, плевать на собственные заповеди, искать выход, идти на любые уловки… Увидеть своего ребёнка мёртвым… Да я сам уже осудил себя – жёстче, чем ты думаешь! И буду раскаиваться все следующие тысячи лет. А вам в Саоре кристалл оставил как урок: не следуйте моему примеру. Какую бы цель перед собой не поставил, достигнув её подобной ценой, ты сочтёшь её недостойной…
– Миран, – вмешиваюсь я, – представь, что у тебя есть выбор. С одной стороны – жизнь твоей дочери, сколько ей – пять лет, да? А с другой – все остальные дети… и не просто они. Саор и четыре ближайших мира. И речь не идёт о тебе, собой пожертвовать легко. Только о Мелии!
Тонх вздрагивает, затем взмахивает крыльями:
– Так нечестно! Почему именно Мелия?!
– А почему именно мой сын?! – взвивается Тор. – Чем он хуже твоей дочери? Или ты на моём месте поступишь иначе?
– Я найду иное решение…
– А если нет иного? Нет! И будущее станет твоим проклятием, что бы ты не выбрал. Пожалеешь дочь – предашь мир, сохранишь Саор – утратишь ребёнка. Устранишь причину всех бед – убьёшь человека! Я чуть руки на себя не наложил, почти свихнулся!
– У тебя что, раньше таких ситуаций не было? – вдруг сочувственно подаёт голос Эске. – За две тысячи лет – никогда?
– Были, – искренне сознаётся Хранитель, – и не раз. Но я держался вдалеке от людей. На расстоянии всё гораздо проще. Не появлялось никого настолько дорогого… чтобы потом разрываться между долгом и сердцем.
«Распробовал прелести человеческого существования, – неслышно для других усмехается Дэрэк, – когда не с высоты звёзд на мир глядишь, а сам вместе с ним переживаешь. И Саор перестал к нему с безусловным трепетом относиться, ты заметил? Могли бы раньше недовольные вот так, посмотрев запись, своего всемогущего Создателя взять и на балу призвать к ответу за содеянное?»
Вздыхаю. Лет двадцать назад подобное показалось бы мне абсурдом. Но… разве сам я слушал Тора слепо? Выполнял всё, что он советовал? Да чёрта с два! Что же получается – я и подал пример неподчинения?! Двадцать шесть королей видели в Хранителе великое и непогрешимое божество.
Я обрёл отца.
– Пап… Парни… У меня и так сегодня не праздник, а кошмар какой-то непреходящий… Честно, мне льстит, конечно, что вы за меня так вступаетесь, а отец мой готов наказание нести, но, правда, не стоит. Поздновато. Давайте, мы это всё отложим, а ещё лучше… нет, не забудем, а отпустим. Не хочу я никаких судов, выноса на Совет личных отношений… ворошить прошлое не хочу! Вы на Дэрэка посмотрите, для него до сих пор всякое упоминание о Маринике болезненно! Не отца, его пожалейте!
Словно по команде тонхи поворачивают головы, топорщат перья. Эске прищёлкивает клювом:
– Дэр! Он прав? Тебе всё это неприятно?
– Неприятно? – издевательски переспрашивает муж. – Эске, «неприятно» – когда ты у себя пёстрое перо нашёл, быстро выдернул, а осадок остался.
Шум и волнение среди крылатых неподражаемы. Ну, Дэрэк! Изучил же… своих братьев по духу!
– Мне нестерпимо больно! Слушать вас муторно, вспоминать невыносимо, на него, – взмах головой в сторону Тора, – глядеть тяжело. Я жёлтый цвет с тех пор
