Коба задумался, и я увидел, как он постукивает трубкой по столу. Так бывало всегда, когда некая опасная мысль овладевала им…
Он походил по кабинету и сказал:
— Сходи в Мавзолей. Товарищ Сталин дал задание ученым, просил их работать день и ночь. Ты увидишь, как они выполнили беспрецедентное бальзамирование к открытию первого партийного съезда без Ильича. Товарищ Сталин сам повел депутатов встретиться с любимым Ильичем в Мавзолее. Они пришли. И что сказал брат Ильича? «Это невероятно! Ильич живой… будто спит!» И заплакал. Вот так товарищ Сталин подарил делегатам встречу с Лениным. Вот так мы, большевики, опять победили… Керенского победили, белых генералов, голод! И теперь мы победили саму смерть! Запиши все это в своих Записках… Но еще раз предупреждаю: прекрати их писать.
— Скажи, Коба, тебе не кажется, что этот Мавзолей жалко смотрится на Красной площади рядом с великолепным православным храмом? И когда люди видят это…
— Хорошие люди видят то, что им разрешает видеть партия. С плохими разберемся. Что же касается внешнего жалкого вида… Скоро перестроим. Мавзолей будет сделан из самых драгоценных материалов. Он станет воистину великим храмом, где лежит вечно живой Ильич, — закончил Коба важно.
Утром я пошел в Мавзолей. Ильич действительно лежал совершенно живой в своем зеленом френче. Он мирно спал. Послышались осторожные шаги. Это пришла поклониться Ленину очередная делегация Коминтерна…
Делегацию вели оба ученых, создавших мумию. Один был типичный русский барин, дородный, вальяжный, этакий толстовский Стива Облонский, другой — совсем молодой и тоже типичный — еврей с гривой иссиня-черных волос.
Стараясь не дышать, делегация встала вдоль саркофага.
— Я слышал, товарищи, что многие из вас говорят, будто мы попросту сделали восковую куклу, — сказал молодой ученый и нажал какую-то кнопку.
Стеклянная крышка саркофага приподнялось. Теперь голова Ильича лежала на подушке совсем рядом со мной и делегацией.
И тогда молодой как-то по-свойски ущипнул Ильича за нос. После чего легонько повернул голову мертвеца направо и обратно. Это был не воск. Это был Ильич, воинствующий атеист, ненавидевший Бога и теперь превращенный моим другом Кобой… в святые мощи!
В сетях «Треста»
Все это время я жил в Берлине и Париже, участвуя в операции «Трест».
Операция шла блистательно. Как бывает с непрофессионалами, Якушев действовал безукоризненно. В существование могущественной подпольной монархической организации поверили все столпы борьбы с нами. В «Трест» верил сам глава РОВС (Русский общевоинский союз) генерал Кутепов.
Вскоре первые крупные рыбы попались. И какие!
Как я уже писал у «Треста» были две ближайшие цели: заманить двух знаменитых врагов Советской власти — английского шпиона Сиднея Рейли и легендарного Бориса Савинкова, бесстрашного эсера, убийцу великого князя Сергея Александровича. Уверен, это был приказ Кобы. Он боялся этой парочки. Боевик Коба понимал, на что способны бесстрашные и беспощадные убийцы.
Савинков клюнул на удочку довольно быстро. Он засиделся без опасностей. Для прирожденного террориста жизнь начинается у края пропасти…
Его хороший знакомый князь Х. (мой давний агент в Париже) посоветовал ему выйти на князя Д., у которого будто бы были дела с «Трестом». Так состоялась моя встреча с Савинковым в парижском кафе «Ротонда», где при царе собиралась большевистская эмиграция, а теперь, при большевиках, эсеро-белогвардейская.
Я рассказал Савинкову, что по семейным обстоятельствам мне пришлось нелегально бывать в СССР. Причем дважды я пересекал границу при помощи людей из «Треста». Однако умелая легкость, с которой они это делали, внушает мне большие подозрения… Это или действительно мощнейшая подпольная организация, или мощнейшая гигантская провокация. И пока это не станет окончательно ясным, я посоветовал Савинкову оставить столь опасное предприятие.
Излишне говорить, что моя осторожность его только раззадорила. В Россию потянулись эмиссары Савинкова проверить сведения о «Тресте»… Первого, Ш., мы арестовали. Как и предполагалось, он согласился сотрудничать с нами. Ему продиктовали нужные письма, которые он отослал Савинкову. Следующего савинковского посланца (кажется, по фамилии Фомичев, но лучше проверить) представитель «Треста» долго возил по «нелегальным квартирам». Он встречался с настоящим членом Всероссийского центрального исполнительного комитета, причем в помещении ВЦИК. Было решено дать этому Фомичеву возможность благополучно вернуться во Францию. Накануне отъезда в Париж в ресторане «Метрополь» ему устроили встречу с первым эмиссаром Ш. Надо сказать, что Ш. сыграл свою роль с большим энтузиазмом. Он был весел, много шутил, рассказал, что приготовил отличные нелегальные квартиры для шефа в обеих столицах. Короче, старательно зарабатывал право на жизнь.
Но благополучнейший рассказ вернувшегося эмиссара почему-то встревожил Савинкова. Видно, чутье старого террориста подсказывало, что все излишне идиллично! И он послал своего ближайшего помощника, полковника Павловского, для последней проверки. Мы повторили операцию с Ш. — арестовали Павловского. С ним пришлось повозиться. Но в конце концов и он в обмен на жизнь согласился сотрудничать. Впрочем, здесь присутствовал не только страх смерти. Это было все то же: жизнь на чужбине опостылела… Короче, он написал Савинкову письмо о том, что нелегальная квартира действительно готова и они с Ш. будут ждать его на границе, где у «Треста» есть безопасное «окно».
Но Савинков по-прежнему колебался.
И тогда в Париж вернулся я. Дело в том, что при Савинкове у меня состояла сладкая парочка агентов — муж и жена. Муж — его сподвижник по террору (убивавший когда-то Гапона), а жена… У Савинкова была особенность — он влюблялся в жен своих друзей и, как правило, жил с ними. Теперь он жил с этой красоткой. Мужа она не бросила, но их союз стал теперь идейным. Оба задыхались в эмиграции, зверели от речей парижских монархистов. Завербовал я их довольно легко — обещал возвращение на родину и хорошую работу там, если сумеют все это заслужить здесь.
Для начала приказал окончательно склонить Савинкова к поездке в СССР и вместе с ним перейти границу. Это должно было стать их индульгенцией по возвращении в СССР.
Сперва она отказалась. Пришлось угрожать обнародованием нашей с ними связи. К тому же я пообещал ей: если арестованный Савинков признает советскую власть, его помилуют — ведь он великий революционер. И они втроем, припеваючи, заживут на родине… Вынудил согласиться.
