Священник одной из местных церквей постучал пальцем по микрофону перед собой. Это был старый человек с облаком седых волос и бакенбардами шотландского горца. Он подался вперед и проговорил:
— Они — полевые лилии[90]…
Люди нетерпеливо ждали.
— Они терпят голод и жажду, — продолжил священник. — Христиане бедствуют. Им нужна помощь.
— Переносчики заразы! — выкрикнула какая-то женщина. — Они уже мертвы. И надо разогнать их, пока не поздно. Иначе как мы сможем эвакуироваться, если они блокируют шоссе?
Генералы напоминали сидящих в ряд Будд — ни малейшего признака волнения.
— Время придет, — подал голос один из них, — и мы заставим воды расступиться.
— Это вы о чем?
Генерал улыбнулся.
— Раз уж заговорили о Библии…
Других объяснений он не представил.
— Накормите их, — добивался своего священник. — У нас столько всего. Дайте им хлеб жизни[91].
— Чтоб привалило еще больше? — спросил кто-то.
— Они идут с миром, — ответил священник.
Он говорил как герой старого фильма «День, когда остановилась Земля».
— Может, и с миром, — сказала женщина. — Но так просто они не уйдут. Они забрались слишком далеко, и им нечего терять. Возвращаться некуда. Они заражают друг друга. Домой они не собираются. А перед глазами — вот он, Лос-Аламос.
— Проявите к ним милосердие, — мягко упорствовал священник, — и они поступят так же.
Его прервали выкриками:
— Преподобный, вы не в своем уме!
Вмешалась Миранда. Она обратилась к генералам:
— А что посоветуете вы?
Генералы накрыли руками микрофоны и заговорили между собой. Покивали головами. Наконец один из них взял слово:
— Лучше, когда они у нас на глазах, чем гадать, где прячутся. Пусть приходят. Хоть все. Пока они за рекой, мы в безопасности.
— Вы ничего не собираетесь предпринимать? — недовольно вопросил специалист по молекулярной физике. — Сбросьте на них пару бомб.
Собравшиеся неодобрительно загудели, услышав это предложение.
— Нет, я имею в виду — по краешку, — уточнил он, — с нашей стороны долины. Чтобы расшевелить их и вынудить отступить.
— Мы не станем их запугивать, — ответил генерал.
— Но надо же что-то делать!
— Приглядывать за ними и ждать. И кормить, — сказал генерал.
— Что?!
Священник прикрыл глаза, благодаря Всевышнего.
— Преподобный высказал разумную идею. Это сработает в нашу пользу, — заявил генерал. — Накормите их и дайте самое необходимое. Пусть пребывают в мире.
— Вы говорите как пацифисты из Санта-Фе, — сказал начальник лаборатории. — Любовь и милосердие. У нас под носом собирается целая армия. По камерам наблюдения я видел оружие, солдат-дезертиров. И с каждым днем они становятся все сильнее.
Генерал навалился на стол — его плечи вздернулись словно крылья.
— С каждым днем они все слабее, — парировал он. — Если посидят там еще немного — вымрут без посторонней помощи.
Обсудили и решили: милосердие станет их оружием.
И начали подкармливать своего врага.
32
КАЮЩИЕСЯ
Декабрь
Это было время года, когда девочки и мальчики превращались в Фей Драже и мышек. Большой театр давал в городе второе ежегодное представление «Щелкунчика». Остатки Денверского симфонического оркестра с трудом освоили Чайковского. Известный бродвейский продюсер, получивший здесь кров, бился со знаменитым голливудским продюсером за постановку, свет и кредит.
Появились венки из листьев вечнозеленых растений. Деревья в парке дали красные дугообразные ростки и побеги, напоминающие пенополистироловые леденцы в форме посоха. Вдоль тротуаров вытянулись тысячи фаролитос — утяжеленные песком бумажные пакеты с зажженной внутри свечой. Натан Ли никогда не думал, что в Лос-Аламосе осталось столько свечей. Как и детям в школе, Таре рассказали о Хануке и дрейдлах, Кванзаа, младенце Иисусе в яслях и о Санте. Разумеется, ее держали дома: застенчивая девочка была все еще подвержена тяжелым эмоциональным вспышкам. У капитана была коллекция старых пластинок: наслушавшись их, она вполголоса мурлыкала рождественские гимны из репертуара Перри Комо.
Исследователи приходили на работу с разрумянившимися щеками и в толстых свитерах. Микроволновки благоухали, как яблочный сидр. Вместо омелы над дверями кабинетов подвешивали стручки красных чили. Поднимались мензурки с домашним пивом, любовно выдержанным в лабораторной стеклянной таре. Каждый был настроен как следует повеселиться в праздник.
