— Советую тебе прибрать все это, пока мой двоюродный брат не вернулся домой. Иначе он устроит взбучку Хомасини.
Затем он отвернулся от Алисии и тихо заговорил с хозяйкой вигвама. Алисия гадала, что произойдет, если она запустит ногти в обнаженную спину этого ненавистного человека. Или, может быть, лучше воспользоваться ножом, который все еще был в ее руке? Но это противоречило ее натуре, да она никогда и не отважилась бы на это. Алисия постаралась успокоиться.
Она начала хладнокровно собирать рассыпанные стручки, поглядывая на маняще открытый зев дверного проема. Теперь, когда Трэвис вернулся, ей было невыносимо находиться в одном помещении с ним. Возможно, в темноте будет легче скрыться в лесу.
Эти ее мысли как будто включили неслышный сигнал тревоги. Двери заслонила массивная фигура. Высокий дикарь скользнул внутрь и завесил вход пологом. От неожиданности Алисия села на пол. От индейца пахло дымом и каким-то несвежим запахом. Она считала, что Трэвис внушает страх, но этот мужчина был ужасен. Едва взглянув на нее, он гортанным рычанием приветствовал всех присутствующих.
Их разговор на непонятном языке только усугубил подавленное состояние Алисии, и она укрылась в темном углу. Сознание того, что ей некого винить в происшедшем, кроме самой себя, не облегчало боль. В том, чтобы выбрать кавалера из узкого круга себе подобных, с соответствующим мировоззрением и воспитанием, был свой резон. Отчего она решила, что можно пренебречь пронесенными сквозь века культурными традициями и выйти замуж за человека из чуждого для нее мира?
Алисия съежилась от страха, когда Трэвис, обнаружив ее, жестом пригласил присоединиться к ним у огня. Она не хотела сидеть рядом с этим буйволом, который, по-видимому, приходился ему двоюродным братом. Она не хотела есть эту жуткую кашу, которую они называли едой. Ей хотелось оказаться дома, в своей постели, чтобы утром она проснулась и все это оказалось страшным сном.
В результате Алисия примостилась между Трэвисом и Хомасини, подальше от дикаря. Мужчина пялился на нее поверх языков пламени, но, к облегчению Алисии, переключился на еду, как только Хомасини протянула ему миску с похлебкой. Алисия сидела, потупив взор, и ни на кого не обращала внимания, но слова Трэвиса заставили ее оторваться от созерцания своих ногтей.
— Здесь принято, чтобы женщины сначала кормили мужчин. Хомасини не может приступить к еде, пока ты не накормишь меня, — отчеканил он.
Кормить его? Она с большим удовольствием стукнет его по голове, только бы не прислуживать ему. Ее глаза полыхали гневом, но Трэвис невозмутимо сидел и ждал, когда она подчинится принятым у них обычаям. Чувствуя, что все выжидающе смотрят на нее, Алисия потянулась за миской.
Трэвис знал, что похлебка может оказаться опрокинутой на него, но воспитание Алисии возобладало над гневом, и она подала ему похлебку с таким видом, будто это был изысканный французский деликатес в фарфоровой посуде. Только Трэвис заметил, как дрожали ее руки от с трудом сдерживаемой ярости.
Алисия не могла есть, любая пища вызывала у нее тошноту, но Хомасини наполнила для нее миску и подала ей. Алисия не смогла отказаться и приняла миску, хотя и не притронулась к еде.
Погруженная в невеселые мысли, она не обращала внимания на негромкие фразы, которыми обменивались сидевшие у очага мужчины, когда ее раздумья были прерваны негромким криком Хомасини. Молодая женщина с побледневшим лицом прижала руку к округлившемуся животу. Не говоря ни слова, она поднялась и выбежала наружу.
Мужчины возбужденно заговорили о чем-то, что Алисия безуспешно пыталась понять, переводя взгляд с их взволнованных лиц на выход. Когда они замолчали, она резко спросила:
— Что происходит? Почему она убежала?
Трэвис нахмурился, его голос звучал озабоченно:
— Она плохо переносит беременность. Она уже теряла детей, но они ничего не могут поделать с этим.
С криком, в котором слышались негодование и сочувствие, Алисия вскочила и бросилась к выходу. Трэвис поднялся, чтобы остановить ее, но она пробежала мимо и исчезла в темноте.
Они вернулись вместе через несколько минут, Хомасини крепко держалась за руку Алисии. Не обращая внимания на сидевших у огня мужчин, Алисия помогла молодой женщине улечься на меховую постель. Свернув несколько одеял, она подложила их под ноги Хомасини, подняв их выше головы. Женщины обменялись несколькими словами, но так тихо, что мужчины не могли их услышать, после чего Алисия вернулась к очагу и заняла свое место подальше от огня.
— Ей нужен врач. — Тон, каким были произнесены эти слова, выдавал неверие Алисии в то, что к ним прислушаются.
— Здесь нет врачей, — ответил Трэвис, не отводя взволнованного взгляда от лежавшей в тени фигуры.
— И конечно, обычай требует от женщины работы до тех пор, пока она не свалится, — едко заметила Алисия. — Скажи своему двоюродному брату, что он может с таким же успехом ударить ее в живот и покончить с этим. Это ведь его ребенок, правда? — За ее язвительностью скрывалось любопытство.
— Да. — Негодуя в душе на судьбу, Трэвис повернулся к двоюродному брату и о чем-то заговорил с ним. Тот взглянул на свою жену и согласно кивнул. Трэвис поднялся и направился к Хомасини.
Наблюдая, как он присел возле индианки и нежно заговорил с ней, Алисия не смогла сдержать душившие ее весь день слезы. Эта миниатюрная веселая милая женщина, которая на протяжении всего дня относилась к ней с неизменной добротой, была той, кого Трэвис любил и потерял. Она определила это по его жестам, по тем взглядам, какими они обменялись. Хомасини была той знатной невестой, на которой он хотел жениться, но не смог из-за обстоятельств своего рождения.
Алисия молча поднялась и вышла из хижины. Она не знала, куда идет и что будет делать, но ей нужно было ощутить прикосновение к коже холодного, свежего ветра после душной атмосферы вигвама.
Шагая к окраине деревни, Алисия пожалела, что оставила свое пальто в вигваме. Перед рассветом станет холоднее, но она не собиралась возвращаться.
Она не удивилась, когда почувствовала, что сильные руки Трэвиса подхватывают и поднимают ее. Ей все равно не скрыться от него, пока он сам не захочет этого. Она не стала вырываться и, поскольку ей было невыносимо смотреть ему в глаза, прижалась лицом к его оголенной груди. Жар его тела согревал ее щеку, но не душу.
Трэвис понес ее к хижине, на сооружение которой затратил весь день. Она была сделана из согнутых стволов молодых деревьев и покрыта корой. Щели были заткнуты речной травой. Внутри пахло листвой и сосновыми лапами, из которых он соорудил их ложе. Поверх мягкого лапника лежали меха, а сверху несколько одеял. Эта постель не была столь изысканной, как в фермерском доме, но вполне пригодной для использования ее по назначению.
