Однако, с доказательствами или без оных, отчеты о делах сорокалетней давности принесли мало пользы. В тот период не было ни громких убийств, ни жестоких стычек с конкурентами, ни даже крупных грабежей. Только стабильное перекачивание прибылей от клубов, игорных залов, химических и цифровых наркотиков, проституции, банковских махинаций и сомнительных строительных контрактов.
После изучения официальных материалов Хоше начал искать все упоминания о «37-м отделе» в средствах массовой информации. В основном это были просто слухи, хотя кое-кто из криминальных репортеров явно неплохо изучил предмет. Но и там не нашлось ни одного упоминания о серьезных преступлениях. Получалось, что за тот год и пять предыдущих лет не совершалось правонарушений, требовавших многолетней подготовки.
Незадолго до полудня детектив прервал работу ради наблюдения за невероятной атакой на космический корабль. Впрочем, то же самое сделали почти все граждане Содружества. Даже главный следователь откинулась на спинку кресла и следила за сценами, мелькавшими на ее настольном экране. Но «Второй шанс» ускользнул от налетчиков, и груз информации, ожидавшей внимания Хоше, заставил его вновь заняться делом — несмотря на то что его коллеги из штаба городской полиции постоянно заглядывали в кабинет, чтобы спросить, видел ли он репортаж и что думает по его поводу. Казалось, еще больше их интересует мнение Паулы, но она держала его при себе. К концу дня Хоше снова полностью погрузился в сухие сводки криминального подполья. В конце концов нескончаемый поток данных с виртуального и визуального дисплеев вызвал у него головную боль. Детектив протянул руку за чашкой кофе, но обнаружил в ней только остывший осадок от предыдущей порции.
— Налью еще немного, — пробормотал он.
Паула даже не подняла головы, когда он пошел к двери. Им выделили для работы кабинет на пятом этаже — довольно приятную комнату с широким окном и не слишком старой мебелью. На столах имелось самое современное оборудование с соответствующими экранами и дисплеями. Вот только кофейный автомат стоял в коридоре.
— Подожди, — сказала Паула, остановив его почти на пороге. — У меня секретный вызов.
Это был Кватукс. Паула вывела сигнал на большой настенный экран, и Хоше уселся перед ним, как только появилось изображение чужака. При виде райеля он озабоченно нахмурился. Кватукс с трудом поднял голову, чтобы взглянуть в камеру. Его тело и конечности постоянно вздрагивали, словно от внутреннего кашля.
— Я прожил ее жизнь, — прошептал Кватукс. — Никак не могу понять, как вы, люди, можете такое выдерживать. Ваши бесконечные дела и переживания — это и проклятие и благословение одновременно. Вы никогда не останавливаетесь, чтобы оценить и переварить то, что с вами происходит.
— Да, мы такие, — ответила ему Паула. — Как ты? Ее воспоминания не причинили тебе вреда?
— Мне было очень тяжело. Не ожидал, что так будет. Я вижу настоящее и вижу прошлое. Я стал Тарой, как не становился ни одним человеком прежде. Это и пугает, и восхищает меня. Раньше я никогда не испытывал страха.
— Воспоминания развеются, такова их природа. И ты снова будешь знать, кто ты.
— Они развеиваются для вас. Что же касается меня, я в этом не уверен. Я многое хочу удержать в памяти и поразмышлять. Мне нелегко будет с ней расстаться.
Паула подалась вперед в своем кресле.
— Итак, тебе доступна вся ее жизнь?
— Да. Да, я хорошо ее изучил. Так много цвета и звуков, так много чувств. Что за чувства испытывала Тара! Однажды она заплакала, наблюдая рассвет, настолько он был прекрасен. Это было в пустыне, где лучи солнца играли на скалах и на небе, и каждая секунда добавляла песчаной равнине все новые оттенки. Теперь я ощущаю ее слезы — тонкие нежные ручейки на щеках, затуманивающие зрение.
— А ты искал то, о чем я просила? Были ли у нее враги, испытывавшие к ней ненависть?
Голова райеля в печальном отрицании качнулась из стороны в сторону, и его щупальца нестройно повторили это движение.
— Нет. С твоей точки зрения, она могла бы показаться пресной и неинтересной, поскольку ее жизнь не так стремительна и насыщенна, как твоя. Но Тара — нежная женщина, она любит жизнь и ненавидит боль и страдание. Наихудшие чувства, испытываемые ею по отношению к другой личности, — это раздражение и разочарование. Самый тяжкий ее проступок — эгоизм, она встречалась одновременно с несколькими партнерами, поскольку не могла устоять перед соблазнами и волнениями, приносимыми этими связями. Но это не значит, что она была плохой.
