– Чего те надо?! Щас как выйду, по башке как звякну! – прокричали нахмуренные брови и заспанные, отекшие глаза, внезапно появившиеся в амбразуре окошка.
– А ты выйди или лучше меня впусти, – усмехнулся Фламер, ехидно прищурясь и ловко закинув за спину меч.
– Не положено, прочь пшел! – прокричали глаза, собираясь закрыть задвижку.
– А может, ты музыку любишь? Так я продолжу, – пожав плечами, ответил Анри и снова протянул руку к рукояти меча.
– Щас арбалетчикам на башне крикну, они, знаешь, куда тебе болт засадят?!
– Как бы тебе, служивый, потом кой-что потолще туда не забили за несообразительность и тупость твою! Не видишь, что ли, господа благородные пожаловали!
Узкие щелочки глаз заморгали, потом в них что-то забегало. Стражник то ли соображал, то ли пытался разглядеть герб на залепленном грязью боку кареты, которого, впрочем, там никогда и не было.
– Ты, что ли, благородный?! – Голос стражника не стал более доброжелательным, но по крайней мере в нем уже не слышались нотки неприязни и агрессии. – Разрешение на въезд есть?!
– Есть документик, – кивнул Анри, доставая из-за голенища сапога тощий, но звонкий кошель. – Листов в нем немного, но зато печати добротные. Поверь, я уж толк в этих делах знаю!
Глазенки в окошке снова забегали. Страж явно хотел оставить себе завораживающе раскачивающееся на шнуре «разрешение», но чего-то боялся.
– Эх, друг, не вовремя ты. Я бы пустил, да офицеру нашему чего-то сегодня не спится, шастает по двору, бес лохматый!
– А ты офицеру своему передай, что у меня дело к полковнику вашему, послание важное…
– Какое еще послание, от кого?! – Щелочки глаз вдруг расширились чуть ли не во все окошко.
– От командира второго егерского, капитана, крепкого такого, низенького, да с сединой…
– Да что ж ты мне башку морочишь, черт усатый, сразу почему не сказал!
Окошко закрылось, а через несколько секунд послышался скрежет отодвигаемых засовов. Анри уже взял лошадь под уздцы и хотел шагнуть в открывающиеся перед ним ворота, но на мост вышли трое солдат с алебардами и молодой длинноволосый офицер, бледный настолько, что сомнений в причине его бессонницы не возникло. К тому же лейтенант совсем позабыл стряхнуть с сапога остатки жаркого и несколько капустных листьев.
– Что за послание? Говори мне, к полковнику все равно не пущу! – пробормотал себе под нос пехотный лейтенант.
– Второй егерский батальон вчера вечером разгромил крупную банду кольберцев в восьми милях к северу отсюда. – Эка невидаль… Это все?! – хмыкнул мученик похмелья. – А еще капитан, командир батальона, просил передать лично вам вот это… и нижайше ходатайствует пропустить нашу карету в город. – Кошель с десятью сонитами незаметно сменил хозяина. – На нас как раз эта банда напала. Документы все в сундуке были, а сундук со второй каретой ехал, с той, что в болоте утопла… – не моргнув глазом, врал Анри, рассчитывая исключительно на порядочность офицера.
История злоключений была неубедительной, в дороге важные документы носят всегда при себе, а не прячут по сундукам. Офицер мог прогнать его взашей и не вернуть денег. – Чего встали, чего рты раззявили?! Пропустить! – вдруг рявкнул на солдат офицер и куда-то очень быстро удалился. Наконец-то это случилось, карета, поскрипывая расшатанными рессорами, въехала в ворота имперской крепости, бывшей когда-то процветающим городом. Анри увидел бревенчатые постройки и несколько десятков сшитых из лоскутов материи шатров, возвышающихся на каменных фундаментах сгоревших или разрушенных домов. Впервые перед взором солдата предстали настоящие мурьесцы: жалкие, грязные попрошайки в рваных одеждах, живущие несбыточной мечтой накопить пару-другую десятков сонитов и навеки покинуть родные места.
«Какая там, к дьяволу, борьба за свободу?! Пока местная верхушка тешит себя тщеславными надеждами, их народ с голоду дохнет! – думал Анри, всматриваясь в лица изнуренных голодом людей, сидевших возле своих хибар или бесцельно шатающихся между шатров. – Если мечта повстанцев все же осуществится и флаг Королевства Мурьеса вновь будет развеваться на ветру, то взвеет он над кладбищем, а не над страной!»
