— Не спрашивал.
«Его не поймали?» — безмолвно спрашивала Кыча.
«Нет!»
«Как хорошо! О, как хорошо!»
— Переселившись из слободы, мы, как видно, ничего не выгадали, — жаловался старик сыну. — Из огня да в полымя: и ночью и днём беспрерывно ездят, и каждый глядит, как урвать. Едва ли спокойной окажется и эта ночь. Подумать только, даже этого балду арестовали, будто бы он подстроил побег. Этому чудищу там, должно, все мозги вытряхнули. И прежде у него их было не густо, а теперь в голове — совсем ничего. Перестал слушаться: ему говоришь «иди» — он стоит, велишь стоять — норовит лечь. И ни звука, даже мычать перестал.
Все замолчали, сосредоточившись на еде.
— Когда-нибудь покончат с этим Стродом в Сасыл Сысы?! Кажется, давно бы пора. Собрались на Якутск, да запутались в этом Сасыл Сысы, как чирок в траве! Вояки…
Отужинали наконец.
— Коней накормите, — распорядился Валерий, развешивая на загрядке шапку с рукавицами и шарф.
Томмот всё ещё сидел за столом. Кыча пришла убирать со стола и мыть посуду. Подметая стол утиным крылом, она коснулась коленями его колеи, затем лёгкая ступня её нашарила его ногу под столом, и в сердце Томмоту хлынула радость. Он поднял глаза на Кычу, но она свои опустила. И всё шаркала по столешнице утиным крылом — уж так старательно, так старательно!
— Чего молчите, будто и не знакомы?
Оба невольно вздрогнули. Обойдя кругом стол, Кыча спросила брата:
— О чём мне с ним говорить?
— Как же, встретились бывшие друзья, да ещё парень с девушкой.
— Парень?
— А кто же мы?
— Бандиты.
— Молчи, дура! Будешь много болтать, как бы за язык не повесили!
— Вы и повесите, с вас станется! Недаром вам даже Суонда кажется чекистом…
Со стопкой мисок в руках Кыча на полдороге наткнулась на Валерия. Она не стала обходить его, а он тоже не пожелал уступить ей дорогу — так они и стояли, меряясь взглядами.
— Хотуой! — предостерегающе крикнул старик Митеряй, выбиравший в запечье полено на лучины.
— Родные брат и сестра, а ссоритесь из-за пустяков, — вмешалась и Ааныс.
Перед сном Валерий сказал Томмоту:
— Стала на язык чересчур востра. Может, в городе с комсомольцами якшалась?
— Э, нет! Она к ним не подходила. Когда я был в комсомольцах, она к себе совсем не подпускала. Я всё к ней подкатывался.
«Ходили чуть ли не под руку, — вспомнил Валерий. — Или тогда они случайно сошлись?»
— Разбалованная! — высказал своё предположение Томмот. — Вот выйдет замуж за этого ротмистра, он её укротит…
Утром, запрягая коней, он оглянулся на звук шагов: Кыча в лёгкой одежонке стояла у дверей хотона, зажав уши ладонями.
— Томмот…
Томмот кинулся к ней:
— Холодно, Кыча! Ты продрогнешь!
Голыми руками она обняла его за шею и поцеловала.
— Будь осторожен, береги себя! Если что с тобой… Мне не жить тогда!
Кто-то, выходя из дому, скрипнул дверью. Кыча нырнула в хотон.
Сворачивая на большую дорогу, Томмот обернулся: Кыча стояла у коновязи и глядела вслед.
Скоро с противоположного берега Амги донеслись отдалённые винтовочные залпы, застучал, захлёбываясь, пулемёт. Прислушиваясь, Валерий задержался на перекрёстке дорог и вдруг свернул в сторону Абаги. Томмот по обочине догнал его.
— Разве мы не в Сасыл Сысы?
— Дураков нет!
Томмот обрадовался: значит, встреча с нужным человеком состоится. Но вышло так, что пока они ехали, перестрелка утихла, и в Абаге они задержались не более чем на одну чашку чая.
На середине реки Томмот окликнул Валерия:
— Эй, Аргылов! Я шарф забыл в Абаге. Съезжу, а? Я быстро!
— Не будь растерей! Возьмёшь на обратном пути.
На том берегу Амги их остановил патруль проверить пропуска, и так было несколько раз, пока они не добрались до штаба Вишневского.
В штабе сказали, что Артемьев находится в самом Сасыл Сысы.
— Чего он там потерял? — нахмурился Валерий. — Всё бы ему отвагой щеголять.
Пришлось скрепя сердце идти к Сасыл Сысы.
Их провели в палатку, поставленную в густом лесу. В палатке жарко топилась железная печка, под ногами мягко пружинил толстый слой елового лапника. У фанерного ящика, заменяющего стол, склонились над картой несколько офицеров. Один из них, моложавый, с недовольной миной начал приподниматься, но Артемьев, надавив ему на плечо, заставил сесть и махнул Аргылову: подождите, мол. Скоро военные оторвались от карты, поднялись и сверили часы.
