К вечеру сцену сняли. Все довольны. Мише даже наличными гонорар заплатили, чего, вообще говоря, не бывает. Опять же из деликатности взял, поблагодарил и вопросов задавать не стал.
Оказалось, студия снимала приезжая — из Киева. Потому и платят сразу. Мишу они с кем-то перепутали, и он им очень подошел. А договоренность-то была с «Мосфильмом». Но те чуть припоздали на вокзал, и вот их артиста умыкнули. А в той картине Миша действительно должен был играть следователя.
Другой случай расскажу в виде сценки и диалога.
Место действия — аптека на углу Невского и Конюшенной. Народищу полно. Миша стоит в очереди. Очередь извивается в три кольца. И вот через головы и плечи кивает ему головой, подмигивает и даже делает жесты ручкой крепкая женщина средних лет. Миша тоже вежливо кивает, улыбается. Движение очереди сближает их, и женщина с рыжими от хны волосами говорит:
— Здорово, Данилов!
(Ну, Миша, ясное дело, в ответ на такую фамильярность только мнется и улыбается. И думает: «Ну, понятия не имею, кто это такая!»)
— Как живешь, Данилов? — спрашивает незнакомая женщина
(Миша пожимает плечами — дескать, когда как.)
— Ты чего к нам не заходишь?
(Миша вздыхает.)
— Там тебе что, больше платят?
(Удивленный жест.)
— А у нас в парке тебя вспоминают.
(Миша никак не реагирует)
— Брызгунова сняли. Весь автопарк сейчас гудит. Ты заходи.
(-------)
— Слушай, а знаешь, почему я тебя называю Даниловым?
(Миша делает заинтересованный взгляд.)
— Потому что ты похож на артиста Данилова. Знаешь ведь его?
(Миша отрицательно качает головой.)
— Похож! Ну пока, Данилов. Заходи!
И напоследок. БДТ стал активно выезжать за границу. С «Ревизором», с «Генрихом IV». С «Историей лошади» много ездил и Миша. Жена Лора не раз говорила: «Купи себе там не фильтр к фотоаппарату, а новые брюки, на тебя смотреть противно». Миша приезжал с очередным фильтром или линзой. «А брюки?» — «Лора, клянусь, в Японии только маленькие размеры. Моего не было». В другой раз та же история, и Миша говорит: «Хочешь верь, хочешь нет, но в Будапеште брюк не было, только пиджаки, а пиджак у меня есть». Лора сказала: «Вот если из Аргентины не привезешь брюки, разведусь! И не вздумай врать, что их там не было!»
Приезжают из Аргентины. На Мише его прежние тертые штаны. Лора ждет объяснений. И Миша говорит: «Лора, Лора, не сердись! Врать не буду — брюки в Буэнос-Айресе были (Пауза.) Но за ними такая очередь!»
АРТель
Я был не прав! Тысячу раз был я не прав, так раздраженно прощаясь с Парижем! Четыре с лишним месяца я прожил на Западе — Париж, Брюссель, Женева. И конечно же, все было интересно, и было немало хорошего. Мы все-таки сделали наш спектакль — «Дибук!», и он прошел договоренные пятьдесят раз. Я погрузился во французскую жизнь. С грехом пополам я много недель объяснялся и играл по-французски, русский же язык звучал только по телефону. Раз и навсегда сказал и записал я для памяти, что более красивого, более элегантного города, чем Париж во всех его проявлениях, нет и быть не может. Я влюбился не только в мосты над Сеной и улицы Латинского квартала, но и в улочки далеких окраин Обервилье и Фонтенэ-о-Роз. И даже в набережные скучного канала Урк с его грузовыми баржами и пакгаузами. Почему же я раздражался, прощаясь с этим городом?
Может быть, моя любовь не нашла ответного чувства? И я страдал от бессилия нарушить высокомерное равнодушие этой самодостаточной красоты? Иначе чем объяснить, что, пародируя Пастернака и глумясь над счастьем идти, засунув руки в карманы, по бульвару Сен-Мишель, я писал:
Январь! Достать чернил и плакать,Писать о январе навзрыд.Пока парижской жизни слякотьДерьмом летит из-под копыт.
Шли месяцы, и мой насмешливый стих заранее угадывал настроение:
Проплакать май, уткнувшись в локоть,О том, что пролетел апрель,И выдыхать густую копотьПрошедшего... Париж (?!)... Брюссель (?!)
Июнь. Достать чернил... и вылить!Не говорить и не писать.Сидеть сычом, веревку мылить —Все улетело в перемать!
Я улетал 9 мая, в день нашей Победы. Я сам удивлялся, с какой силой бурлили во мне патриотические чувства. Это был не восторг, а опять же раздражение — потому что у них тут была своя Победа, и она почему-то не совпадала с нашей Победой, а до нашей им как будто и дела не было.
Я совсем не спал последнюю ночь в моей квартире в картье Берлиоз, № 12. Я собирал вещи и ликвидировал следы моего пребывания. Печали не было, было раздражение. Я писал:
Я никого здесь не оставилИ ничего здесь не забыл.Я просто прибыл, убыл, был.Запомню хлопающий ставеньСреди ночи, пустой мой дом.Мы делали толково дело,Был быт удобен. НадоелоИ вряд ли вспомнится потом.
Светало рано. Мягко прогромыхал по насыпи первый товарный поезд с минеральной водой «Эвиан». Я написал:
Неволю с волей перепутав,Спеша в Москву, скажу всерьез —Встречаю весело, без слезПоследнее в Париже утро.
И поставил точку. Я ждал администратора театра «Бобиньи», который должен был отвезти меня в аэропорт. Я настоял, чтобы меня отвезли. Французы немного поудивлялись, но исполнили мою просьбу. Я привык к советским порядкам — гастролера должны встречать и провожать. Здесь гастролеру платили приличные деньги, и он сам должен был позаботиться о себе. Правда, бывает еще дружба, любовь... что еще?.. привязанность, печаль расставания... но этого, видимо, не было.
Я улетел из самого прекрасного города мира и прибыл в тревожную Москву, от которой успел отвыкнуть.
Это было самое катастрофическое время для театров — весна 91-го. Залы были пусты. Люди ходили на митинги. Толпы слушали выступления экономистов в концертных залах и на площадях. Спектаклей смотреть не хотели. Кроме того, у людей не было денег на театр. Кроме того, возвращаться поздно из центра в спальные окраины было опасно. Нападали, грабили.
В этой обстановке Париж вспоминался сном, причем сном вдохновляющим. Играя вместе с французскими актерами, я, может быть. впервые осознал особенности нашей театральной школы. Она не лучше французской — у них прекрасный театр и прекрасная публика, — но это все другое. Наши зрители вкладывают в слово «театр» несколько иной смысл, они ходят на спектакли с другими целями. Впрочем, в данный момент они просто не ходили в театр. Это было непривычно и ужасно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