А непрошеные гости не уходили.
В течение нескольких недель чумной лагерь вдоль Рио-Гранде разросся до огромных размеров. Предыдущие расчеты военных были превышены в десятки раз. В долине скопилось порядка миллиона человек и еще больше было на пути сюда в последнем приступе движения колонистов Америки: тощие и обветренные, сидящие прямо на земле у границы страны Оз. С воздуха они напоминали миграцию колоссального стада животных. А еще — Вудсток.
Город негодовал. Разве не для них день и ночь трудятся ученые в поисках вакцины? Разве не заслуживают жители Лос-Аламоса собственного Рождества, не имеющего отношения к примитивному Христу, порожденному лихорадочным бредом зараженных чумой переселенцев? Будто древние предки с ножами явились к своим потомкам. Это было неправильно.
Религиозный пыл паломников был неистовым и пугающим. Камеры слежения, установленные к западу от реки, транслировали картинку ветхих палаток «Норт Фейс», ржавеющих лачуг из рифленого железа с односкатными крышами, картонных хибар, камней, сложенных для защиты от ветра, и выдолбленных в земле отхожих ям. Натану Ли пилигримы напомнили самого себя в базовом лагере Эвереста под конец сезона восхождений: растрепанные волосы, горящий взгляд. Ночи были уже морозными. Люди спали под открытым небом, некоторые едва одетые. Пойманный в ловушку меж стенами долины и потолком холодного воздуха дым костров стелился над их головами коричневым смогом. Склоны гор оголились: деревья и густой кустарник вырубали от Таоса на юг, до самого Санта-Фе. Сами же горы выглядели так, словно были обглоданы до земли гигантскими термитами. Все деревянное свозилось на тачках в утробу лагеря и сжигалось.
Паломники замерзали. Они жгли все, что горело и могло хоть немного их согреть. За исключением одного — крестов. Вдоль своего берега Рио-Гранде паломники соорудили их целую вереницу, протянувшуюся на добрую милю. Большие и прочные сосновые кресты были обращены к Лос-Аламосу.
В это время года Рио была по-прежнему широкой, но не столь бурной. Переправиться через нее не составляло труда. И все же по какой-то причине незваные гости оставались на восточном берегу реки. Лос-Аламос утешал себя этим самозапретом. Принцип дедукции подсказывал, что в таком густонаселенном лагере должна была работать своего рода оперативная разведка. Пилигримы сохраняли общественный порядок, снабжали себя самым необходимым, справедливо распределяли доставляемое пропитание. И помимо всего прочего, не нарушали негласную границу. Все говорило о том, что у них есть лидер или лидеры, которые понимали значение слова «суверенитет».
Однако вычислить вожака паломников не удавалось — во всяком случае, по картинкам камер наблюдения. Отдел разведки Лос-Аламоса скрупулезно, но безуспешно исследовал данные аэрофотосъемки в надежде рассмотреть хоть какое-то подобие центра или ядра притяжения людских потоков. По непонятной причине лидер предпочитал оставаться тайным и безымянным и действовать, не попадаясь на глаза. Поиск продолжался. Если бы лидер явил себя, город охотно придал бы легальные формы их сосуществованию. Лос-Аламос предложил бы увеличение поставок продовольствия. В свою очередь, лидеры осаждающих наверняка бы пошли на переговоры о признании речной границы и об укреплении мира.
Натан Ли придерживался другого мнения. Он видел длинный ряд деревянных крестов, которые могли бы отправить в костер замерзающие люди, но не делали этого. И считал, что ордой движет идея, а не лидеры. Он спорил с каждым, кто говорил о них. Пришельцев держало в узде не здравомыслие, а некое общее чувство. Они были резервуаром топлива, которое вот-вот подожгут.
И по-прежнему ничего не предпринимали генералы.
14 декабря видеокамеры дистанционного наблюдения выдали новую жуткую картинку лагеря. За ночь на десятке протянувшихся вдоль берега крестов оказались живые люди. Они корчились от боли, руки привязаны веревками к поперечинам, тела некоторых прикрывали лохмотья, остальные были наги.
Чрезвычайный совет пребывал в шоке. Достопочтенный баптистский священник с кустистыми бакенбардами потерял дар речи.
— Это, наверное, преступники? — предположил кто-то. — Скорее всего. Нарушили закон — их осудили. У них свои законы. Есть и наказания. И это хорошо.
