— Mesdames, о чем Вы так увлеченно беседуете?
Я промолчала, не зная, что сказать. Меня выручила Лиза, ловко и политично соврав:
— Я выразила Наде восхищение ее французским языком. Сейчас уже такого не услышишь, особенно от молодежи. Это язык великих писателей, Флобера и Мопассана. Она соблюдает согласование времен и в вопросах делает инверсию.
Сделала, называется, комплимент! Сказала, что мой французский — допотопный. Ну и пусть. Она явно не хотела обсуждать с Клодин то, о чем говорила со мной. Мне это сказало больше, чем если бы она сама мне обо всем рассказала. Их отношения с мадам Рагузье явно не выходят за рамки светских, и друг друга эти дамы недолюбливают.
Мы еще почирикали на тему, как за последнее время испортился французский язык, констатировали, что это происходит повсеместно, и не только с французским. Я подтвердила, что с русским те же проблемы.
Докурив сигареты и исчерпав вопрос о порче языка, мы разошлись. Тем более, что банкир Рагузье вышел в поисках жены, за Лизой пришел Жан Мишель, а меня отлавливали сразу двое: Анри Пеллернен и Корбелон. Да нет, даже не двое, а трое: еще мой сын.
Сережка хотел спросить разрешения пойти погулять в парке. Он не привык к светским мероприятиям, и совсем обалдел от толчеи. Я с легкой душой его отпустила. Пусть не мучается. Тем более, что, кроме Морин, никто и не заметит его отсутствия.
Корбелон подлетел ко мне, и предложил вернуться в зал к гостям. Анри подошел к нему сзади, приобнял за плечи и что-то шепнул на ухо. Корбелон сразу заизвинялся:
— Простите, Надя, я должен Вас покинуть. Единственное, что меня извиняет, я оставляю Вас не одну.
И его как ветром сдуло.
— Что Вы ему сказали?
— Я сказал, что его жена приехала. Кстати, это правда. Ты устала, Надя?
— Можно и так сказать. Я человек несветский, для меня приемы скучны и утомительны. Меня правда, пытаются развлекать сплетнями, но это не мой жанр.
— Я тоже человек несветский. Ничего, недолго осталось. Около полуночи все начнут разъезжаться. А к двум часам останутся только те, кто здесь ночует, а таких немного. Если ты пойдешь к себе около часа, никто не найдет это неприличным. Да, хочу тебе сказать, твоя дочь произвела фурор. Никто не верит, что она русская.
— Почему?
— Присутствующие представляют себе два типа русских девушек: тех, что ездят в Куршевель на деньги русских любовников, и тех, что ищут себе в Европе богатых мужей. И те, и другие, не умеют себя вести.
Я вскинула брови.
— Я имею в виду, вести себя как в хорошем европейском обществе. Может быть, в России все по-другому, я не знаю. Но Катрин ведет себя так, как будто воспитывалась при дворе английской королевы, причем не этой, а королевы Виктории, и делает это абсолютно естественно. Думаю, спасибо за это следует сказать тебе.
— Не мне, а моей маме. И моей бабушке. Она получила воспитание в институте благородных девиц, хотя благородным происхождением похвастаться не могла.
— Пойдем в зал, моя благородная дама, я тебя кое с кем познакомлю. Это семейное мероприятие, интересных гостей немного. В основном банкиры, а тебе, как финансовому эксперту, знакомство с ними может быть полезным. Потом мы потанцуем. Ты умеешь танцевать?
— Вальс и танго. Нас в школе учили.
— Супер!!! И нас тоже. Значит, договорились?
Я кивнула головой, и мы пошли в зал. Дальнейшее слилось в моей памяти в сплошную ленту лиц, улыбок и приветствий. Исключение составили танцы. Я любовалась на мою дочь, которая открывала бал в паре с Эриком. А потом и сама закружилась в вальсе с Анри. Он, как и обещал, танцевал со мной вальс и танго.
Удалось переброситься парой слов с Катькой, когда она на минутку осталась одна.
— Мамуль, мне надо посоветоваться. Ты не запирайся, я потом к тебе приду и мы поболтаем.
— Хорошо, а что случилось?
— Жан Мишель пригласил меня утром прийти к нему в кабинет для разговора. Что мне ему сказать?
— Скажи то, что думаешь. Ничего не сочиняй, и все будет хорошо.
— Слушай, я тут такой разговор слышала. Одна дама говорила другой: «Мне, говорит, сказали, что они чуть ли не нищие, а у мамаши в ушах такие александриты!». А другая ответила: «Может, это стразы». А эта ей: «Не говори чепухи, стразов александрита не существует в природе». Я поняла, это про тебя. Ты у нас главная богачка.
Я засмеялась. Ну, надо же, оказывается, мои серьги — такая ценность. А ведь дома у меня еще кольцо есть и кулон, там камни покрупнее.
Тут подошел Эрик, извинился и увел Катерину.
Ближе к полуночи появились столы с закуской, но я так устала, что ничего не ела, а в половине первого тихо удалилась в свою комнату. Запираться, помня уговор с Катей, не стала. Разделась, приняла холодный душ, и юркнула под одеяло. Сон навалился на меня мгновенно. А через час так же мгновенно прошел.
В темноте открылась дверь. Кто-то вошел, и я сразу поняла — не Катька. Мне стало страшно и весело. Вот оно, приключение! В молодости я их побаивалась, а с возрастом стала более, как говорят мои дети, «безбашенной». Вошедший был не так беспечен, как я, запер за собой дверь. О том, кто он, я гадала не больше минуты. Звук шагов, дыхание, еле уловимый запах одеколона…
— Анри, что Вы тут делаете?
— Ты не спишь? Ты меня узнала? Но как? Я ничего не вижу.
— А я вижу…
Действительно, глаза уже привыкли к темноте, я различала очертания высокой фигуры.
— Теперь и я вижу. Почему ты не закрыла дверь?
Пеллернен опустился на край моей кровати и зашарил по ней рукой.
— Я уговорилась с моей дочерью и ждала ее для разговора. А что ты ищешь?
— Твоя дочь у Эрика. Откуда я знаю? Он, в отличие от тебя, запер дверь, хотя обычно этого не делает. А я ищу тебя. И уже нашел.
Он и впрямь нашел меня. Сильные руки стянули и отбросили одеяло, губы прижались к моим губам… Я хотела оттолкнуть агрессора, возмутиться… И со стоном ответила на его поцелуй.
Когда он на минуту меня отпустил, я все же попыталась сопротивляться и услышала шепот:
— Только не говори мне, что в Москве тебя ждет любимый мужчина, которому ты поклялась в вечной верности.
Я засмеялась, обняла его и притянула к себе. То, что произошло затем, не получается описать словами. С другими мужчинами мне было хорошо, очень хорошо или не очень, а тут… Просто ураган, тайфун, цунами! В первые же секунды мне снесло голову напрочь. Я визжала, выла и урчала как кошка, кусалась и царапалась, но совершенно этого не сознавала. Могучая волна подняла меня до небес, закрутила и швырнула куда-то далеко-далеко… И вдруг все стихло, остался только звон в ушах.
Потом мы, совершенно обессиленные, лежали рядышком. Анри ласково перебирал мои волосы и тихо что-то говорил, но я понимала его с пятого на десятое. Мне просто было так хорошо, как давно уже не было. Меня уносили куда-то волны блаженства, и слова тут не могли иметь никакого значения. Потом волны потихоньку отступили, я получила обратно способность соображать, и услышала:
