беднякам, приехавшим из провинции в поисках работы, инвалидам, опустившимся людям. Дом строили на деньги известного мецената Фрола Яковлевича Ермакова, по его завещанию, в соответствии с европейскими стандартами. На деньги Ермакова также, еще при жизни мецената, было построено несколько лечебных заведений для бедных. Ночлежный дом – шестиэтажное здание в 1-м Дьяковском (ныне Орликовом) переулке, № 5, стр.1, по утверждению москвоведов, сохранился, но настолько перестроен, что его невозможно сейчас узнать, догадаться, пожалуй, лишь по характерному расположению окон. Вот в эту ночлежку, под предводительством ответственного работника МУРа, в поисках вдохновения и, говоря современным языком, с шефским концертом отправились писатели: Леонид Леонов (он собирал материал для романа «Вор»), Василий Казин (ему в этот день не повезло – пришлось расстаться с кошельком, платком и главным рабочим инструментом – карандашом!), Вольф Эрлих, Анна Берзинь, Николай Никитин и Сергей Есенин. Ради красного словца, очевидно, Вольф Эрлих поначалу принимает начальника МУРа за воспитателя детского дома: «У него было изможденное и невыразительное лицо, скрытный и тихий голос. Сильно поношенная, широкополая шляпа и плащ, скрепленный на груди цепью с пряжками, изображающими львиные головы. В окружении советской Москвы от него несло средневековьем». Есенин вошел в помещение и стал читать «Москву кабацкую». Эрлих с сарказмом описывает происходящее: «Одна из женщин подходит к нему и вдруг начинает рыдать. Она смотрит на него и плачет, горько и безутешно. Он потрясен и горд. Когда мы выходим в коридор, он берет меня за руку и дрожащими губами шепчет: «Боже мой! Неужели я так пишу? Ты посмотри! Ей-богу, плакала!»
Эрлих с удовольствием сообщает всем, что благодарная слушательница оказалась глухой и обворованной разбойными соседями. Этот же анекдот Эрлих рассказывает и в ночь гибели Есенина, 27 декабря на вечеринке у Фромана, о чем вспоминал П. Лукницкий. Эпизод в Ермаковке в пересказе Анны Берзинь выглядит несколько иначе: «Читал он очень хорошо. Его слушали женщины и мужчины<…> Стоявшая впереди женщина, пожилая и оборванная, плакала горючими слезами, слушая Сергея Александровича. <…> Когда мы покинули ночлежку, поэт, бывший с нами, товарищ Есенина, вдруг сказал: «А эта женщина, которая плакала, она ничего не поняла…» «Почему?» – встрепенулся Сергей. «А потому, что она совсем глухая. Я задержался и попробовал с ней разговаривать, так мне все сказали, чтобы я зря и не пытался, она все равно ничего не слышит». Сергей насупился и всю дорогу домой промолчал. Он молча простился с нами и пошел.
А теперь мне кажется, что этот милый и славный поэт просто все придумал, чтобы рассердить Сергея Александровича…» И, наконец, изложение события Николаем Никитиным. Он вспоминал, что обитатели Ермаковки стихи из «Москвы кабацкой» слушали молча: «Сейчас я думаю, что такой прием со стороны ермаковцев психологически совершенно понятен. Как могли они воспринять, да еще в стихах, весь бытовой материал, где все так близко им и в то же время очевидно ненавистно». Когда Есенин принялся читать стихи о сестрах, о родном доме, о матери, настроение слушателей резко поменялось. Никитин пишет: «Что сталось с ермаковцами в эту минуту! У женщин, у мужчин расширились очи, именно очи, а не глаза. В окружившей нас теперь уже большой толпе я увидел горько всхлипывающую девушку в рваном платье. Да что она… Плакали и бородачи. Им тоже в их пропащей жизни мерещилась и родная семья, и все то, о чем не можешь слушать без слез. Прослезился даже начальник Московского уголовного розыска, который вместе с нами приехал в Ер-маковку. Он сопровождал нас для безопасности. Он был в крылатке с бронзовыми застежками – львиными мордами – и черной литераторской шляпе, очевидно для конспирации». В крылатке с застежками с «львиными мордами» и широкополой шляпе выходил в люди импозантный литератор Иван Рукавишников… Уж не его ли экскурсанты ошибочно приняли за начальника МУРа?
1-й Дьяковский переулок, дом 5 (фото из интернета)
Орликов (1-й Дьяковский) переулок, дом 5
«Сказка о пастушонке Пете»
В «Стране Негодяев», которую, как Колумб, открыл с болью и душевной отвагой великий русский поэт Сергей Александрович Есенин, многие современные ему поэты уходили в детскую литературу, словно во внутреннюю эмиграцию, в подполье. Кто-то «кукиш в кармане» держал на существующую власть, кто-то просто искал пути заработать на хлеб, не предавая себя… Похоже, сходные настроения посещали и Есенина при создании «Сказки о пастушонке Пете, его комиссарстве и коровьем царстве». Поэт безмерно тосковал по своей Руси, путешествуя по миру с Айседорой, рвался домой, а вернулся и обнаружил себя в литературных «попутчиках». Попутчики – присоединившиеся, но «не-сродные», чуждые идеям мировой революции, литераторы, а к ним Троцкий причислял и А. Блока, и Н. Клюева, и С. Есенина с имажинистами, и Вс. Иванова, и Б. Пильняка, и Н. Тихонова, – вызывали у Льва Давидовича резонное недоверие: «Относительно попутчика всегда возникает вопрос: до какой станции?» Эта цитата из его книги «Литература и революция», изданной в 1922 году. Известно, что Адольф Гитлер читал труды Троцкого и восхищался личностью второго по значимости вождя мировой революции. Уж не эти ли строки приводили в восторг фюрера нации: «Присоединившиеся ни Полярной звезды не снимут, ни пороха не выдумают. Но они полезны, необходимы – пойдут навозом под новую культуру». Цитирую по книге В. Пашининой «Неизвестный Есенин». Вот придворный поэт Ефим Алексеевич Придворов, он же Демьян Бедный, тот у советской власти имел доверие, почет и уважение, проживал в Кремле, как сыр в масле катался, очевидно, был сроден революции, услужливо откликаясь на все события эпохи. Истинную цену ему как поэту и Л. Троцкий, тонкий ценитель литературы, и другие партийные лидеры страны не знать не могли. Как не могли они не знать и истинную цену таланту Сергея Есенина. Оттого и пестовали «несмышленыша» и товарищ И. Вардин, и товарищ А. Воронский, и товарищ П. Чагин, и даже товарищи С. Киров и М. Фрунзе. Из письма П. Чагина С. Есенину: «Дружище Сергей! <…> Вспомни уклон в гражданственность, тряхни стариной – очень неплохо было б, чтобы соорудить что-нибудь в честь урожая, не браваду и державинскую оду, а вещь, понимаешь?» Написанную в ночь с 7 на 8 октября 1925 года «Сказку о пастушонке Пете» Есенин принес в 1-й Дом Советов (гостиница «Националь»), к проживающему там Александру Константиновичу Воронскому, редактору журнала «Красная новь». Примыкающий к троцкистской оппозиции, Воронский, однако, был «крестным папашей попутчиков», по язвительному определению Демьяна Бедного. При чтении стихотворения присутствовала одиннадцатилетняя дочь
