Сказав так, он сейчас же вызвал из тюрьмы Ху а крикнул ему:
– Если ты завтра же не явишься ко мне с головой убитого, переломаю тебе кангой ноги!
Ху целый день был в наряде от ямыня. Когда он вернулся, начальник допросил его, но Ху стоял, рыдал, и только. Тогда начальник велел принести орудия пытки и сделал вид, что собирается его мучить, но мучить все-таки не стал, а сказал так:
– Я все думаю, что ты в ту ночь, должно быть, нес труп, чересчур торопясь, так что и сам не знаешь, где уронил голову. Как же это ты не поискал как следует?
Ху стонал и умолял начальника, твердя, что все это навет, просил дать ему возможность энергично приняться за розыски головы.
Тогда начальник спросил женщину, сколько у нее детей.
– Детей нет, – ответила она.
– А есть родственники убитого и кто они?
– Есть только один дядя.
– В таких молодых годах потерять мужа, – вздохнул начальник, – и остаться одинокой!.. Как тут жить?
Женщина заплакала и молила сжалиться над ней.
– Что ж, – сказал начальник, – преступление уже установлено. Только бы вот дополнить тело до целого – и дело будет прекращено. А как только оно будет прекращено, можешь сейчас же снова выходить замуж… Ты – женщина молодая, нечего тебе тут ходить по канцеляриям!
Женщина, растроганная вниманием начальника, заплакала, бросилась ему в ноги и сошла вниз.
Тогда начальник вывесил объявление, обращаясь к односельчанам с приглашением помочь вдове найти голову мужа. Прошла ночь – и вот явился в правление односельчанин вдовы некий Ван Пятый и доложил, что он нашел голову. Начальник допросил его, произвел осмотр и, когда подлинность находки была с очевидностью установлена, дал явившемуся в награду тысячу монет. Затем он вызвал к себе дядю убитого.
– Вот что, любезнейший, – сказал он, – это большое дело уже кончено. Однако так как жизнь человека – вещь огромной важности, последний вердикт нельзя произнести, прежде чем пройдет несколько лет. Раз у твоего племянника потомства не было, да и молодой вдове, я думаю, трудненько теперь существовать, дай ей поскорее выйти за кого-нибудь замуж. Хлопот особенных от этого не выйдет. Разве только вот мое начальство может пересмотреть дело и вернуть мне с выговором… Тогда уж ты прими вину на себя.
Дядя убитого этого не пожелал. Начальник вынул планочный ордер[481], раз и другой, и бросил служителям. Дядя стал опять рассуждать. Начальник кинул еще – и тогда дядя, испугавшись начальника, согласился и вышел.
Услыхав об этом, женщина явилась к начальнику благодарить его за оказанную ей милость. Тот принялся ее ласково наставлять и утешать, проявляя самое полное внимание.
После этого он вывесил объявление о том, что если кто захочет приобрести себе жену, то пусть приходит в правление и заявит о своем желании.
Как только он об этом объявил, сейчас же появился человек с прошением о браке, и это был не кто иной, как Ван Пятый, сообщивший о голове.
Начальник вызвал женщину в суд и спросил ее:
– Ну-с, скажи, ты знаешь настоящего злодея?
Она ответила, что это Ху Чэн.
– Нет, – сказал начальник, – настоящие-то преступники это вы двое, с этим самым Ваном Пятым!
Оба явившиеся пришли в крайнее смятение, но стали энергично отнекиваться, доказывать, что это несправедливый навет, судебная ошибка.
– Я давно уже все это понял, – сказал начальник. – И если медлил с обнаружением дела, то только потому, что боялся, как бы случайно не допустить несправедливости. Теперь смотрите оба: тело еще не было вынуто из колодца, а ты уже определенно уверилась в том, что это твой муж. Как это так? Значит, ты давно уже знала, что он убит. Затем, – торговец и при смерти своей был в рваной одежде, трепаной, старой… Откуда бы у него появиться этим нескольким сотням лан серебра? А ты, Ван, – обратился он к мужчине, – откуда мог так хорошо знать, где лежит голова? И почему это ты так заторопился с ней? Да просто потому, что тебе хотелось поскорее сладить свое дело!
У обоих пришедших лица выразили крайний испуг, стали землистого цвета. Как они ни старались, но ни слова вставить больше не могли.
Начальник велел заковать их обоих в кангу, и тогда они сказали ему всю правду.
Дело оказалось такое. Ван Пятый давно уже был в связи с этой женщиной и давно уже замышлял убить ее мужа. А тут возьми да подвернись шутливая выходка Ху Чэна.
Начальник освободил Ху. Фэну за ложный донос он дал основательное количество бамбуковых палок и выслал его из области на три года.