В конце первого дня пути караван успешно добрался до берега Бьерки и расположился на ночлег невдалеке от ворот пограничного форта. Граф Карвол действительно все продумал до мелочей. По крайней мере комендант крепости был заблаговременно предупрежден о прибытии «важных должностных лиц» и получил строжайшее предписание из Кархеона незамедлительно пропустить их на другой берег. Однако въезжать на опасную территорию ночью, да еще после долгого пути, Совер не решился. Комендант любезно предложил уставшим путникам разместиться в одной из казарм, но граф почему-то отклонил предложение, хотя к ночи сильно похолодало, а ветер был таким сильным, что задувал костры.
Пархавиэль старался держаться поближе к Артуру, как ни странно, единственному человеку в этом огромном таборе, с которым можно было поговорить, например, о том, куда запропастился Нивел, не подошедший к ним сразу после остановки карет.
– А я почем знаю, где его нелегкая носит? Дружбу небось еще с кем завел, – сухо ответил Артур уже на трижды или четырежды повторяемый гномом один и тот же вопрос, не видел ли он где шустрого паренька. – Он человечек образованный, любознательный, всюду нос свой длиннющий совать привык. Чем ко мне без толку приставать, встал бы, обошел бы костры!
Пшеничная каша в котле громко булькала, а выделенная по личному приказу графа Карвола из походных запасов баранья нога аппетитно торчала из варева и наполняла воздух вокруг приятным ароматом. Однако не дурманящие, сводящие с ума запахи были причиной бездействия гнома, не желавшего отправиться на поиски своего затерявшегося в толпе солдат и слуг графа компаньона. Просто Пархавиэль уже трижды обегал лагерь и не смог обнаружить Нивела. Гном не надеялся, что на четвертый раз ему улыбнется удача.
– Чаще в котле мешай, а то каша комками будет и снизу подгорит, – посоветовал гном не очень сведущему в приготовлении еды Артуру, который, однако, не спешил уступать место повара.
Хоть походный котел и не был большим, но ужин обещал быть сытным. Если не отыщется Нивел, а получившая в бою крепкий удар по голове Флейта предпочтет крепкий сон чревоугодию, то едоков будет всего двое. «Хоть нажрусь до отвала с расстройства», – утешал себя Пархавиэль, неимоверным усилием воли подавляя чудовищные спазмы ноющего с голодухи желудка.
– Слышь, гроза морей и сточных вод, – обратился гном к Артуру, – а рыцарь тот как? Ну, тот, что с нами рядом был, очухался или нет?
– Не знаю, вшивая борода, не знаю, – ответил пират в той же самой манере.
За несколько часов езды на одних козлах, а затем сидения у одного костра отношения между Зингершульцо и пиратом заметно улучшились, наверное, потому, что отсутствовал фактор, мешавший им сблизиться ранее, – поблизости не было Флейты.
– Слышь, лысая башка, а когда ты по морю плавал, то кем был? Небось бакманом, орал на ребят своих во все лужено горло да командами всякими ругался!
– Во-первых, не бакманом, а боцманом, а во-вторых, командами не ругаются, – заметил Артур, стараясь придумать, как бы ему поддеть в отместку гнома. Но, к несчастью, ничего путного не приходило в голову.
– Ты на вопрос не ответил, любезный, кем же ты все-таки был, только не ври, что капитаном, – не унимался гном.
– Командиром абордажной команды, – решил признаться Артур, поняв, что докучливый гном все равно от него не отвяжется.
– Какой команды?
– Да той самой, что первой на вражеский борт перебирается и глотки врагу режет!
– А-а-а-а, ударная группа, – с пониманием и уважением кивнул гном, переводя чужое понятие на реалии уже потихоньку забываемой им подземной жизни. – Ну а со жрачкой-то как, управишься? А то за другими кострами уже ложками вовсю частят.
– Сейчас готово будет. Поди Флейту покличь!
– Сам поди, она тя больше уважает, – ответил Пархавиэль, в глубине души ожидавший, что пират примется его разубеждать.
Однако Артур промолчал, не спеша поднялся и побрел к каретам, проведать страдающую от головных болей и тошноты боевую подругу. Воспользовавшись удачным моментом, проголодавшийся гном уже собирался запустить ложку в котел, как за его спиной послышался хруст сухих веток.
– Не опоздал? – тихо спросил дрожащий юношеский голос.
Пархавиэль обернулся и, выронив ложку из рук, не удержался от того, чтобы крякнуть. Перед ним стоял Нивел, замерзший, продрогший, съежившийся и неестественно бледный. До Зингершульцо внезапно дошло, что имел в виду Артур под загадочным словом «вроде», употребленным в контексте с «жив». Подхваченная пареньком еще до их знакомства простуда прогрессировала и не хотела уходить из молодого организма. В замке Пархавиэлю показалось, что дела юноши пошли на поправку, но теперь все снова вернулось на круги своя. Нездоровая бледность, впалые, слезящиеся глаза, озноб и мокрота из раскрасневшегося, опухшего носа, все признаки болезни были снова налицо.
