Американец осторожно прокрался мимо него и вошел в верхний коридор, тускло освещенный лагунными лампами, находившимися на равном расстоянии друг от друга. По обеим сторонам коридора тянулись ряды тяжелых деревянных дверей, обитых бронзой. Гордон направился к одной из них, отличавшейся от других особым орнаментом и лепной аркой. Подойдя к двери, он замер и прислушался, а затем тихонько постучал девять раз, с паузой после каждых трех ударов.
Несколько мгновений царила напряженная тишина, а затем за дверью раздался звук шагов, смягченный толстым ковром. Дверь тихо открылась, и на пороге возникла стройная фигура женщины, удивительно прекрасной и словно бы излучавшей какие-то магнетические волны. Сияние ее глаз было поистине волшебным — оно затмевало блеск драгоценных камней, украшавших ее пояс.
Она сразу узнала Гордона, несмотря на его маскарад, и порывисто бросилась к нему, крепко обняв его своими тонкими, но сильными руками.
— Аль-Борак! Я знала, что ты придешь!
Гордон вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Кроме них двоих, там никого не было. Комната была обставлена богатыми шелковыми диванами, резными столиками и шкафчиками и задрапирована роскошными бархатными шторами, что резко контрастировало с остальными помещениями храма — мрачными и полупустыми. Окинув взглядом комнату, Гордон вновь повернулся к женщине, лицо которой выражало неподдельную радость.
— Откуда ты знала, что я приду, Ясмина? — спросил он.
— Ты никогда не бросал друга в беде, — тихо ответила она.
— А кто в беде?
— Я!
— Но ведь ты богиня!
— Я же все объяснила тебе в своем письме! — с некоторым недоумением произнесла она, пристально глядя на Гордона.
Американец так же недоуменно покачал головой:
— Я не получал никакого письма.
— Тогда почему же ты здесь? — воскликнула Ясмина, отступив от Гордона на шаг, словно проверяя, он ли перед ней.
— Это долгая история, — ответил он, еще раз окинув взглядом комнату. — Сначала расскажи мне, почему Ясмина, у ног которой лежал мир и которая от скуки отбросила его, чтобы стать богиней в чужой стране, говорит о себе как о человеке, попавшем в беду.
— Это правда, Аль-Борак. — Ясмина нервным движением откинула назад свои темные вьющиеся волосы. Ее глаза чуть затуманились грустью и усталостью, но в них мелькнуло и что-то еще, чего Гордон никогда не видел прежде, — тень страха. — Но сначала поешь с дороги. Вот еда, которая тебе сейчас нужнее, чем мне.
Она села на диван и придвинула к Гордону маленький золотой столик, на котором стояло блюдо с приправленным рисом и жареной бараниной и кувшин с кумысом. Вся посуда была из чистого золота.
Гордон молча сел рядом с ней и с нескрываемым аппетитом принялся за еду. В своем грубом одеянии кочевника он выглядел очень странно посреди роскоши и великолепия этой комнаты. Ясмина задумчиво смотрела на него, и в ее взгляде сквозила какая-то таинственность.
— Мир не лежал у моих ног, Аль-Борак, — наконец сказала она. — Но у меня было достаточно всего того, чем я пресытилась до отвращения. Знаешь, как будто хорошее вино потеряло свой вкус. Лесть стала казаться мне оскорблением, восхищение мужчин звучало для меня как пустые, заученные и лишенные всякого смысла слова. Я безумно устала от глупых лиц, вечно мельтешивших у меня перед глазами, — от их тупых бараньих взглядов и таких же бараньих мыслей. Я устала от всех, за исключением нескольких человек, таких, как ты, Аль-Борак. Вы были волками в овечьей стае. Я могла бы любить тебя, Аль-Борак, но в тебе слишком много ярости; твоя душа подобна лезвию, о которое я боюсь пораниться.
Ничего не ответив, Гордон взял золотой кувшин с кумысом и мощными глотками осушил его за один раз, отчего у любого другого человека тотчас помутилось бы в голове. Но Гордон слишком долго жил, как кочевник, и любой самый жгучий кумыс был для него привычен, как вода.
— Итак, я стала принцессой, женой кашмирского принца, — продолжала она. — И тут я узнала глубины человеческого свинства, и это знание досталось мне слишком дорогой ценой. Он был грязной скотиной, и я сбежала от него в Индию, и один англичанин защитил меня, когда головорезы моего мужа собирались отвезти меня обратно к нему. Но этот негодяй все еще предлагает огромные деньги тому, кто доставит меня к нему живой, и тогда он успокоит свое уязвленное самолюбие, замучив меня до смерти.
— Понятно, — сквозь зубы пробормотал Гордон. — До меня доходили кое-какие слухи об этом.
На его лицо набежала тень, и, хотя он даже не нахмурился, в его глазах появилось что-то зловещее.
— Этот опыт и вызвал у меня окончательное отвращение к жизни, — с горечью сказала Ясмина, — к той жизни, которую я знала. Но я вспомнила, что мой отец был жрецом в Иолгане, он покинул город ради любви к одной чужестранке. Иолган я помнила по рассказам отца, хотя я тогда была совсем маленькой, и во мне зрело огромное желание покинуть мир и прийти сюда, чтобы обрести свою душу. Все боги, которых я знала, доказали мне свою ничтожность. Теперь передо мной зажегся знак Эрлика. — Ясмина слегка раздвинула складки одежды и показала Гордону напоминающий звезду талисман, висевший у нее на груди. — Я пришла в Иолган, как ты уже знаешь, потому что именно ты и привел меня сюда, под видом киргизки с Иссык-Куля. Люди помнили моего отца и, хотя они и считали его предателем, все же приняли меня, главным образом из-за того, что есть одна старая легенда, которая рассказывает о женщине-богине со звездой на груди. Они приняли меня как воплотившуюся в дочь Эрлик-хана богиню. Когда ты ушел обратно, первое время я была всем довольна. Люди поклонялись мне с такой искренностью, которую я никогда не видела в том прежнем мире. Их странные ритуалы были необычными, но завораживающими. Сначала я воспринимала только их внешнюю сторону. Затем я начала проникать все глубже в суть их мистерий…
Ясмина замолчала, и Гордон вновь увидел в ее глазах страх. Он молчал, терпеливо дожидаясь, когда она продолжит свой рассказ. Ясмина взглянула на него и, вздохнув, опустила голову.
— Я мечтала о спокойном уединении, — наконец с трудом произнесла она, не глядя на Гордона. — Я думала, что этот город населяют мистики и философы, но оказалось, что это логово безумцев, отрицающих все, кроме дьявола. Это не мистика, это черный шаманизм, отвратительный и мерзкий, как те тундры, которые породили его. Я увидела то, что привело меня в ужас. Да, я, Ясмина, никогда не ведавшая страха, теперь по-настоящему узнала, что это такое, и научил меня ему Йогок, верховный жрец. Ты знаешь его и, прежде чем покинуть Иолган, предостерегал меня, но тогда я не обратила на твои слова особого внимания. Он ненавидит меня. Он знает, что я не богиня, но боится моей власти над людьми. Он давно убил бы меня, если бы осмелился.
