— Все еще таскаешь с собой эту штуковину, не так ли?
Она чувствовала тяжесть пистолета в кармане, который сама пришила к стеганой нижней юбке.
— Да, но как же мне жаль, что он там! Как бы мне хотелось, чтобы в нем не было нужды! И если бы я уехала, никому не потребовалось бы караулить каждую калитку в Уимбурне с оружием в руках!
— Нет, это необходимо, — упорствовал он, — пока Беркстед разгуливает на свободе. Или ты думаешь, что он не захочет вернуться сюда и закончить то, что начал, невзирая на твое отсутствие? Сейчас ты в безопасности, тебя окружают люди, которые тебя любят и верят тебе. И он это знает. Он знает, что тебе пришлось поведать нам свою историю. Вот почему я хочу, чтобы ты вернулась в дом и…
— Нет! Вы меня не слушаете. Если я уйду, он решит, что я ничего вам не рассказала. Я же не говорила раньше…
— Кэт! — Он коснулся пальцем ее губ, вынуждая замолчать. — Тебе меня не переубедить.
— А что, если я скажу, что не выйду за вас, если вы намерены рисковать? То есть если хотите меня, вам придется уехать со мной.
Эти слова она произнесла шепотом, но с тем же успехом могла бы кричать. Ей показалось, что мир перестал вращаться и застыл в напряженном ожидании его ответа. В ушах гремел стук ее собственного сердца.
И он тоже застыл, почти не дыша, и взвешивал ее слова. Она бы заговорила, сказала что-нибудь еще, чтобы склонить чашу капризных весов в свою пользу, но…
— Молчи, — прошептал он, и она услышала его решительный вздох. — Кэт…
— Прошу вас, Томас! Пожалуйста. — Она была готова умолять. Все потеряло смысл, лишь бы Томас и его семья — семья, которую она успела полюбить преданно и глубоко, как только умела, — оказалась в безопасности. — Если вы меня любите и хотите на мне жениться, то вернетесь со мной в дом и поможете мне наилучшим образом подготовить отъезд.
Томас взял ее лицо в ладони и прижался лбом к ее лбу.
— Подумать только, я восхищался тем, что в тебе есть стальной стержень. Думаю, ты бы предпочла, чтобы я увез тебя в горы Гиндукуша, дочерна загорелый торговец-лошадник. — Голос у него был усталый, но не сердитый, как будто ее слова скорее позабавили, чем разъярили его. — Это так? — прошептал он. — Сейчас, когда я добропорядочный англичанин, а не таинственный запретный плод, тебе не так интересно покориться мне? И прости, если я напомню… — Он понизил голос до шепота. — Вчера ты с радостью мне покорилась, когда позволила лизать…
— Томас! — Катриона чувствовала, что вспыхнула жарким румянцем до корней волос. — Вы нарочно разыгрываете тупицу! При чем здесь ваше английское настоящее?
Улыбнувшись снова, он поцеловал ее в уголок глаза.
— Неужели? Полагаю, это очень приятно — узнать, что меня отвергают из-за моих личных качеств, а не из-за моего достойного прискорбия фамильного древа.
Его поцелуи были и сладки, и горьки. Удовольствие, которого она себе позволить не могла.
— Томас, ваше происхождение никогда не было для меня важным. Ни Томаса Джеллико, ни Танвира Сингха. Я любила вас ради вас самого. — Голос Катрионы звучал едва слышно, потому что ее душил страшный жар.
— А-а. — Он притих, как будто ее слова лишили его всякой способности дразнить ее. Никакого шутовства не было в его голосе. — Приятно слышать.
А потом он нежно, очень нежно провел большим пальцем по губам Катрионы. Медленно, осторожно. И поцеловал ее. Очень, очень бережно. Его губы были твердыми, на них была и сладость, и горечь — как скошенная летом трава, как все то, о чем она мечтала, чего так страстно ждала. И боялась, что потеряла навеки. Ее влекло к нему, будто он был самой яркой звездой во Вселенной. Будто он был самой жизнью.
— Хм. — Кто-то преувеличенно громко откашлялся, а затем сказал: — Мисс? Мне показалось, я слышу голоса. Вам нужна помощь, мисс? Этот парень вам докучает?
— Нет, — ответил Томас Джеллико, пытаясь не прерывать поцелуй.
Но Катриона уже вырывалась из его объятий, надеясь, что прохладный утренний ветерок успеет остудить ее разрумянившиеся щеки.
— Благодарю вас, мистер Фаррелл. — Она взглянула на главного конюшего Уимбурна. — Спасибо за заботу. Но беспокоиться нет нужды. Это мистер Джел…
— Клянусь небесами! — Огромнейший мужчина — таких великанов Кэт никогда в жизни не видела — выступил из-за спины главного конюшего. — Это вы, мастер Томас?
— Верзила Хэм? О Господи, Верзила Хэм! — Восклицание Томаса относилось только к великану кучеру, который шел по проходу между стойлами. — Хэм! Как поживаешь? — Томас схватил мясистую ручищу мужчины, который, в свою очередь, заключил его в объятия, шумно хлопая по спине. — Бог мой, приятель! Да ты не постарел ни на день.
— Работа непыльная, вот чего, — спокойно пояснил человек по имени Верзила Хэм. — Говорят, вы наконец вернулись с того края света. А та треклятая кобыла, которую, как говорят, вы привезли…
— Кобыла? — Ее сердце мучительно сжалось, грозя взорваться — не надеждой ли? Слова с трудом вырывались из ее горла. — Какая кобыла?
Томас одарил ее улыбкой Танвира Сингха — разбойничий ослепительный блеск белоснежных зубов, приподнятый уголок рта, как кривая сабля.
— Среди всех этих событий я совсем забыл, что приготовил тебе подарок. Прямо вон там. — Он указал куда-то в темноту, за спину Верзиле, который стоял у нее на дороге как могучий дуб.
Ноги сами собой несли Катриону. Пытаясь не столкнуться ни с кем — конюшие и слуги едва успевали отскочить в сторону, — она уже бежала, громко стуча каблуками по мощенному камнем полу. Огляделась по сторонам — налево, потом направо. Серая лошадь. Еще одна. Гнедой упряжный конь. Черная как ночь…
Она была здесь. Но горячие слезы застилали глаза туманом. Катрионе пришлось брать себя в руки.
— Питхар! Питхар!
Кобыла склонила голову над дверью стойла и ждала. Терпеливо дожидалась, пока Катриона не подойдет и не бросится ей на шею. Царственное животное принимало слезы радости как должное.
Катриона едва могла дышать. Отчаянно хватала ртом воздух, пытаясь побороть судорожную икоту и рыдания, которые вырывались из ее груди сами собой. Ей пришлось закрыть глаза, потому что слезы казались невыносимо жгучими, и уткнуться лицом в теплую шею лошади.
— Я думала, тебя больше нет. Что я никогда…
Питхар издала тихое ржание — она ее поняла. Потерлась носом о волосы Катрионы, словно и сама искала утешения. Хотела убедиться, что это действительно ее любимая хозяйка. Словно и она была глубоко растрогана возвращением той, что значила для нее так много.
Но, разумеется, было глупо думать, что кобыла принадлежит ей. Лошадью владел Танвир Сингх. Он всегда был ее хозяином. И теперь, когда Танвир Сингх превратился в мистера Томаса Джеллико, она все равно принадлежала ему, не Катрионе. Она бы отпрянула и пошла прочь, но на спину ей легла рука, удерживая на месте, прижимая к двери стойла.