— Насколько серьезно реагировали на это обстоятельство ее партнеры?
— Кто-то плакал. Кто-то злился. Остальные оставались равнодушными. Она мирно расставалась с каждым из них. Никто не хотел ее убивать. В этом я совершенно уверен.
— Проклятье! — Губы Паулы сердито сжались. — Значит, никто?
— Нет. Она не святая, но возбудить в ком-то ненависть и подтолкнуть к убийству… Этого я не вижу. По крайней мере, ее глазами.
— Спасибо, Кватукс. Извини, что тебе пришлось так тяжело. Я высоко ценю твою помощь.
— Тебе не за что извиняться. Я люблю людей, всех людей. Я часто думаю, что родился не в той расе.
— Ты хорош такой, какой есть.
— Паула, ты принесешь мне еще воспоминания? Я покупаю их через вашу унисферу, но ни одно из них не дает такой полноты ощущений и правдивости.
— Посмотрим. Возможно, я снова тебя навещу.
— Спасибо. Может, ты когда-нибудь принесешь мне свои воспоминания? Я уверен, ты самый выдающийся человек из всех, кого я знаю.
— Это весьма лестно для меня, Кватукс. Я сохраню в памяти твои слова.
Она дождалась, пока изображение райеля не померкло, а потом сморщила нос, глядя на серый экран.
— Выходит, страсть тут ни при чем, — заметил Хоше.
Паула продолжала смотреть на пустой экран.
— Да, похоже на то.
— На Кватукса можно положиться?
— Вполне. Если уж он никого не увидел, мы с тобой тем более не найдем ничего полезного в этой записи. Единственным вариантом может быть то, что Шахиф рассердила чрезвычайно опасного человека, какого-то психопата, способного скрывать свои эмоции. Но я признаю, что это натянутая версия.
— А как насчет серийного убийцы? На Октиере таких не числится, но кто-то мог охотиться за жертвами по всему Содружеству.
— Опять-таки это возможно. Если и так, нам неизвестен образ его мыслей. А это интересует Управление в первую очередь, когда речь заходит о беспричинном убийстве. Аналитическая система в Париже не сумела найти никакой связи ни с одним из серийных убийц, дела на которых у нас имеются. — Она печально улыбнулась и посмотрела на Хоше. — Ну а как продвигаются дела с преступными синдикатами?
— Не слишком хорошо. Я не могу отыскать ни одного серьезного преступления за тот период. Нет ни официальных данных, ни слухов. Лучшее, что я могу предложить, — это случайный бандит, который убивает любого, кто попадается ему на пути, а потом заметает следы.
— Да, это подходит. Но не дает обвиняемого.
— У меня еще масса непросмотренных дел.
— Ты уже неделю занимаешься аналитическими сводками; если бы в них было что-то полезное для нас или хотя бы относящееся к делу, ты бы это уже обнаружил. Тебе наверняка известно, как я не люблю заниматься делами, в которых так много подозрительных обстоятельств, но в данном случае у нас не так много направлений для расследования. — Паула сняла заколку с пучка волос на затылке, пригладила пряди и снова их закрепила. — Я должна немного подумать.
Хоше впервые услышал, как главный следователь размышляет о неудаче, и его это шокировало.
— Сколько же мотивов у нас остается? Видимо, это случайное убийство. Нам известно, что дело не в личных отношениях, не в служебной деятельности, не в политике и даже не в деньгах, поскольку ты сама сказала, что она стала только богаче. И нам не удается ничего выяснить, потому что информации нет ни в документах, ни в воспоминаниях.
Он замолчал, заметив напряженный взгляд Паулы. Затем на ее лице появилась улыбка. Хоше искренне понадеялся, что эта улыбка обращена не к нему. В ней было нечто звериное, хищное.
— Проклятье! — восхищенно воскликнула Паула. — А это умный ход, не так ли? Но ведь он умен, мы сами в этом убедились. Умен и решителен.
— Кто?
Ее улыбка стала язвительно насмешливой.
— Я никогда, ни на секунду не рассматривала этот мотив. Проклятье!
— Кто? Ты знаешь, кто это?
— А ты, детектив?
— Ну же скажи! Кто это?
— Все дело во времени. Он убил не для того, чтобы получить ее деньги — это слишком очевидный мотив, и мы бы быстро его вычислили. Он сделал так, чтобы увеличить капиталы их обоих. Она получает не меньшую выгоду от своей смерти, чем он.
— Кто?
— Мортон.
— Не может быть! — воскликнул Хоше. — Он же сам первым поднял тревогу.