— Время уже подходит. Пойдёмте, — сказал Артемьев офицерам и повернулся к Аргылову: — Почему вчера не приехал?
— Ваш вызов мне передали поздно.
— Некогда мне рассиживаться здесь. Пойдёмте с нами. Там улучим время…
Выйдя из палатки, они зашагали на восток, преодолевая подъём.
К Валерию с Томмотом присоединился якут в шапке из лапок красных лисиц. Они пошли вместе, немного поотстав от группы офицеров.
По их разговору Томмот понял, что Валерий и якут в лисьей шапке друг друга хорошо знали.
— Прошлой ночью по приказу генерала Вишневского мы начали с красными переговоры. Теперь уже, как прежде, в парламентёрах нужды нет, просто перекрикиваемся. Лежим почти нос в нос, — рассказывал якут.
— О чём переговоры? — без особой заинтересованности спросил Валерий. — Опять, чтоб сдавались?
— На этот раз разговор иной! От такого разговора, пожалуй, живот заболит.
— Что же такое?
— А дали им знать о письме Пепеляева из Амги: генерал Ракитин позавчера в три часа овладел Чурапчой.
— Не может быть! — ахнул Томмот, но, быстро одумавшись, добавил: — Вот здорово! Как же это было?
— А так: красный гарнизон в Чурапче сдался Ракитину, захвачено две пушки. Когда их сюда подвезут — конец Отроду! Несколько снарядов в клочья всё разнесут.
— Может, что не так? — усомнился Томмот.
— Да разве генерал станет писать неправду? — обиделся якут. — Нет, красным теперь крышка! По ночам скрипят пилой, отпиливают куски от мёрзлых туш, перетопили на воду весь снег со двора. Ночью в белых халатах выползают с мешками за снегом. Ну а мы их — на мушку.
Томмот померк: неужели верно всё это?
— Что ответили красные? — спросил Валерий. — Перестрелку-то продолжаете?
— Крикнули, что передадут командиру.
Поднялись на взлобок. Впереди за редким мелколесьем показался алас Сасыл Сысы.
Сасыл Сысы…
Томмот почувствовал: к лицу его прилила кровь. Прославленный алас был так мал, что, глядя на него со стороны и чуть сверху, трудно было поверить, что многочисленное воинство топчется возле него две недели.
На вершине взлобья чернел высокий бруствер из нескольких рядов мёрзлых балбахов. Артемьев, одетый на этот раз в лёгкую пыжиковую дошку, быстро замелькал среди деревьев, сноровисто пробираясь к этому укреплению, остальные потянулись за ним гуськом по тропе.
— Ну как? — обратился Артемьев к солдату, который крутился юлой за бруствером, стараясь согреться на морозе.
— Всё тихо.
Артемьев посмотрел на часы. Офицерам, пришедшим с ним, он отдал какие-то распоряжения. Те быстро разошлись.
— Посмотрим на них вблизи!
Решительным шагом Артемьев направился на самый край выступающего мыска. За ним шаг в шаг пошёл Томмот. Валерий, постояв в нерешительности, двинулся следом.
Остановились, поляна отсюда просматривалась вся как на ладони. Она оказалась чуть продолговатой, и Томмот опять удивился её ничтожной, едва ли не игрушечной величине. От мыска, где они сейчас стояли, до противоположного лесистого края поляны было не больше двухсот метров. Довольно высокий непрерывный вал окружал дом с хотоном и амбаром на западной части аласа. За этим валом сейчас лежали те самые герои… Вал местами посвёркивал, отражая лучи ещё красного утреннего солнца. Это схватилась льдом вода, политая поверх балбахов. Местами он был очень не ровен, как баррикада, нагромождённая наспех из чего попало. Томмот присмотрелся и вздрогнул: как бы грозя стиснутым кулаком, из нагромождения торчала рука — мёрзлый человеческий труп! Вон там ещё… И там… И-эх! Герои продолжали сражаться и мёртвые! Многие из них превратились вот в такой заслон, и много ли живых продолжают свой неравный бой?
Легендарные подвиги героев олонхо сейчас показались бы Томмоту детскими шалостями в сравнении с тем, что он увидел.
Но если и в самом деле белые подведут пушки…
— Эй! Что вы там решили? — крикнул кто-то со стороны белых. — Надоело ждать! Сдаётесь вы или нет? Сдавшимся гарантируем жизнь и прощение. Подвезут пушки — тогда уж всё!
Настала тишина. Потянулись долгие секунды.
— Сейчас ответим! — донеслось наконец со стороны осаждённых. Голос был простуженный, но молодой, совсем молодой.
И вслед за этим возгласом, будто бы подхватив его, с площадки по ту сторону баррикад высоко взметнулся шест, связанный, как видно, из нескольких санных оглобель. Когда шест встал вертикально, утренний ветерок медленно развернул на нём красное полотнище.
