— И потом, эти бриллианты… — Голос Моры дрожал, в горле что-то булькало, паника с новой силой охватила ее. — Клянусь, я не знаю про них ничего, я никогда их не видела…
— Ш-ш… Ты думаешь, меня волнуют эти бриллианты? Или что-то еще, кроме твоей безопасности?
Его слова пробились через вязкую трясину паники, в которую погрузилась Мора. Она глубоко и медленно вздохнула и всмотрелась в его лицо.
Нежность и беспокойство светились в обычно ледяных глазах Куинна. Его мощные руки сжимали ее так крепко, что она чувствовала, как бьется его сердце, а оно билось в унисон с ее сердцем.
Где-то на задворках памяти остался мертвец, лежавший на кухне, но сейчас это для нее было не важнее пятен на Луне.
— Ты и ребенок — вот все, что для меня важно, — сказал ей Куинн хриплым голосом.
— А ты — все, что важно для меня, для нас, — услышала она свой шепот, прежде чем смогла удержать искренние слова признания.
— Я не знаю, какого черта мне понадобилось столько времени, чтобы понять такую простую вещь. — Куинн прикоснулся к ее волосам, запустил руку в пышные кудри. Он сделал это с нежностью, от которой Мору бросило в дрожь. — Или, может, я ничего не понимал, — продолжал он. — Я не признавал этого, не мог поверить, что это для меня важно. Но когда я едва не потерял тебя сегодня, когда Кэмпбеллы утащили тебя на Скалл-Рок… — Его голос дрогнул от отчаяния. — Я люблю тебя, Мора Джейн Лесситер! Я люблю тебя больше всего на свете, даже больше собственной жизни!
— Больше, чем… свободу? — спросила Мора, и ее голос задрожал. Она боялась его ответа, очень боялась, но в то же время ей был необходим ответ. — Больше, чем открытое небо над головой?.. Больше, чем дорогу, которая уводит из дома?
— Я собираюсь провести дома остаток своей жизни, чтобы доказать тебе, что это мне нравится больше, чем все остальное, — сказал Куинн Лесситер.
— А если кто-то тебе предложит… совершить убийство по заказу? — Мора едва дышала, боясь пропустить ответ, необыкновенно важный для нее. — Что ты на это скажешь?
— Меня это не интересует. — Он провел пальцем по ее нежным губам. — Нет другого места на земле, которое я предпочел бы этому. Ведь здесь я могу быть рядом с тобой. — Он наклонился и своими губами накрыл ее губы, тем самым рассеивая остатки сомнений в ее душе.
Радость и недоверие поднялись в душе Моры. Он ее любит. Куинн любит ее! Она думала, что никогда в жизни такое не случится.
— Повтори… скажи снова… — выдохнула Мора. — О, пожалуйста, Куинн, повтори то, что ты сказал.
— Я люблю тебя, Мора. И всегда буду любить. И если думаешь, что когда-нибудь от меня избавишься, ничего у тебя не выйдет! Наша сделка отменяется. Хочешь ты этого или нет, но ты останешься на ранчо навсегда.
С радостным вскриком Мора обхватила руками его за шею.
— Я собираюсь и тебя удержать здесь, Куинн Лесситер. — пообещала она. Радость птицей взметнулась в ее сердце, и она взлетела высоко-высоко. — На всю нашу жизнь.
Глава 35
На дворе был только октябрь, но в Вайоминге сильно похолодало и казалось, что пойдет снег. Было свежее, великолепное утро, когда Мора Лесситер родила своего первенца. Земля на ранчо пылала осенними красками. За окном пели птицы, когда Мору уложили в постель, а Куинна послали в город за доктором Перкинсом. Солнце вспыхивало в водах ручья, и чем больше разгорался день, тем холоднее становились его лучи.
Молва о предстоящем событии распространилась быстро, и к тому времени, когда схватки у Моры усилились и пот уже катился по ее бледному лицу, дом гудел от голосов друзей и соседей, которые приехали на ранчо, чтобы предложить свою помощь или просто полюбопытствовать, как выглядит легендарный Куинн Лесситер. А сам он расхаживал по комнатам в необычайной панике.
— Вот. Выпей! — Джим Тайлер протянул Куинну стакан с виски. Он развлекался, наблюдая, как великан одним духом осушил стакан, а потом рассеянно вытер губы рукавом.
Приглушенный крик, раздавшийся из-за закрытой двери спальни, заставил Куинна вздрогнуть. Он поспешил к двери, но Джим и Лаки Джонсон схватили его за руку и удержали от вторжения.
— Туда нельзя, — предупредил его Джим. — Женщины не в состоянии вести себя спокойно с мужьями в такие минуты, как эта. Поверь мне.
Куинн чувствовал, как пот течет по его лицу, прямо за ворот шерстяной ковбойки.
— Хорошо, а что, черт возьми, должен делать я?
— Заканчивай веранду. Ты ведь почти ее достроил? Совсем немного осталось, не так ли? — Джим посмотрел в дверной проем. Длинная, изящная веранда тянулась от одного угла дома до другого. Только перила еще не были доделаны. — Стук топора приглушит крики Моры. А к тому времени когда ты доделаешь перила, все закончится.
Закончится! Куинн потянулся еще за одним стаканчиком виски.
— Я не могу ждать, когда все это закончится, — пробормотал он. Присутствующие захихикали.
Он не видел в этом ничего забавного. Мора лежала там, в спальне, мучаясь от адской боли, и ничего с этой проклятой болью нельзя поделать. Он в ответе за то, что сейчас с ней творится, но ничем не может ей помочь, ничем, не говоря уж о том, чтобы положить конец ее мучениям.
Беспомощность тяготила Куинна Лесситера больше всего. Он не чувствовал себя таким беспомощным с самого детства, когда был мальчиком и…
Но он не позволил себе думать о прошлом, о том, как страдала его мать. Эти страдания ей доставил садист, и они закончились смертью. Куинн напомнил себе: то, что сейчас переживает Мора, — это естественно, это ради жизни, и в результате этих мучений явится на свет новая прекрасная жизнь.
Дитя. Невиданное дитя, рожденное от его и ее плоти, от его и ее крови. Дитя, которое будет жить с ними в этом доме, на этом ранчо, на обширной, великолепной земле; дитя, которое сделает их счастье полным, совершенным, абсолютным.
Он не мог дождаться, чтобы увидеть его или ее, увидеть Мору, узнать, что с ней все в полном порядке.
— Долго еще? — Он загородил дорогу Серине Уолш, когда та спешила в спальню с охапкой чистых полотенец.
— Доктор Перкинс думает, что, может быть, час или два. Он сказал…
Она не договорила, ошеломленная выражением лица Куинна, которое стало пепельно-серым.
— Ну, ну, Куинн, успокойся, — повторяла Серина. В ее глазах светилось изумление. — Я видела, как ты осаживаешь хладнокровных убийц и делаешь это с улыбкой. А сейчас готов упасть в обморок. Ты ведь ее любишь, Куинн, не так ли? — тихо спросила она.
— Она для меня все, — просто ответил Куинн Лесситер. Серина смотрела ему в глаза и понимала, что его чувства искренни. Этот человек много пережил в своей жизни, видел жестокость, насилие, уродство и, насколько она его знала, умел сдерживать свои чувства; он не позволял себе привязаться к другому человеку, иначе ему не удалось бы выжить. И она удивлялась, что Куинн, словно одетый в броню, может чувствовать так сильно и глубоко.