Так и закончилось это дело, в котором ни один человек не был несправедливо казнен.
ПРИГОВОР НА ОСНОВАНИИ СТИХОВ
Цинчжоуский обыватель Фань Сяошань торговал вразнос писчими кистями[482]. Раз он ушел с товаром и домой не возвращался. Дело было в четвертой луне. Жена его, урожденная Хэ, легла спать одна и была убита грабителем.
В эту ночь моросил мелкий дождь… В грязи был обронен веер с написанными на нем стихами. Оказалось, что это некий Ван Чэн дарил веер и стихи некоему У Фэйцину. Кто такой Ван Чэн, было неизвестно, но У был известный своею зажиточностью обыватель родом из Иду и земляк Фаня. Этот У всегда отличался легкомысленным поведением, так что все односельчане отнеслись к находке с доверием.
Начальник уезда велел его арестовать и стал допрашивать, но У свою вину упорно отрицал. Однако его заковали в тяжелые колодки и делу дали окончательный ход. Пошли ходить бумаги, то критикующие, то разъясняющие, но, пройдя инстанций с десять, все-таки иного суждения не выработали.
У решил, что ему придется умереть, и велел жене истратить все, что у них есть, на помощь его одинокой душе. Тем, кто явится к воротам дома и произнесет «Будда» тысячу раз[483], он велел давать теплые штаны, а тем, кто дойдет до десяти тысяч, – теплый халат. И вот у дома У стал толпиться целый базар нищих, и на десятки ли раздавались призывы Будды. От этого дом стал быстро беднеть. Каждый день то и дело занимались продажей земли и хозяйственного добра для покрытия расходов по расчету с причитавшими.
У тайно подкупил одного из тюремных смотрителей, велев ему приобрести яду, но в ту же ночь он видит во сне какое-то божество, обратившееся к нему со следующими словами:
– Не умирай! Тогда было несчастие извне, а теперь будет удача внутри.
Уснул еще раз – и опять те же речи. Тогда У своего намерения покончить с собой не осуществил.
Вскоре после этого прибыл на должность начальника почтеннейший Чжоу Юаньлян. При регистрации уголовных преступников он дошел до дела У и, по-видимому, над чем-то задумался.
– Вот тут, – спросил он, – некий У убил человека… А какое тому было заслуживающее доверия свидетельство?
Позвали Фаня (сына). Тот сказал, что веер – вот доказательство. Начальник стал внимательно разглядывать веер.
– А кто такой этот Ван Чэн? – спросил он.
– Не знаю, – сказал Фань.
Начальник взял дело и внимательно его пересмотрел, после чего сейчас же распорядился снять с У колодки и из тюрьмы перевести его в хлебный магазин[484]. Фань стал энергично протестовать.
– Ты что ж, – кричал он в сердцах, – хочешь, чтобы человека убили за здорово живешь, и, кончив на этом, от дела отойти? Или, быть может, ты хочешь, чтобы тот «достал своего врага и сердце на нем усладил»[485]?
Всем вообще показалось, что почтенный начальник выказал в отношении к У пристрастность, но, конечно, никто ничего не посмел сказать.
Тогда начальник дал собственноручно подписанный наряд на немедленное задержание хозяина одной лавки в южном предместье города[486]. Тот испугался, совершенно не понимая, в чем дело.
Когда он явился в управление, начальник обратился к нему с вопросом:
– Вот что, любезный: у тебя в лавке на стене есть стихи некоего Ли Сю из Дунгуаня. Когда они были написаны?
Лавочник в ответ на это сказал, что эти стихи написаны и оставлены у него в лавке какими-то студентами-кандидатами (их было не то двое, не то трое), которые сидели и пьянствовали перед прибытием на экзамены окружного инспектора. Дело это было уже давно, и лавочник сказал, что не знает, где живет автор этих стихов.
После этого начальник отправил служителей в Жичжао, чтобы арестовать Ли Сю как обвиняемого, на дому. Через несколько дней Сю был доставлен.
– Слушай, ты, – обратился к нему начальник гневным тоном, – раз ты ученый кандидат, то как же это ты замыслил убить человека?
Сю бухнул в ноги в совершенном недоумении и растерянности… Он твердил только одно: «Нет, не было этого!..» Начальник бросил ему вниз веер[487] и велел самому посмотреть.
– Ясно, кажется, – добавил он, – что это твое сочинение. Зачем же ты обманным образом приписал это Ван Чэну?
Сю стал внимательно разглядывать стихи.
– Стихи, – сказал он, – действительно, сочинение вашего покорного слуги, но знаки, правду говорю и серьезно, писал не я.
– Ну, раз ты признал, что это твои стихи, – сказал начальник, – то это, должно быть, кто-то из твоих друзей. Кто писал? Говори!
