— Что некрасиво? — спросил он, оборачиваясь, и увидел Ла Фалуаза.
— Я говорю о завтрашнем ужине… Мог бы и меня пригласить.
Фошри хотел было ответить, но тут снова к нему подошел Вандевр и заявил:
— Представьте себе, она вовсе не фукармоновская пассия, а вон того господина. И тоже прийти не может. Вот не везет! Но я все же завербовал Фукармона. Он попытается привести Луизу из Пале-Рояля.
— Господин Вандевр, — повысила голос г-жа Шантеро, — правда ли, что в воскресенье освистали Вагнера?
— О да, и притом беспощадно, — ответил он, делая шаг вперед, с изысканной вежливостью.
Но так как дальнейших вопросов не последовало, он отошел и шепнул на ухо журналисту:
— Пойду еще попытаю счастья… Вот те юнцы непременно должны знать девочек.
Журналист смотрел, как граф, любезный, улыбающийся, подходил по очереди ко всем присутствующим мужчинам, мелькая то в том, то в другом уголке салона. Он втирался в кружок беседующих, шептал что-то на ухо соседу, оборачивался, заговорщически подмигивая и глубокомысленно кивая головой. Казалось, он передает по рядам некий пароль, сохраняя, впрочем, обычный непринужденный вид. Мужчины повторяли друг другу его слова, уславливались о встрече, и возбужденный шепот, сопровождавший вербовщика, заглушался проникновенными рассуждениями дам о музыке.
— Нет, даже не говорите мне о ваших немцах, — твердила г-жа де Шантеро. — Пение — это веселье, это свет… Слышали вы Патти в «Цирюльнике»?
— Упоительно! — прошептала Леонида, хотя сама бренчала на пианино лишь арии из оперетт.
Тем временем графиня Сабина позвонила. Когда на ее вторники собиралось не очень много гостей, чай сервировали тут же в салоне. Давая лакею распоряжение освободить маленький столик, графиня следила взором за Вандевром. Неопределенная улыбка слегка обнажила ее белые зубки. И так как граф проходил милю, она остановила его вопросом:
— Что это вы здесь за комплоты устраиваете, господин Вандевр?
— Какие комплоты, сударыня? — спокойно ответил тот. — Ровно я ничего не устраиваю.
— Да? А мне показалось, что вы чем-то озабочены. Кстати, помогите-ка мне.
И Сабина вручила графу альбом с просьбой положить его на пианино. Однако по дороге он нашел способ шепнуть Фошри, что будет Татан Нене, признанная обладательница самого красивого бюста в этом сезоне, и Мария Блон, та, что недавно дебютировала в Фоли-Драматик. Меж тем Ла Фалуаз ходил за графом по пятам, надеясь получить приглашение. В конце концов он добился своего. Вандевр без долгих разговоров пригласил его на ужин, только взял с него слово привести Клариссу; и так как Ла Фалуаз мялся, делая вид, что стыдится своей назойливости, граф успокоил его:
— Ведь я же вас пригласил! Этого вполне достаточно.
Теперь Ла Фалуазу не терпелось узнать имя их завтрашней хозяйки. Но тут графиня подозвала Вандевра и стала расспрашивать его о способах заварки чая, принятых у англичан. Граф часто бывал в Англии, где на ипподромах скакали его лошади. По его мнению, заваривать чай умеют одни лишь русские; и он тут же сообщил их рецепт. Но, видимо, пока он разговаривал с дамами, его грызла все та же тайная мысль, потому что он вдруг прервал свой рассказ и спросил:
— Ах да, где же маркиз? Неужели мы его сегодня не увидим?
— Отец обещал непременно быть, — ответила графиня. — Я уже начинаю беспокоиться… Должно быть, его задержали дела.
Вандевр незаметно улыбнулся. Очевидно, и он тоже знал, какого рода дела могли задержать маркиза де Шуар. Он сразу вспомнил хорошенькую особу, которую старик время от времени вывозил за город. Может быть, удастся заполучить хоть ее.
Тем временем Фошри решил, что самое время передать графу Мюффа приглашение на ужин. Вечер близился к концу.
— Нет, это вы серьезно? — спросил Вандевр, подумавший было, что журналист просто шутит.
— Вполне серьезно… Да она мне глаза выцарапает, если я не исполню ее поручения. Ничего не поделаешь, дамская прихоть!
— Тогда я вам помогу, голубчик!
Пробило одиннадцать часов. Графиня с помощью дочки разливала чай. Так как нынче съехались только наиболее близкие знакомые, чашки и тарелочки с печеньем запросто передавали из рук в руки. Дамы остались сидеть в креслах у камина, отхлебывая чай маленькими глоточками, деликатно откусывая печенье, зажатое в кончиках пальцев. От музыки разговор перешел к поставщикам. Конфеты можно брать только у Буассье, а мороженое у Катрины; впрочем, г-жа Шантеро высказалась за Латенвиля. Беседа шла все ленивее: казалось, салон погружается в дремоту. Штейнер снова взялся незаметно обрабатывать депутата, зажав его в углу козетки. Г-н Вено, видимо давно испортивший себе зубы сладостями, брал одно сухое печенье за другим и грыз его почти бесшумно, как мышь; а начальник управления, уткнувшись носом в чашку, все пил и пил чай. Графиня неторопливо переходила от одного гостя к другому, останавливалась на несколько секунд, вопросительно глядя на мужчин, и шла дальше, все так же улыбаясь. От огня, бурно пылавшего в камине, она порозовела и выглядела сейчас старшей сестрой своей дочки, которая казалась особенно сухой и нескладной по сравнению с матерью. Фошри, о чем-то беседовавший с Мюффа и графом Вандевром, заметил, что графиня направляется к ним, и сразу замолчал, что, впрочем, не ускользнуло от ее внимания; не остановившись, она пронесла мимо чашку чаю и предложила ее стоявшему невдалеке Жоржу Югону.
— Одна дама приглашает вас к себе на ужин, — весело начал журналист, обращаясь к графу Мюффа.
Граф, хмурившийся весь вечер, кинул на говорившего удивленный взгляд: какая дама?
— Да Нана же, — брякнул Вандевр, которому хотелось поскорее довести дело до конца.
Лицо графа приняло еще более спесивое выражение. Только судорожно дернулись веки да сморщился лоб, словно в приступе мигрени.
— Но я незнаком с этой дамой, — пробормотал он.
— Да полноте, ведь вы у нее были, — вставил Вандевр.
— Как так? Я у нее был?.. Ах да, правильно, заглянул по делам благотворительного комитета. Я и не помню об этом. Все равно я с нею незнаком и не могу принять приглашения.
Он словно оледенел, показывая всем своим видом, что принимает это за шутку, и притом дурного тона. Человеку его положения не место за столом подобной женщины. Вандевр так и взвился: ведь речь идет об артистическом ужине, талант искупает все. Но граф, не дослушав Фошри, который старался доказать, что ничего особенного тут нет, и в подтверждение своей правоты стал рассказывать о том, как шотландский принц, сын королевы, сидел бок о бок за столом с бывшей кафешантанной певичкой, — решительно отказался от приглашения. И при всей своей вежливости не удержался от досадливого жеста.
Жорж и Ла Фалуаз, которые пили чай, стоя друг против друга, услышали обрывки этого разговора.
— Вот оно что, ужин будет у Нана! — прошептал Ла Фалуаз. — Как это я сразу не догадался?
Жорж промолчал, но вспыхнул, белокурые его кудри растрепались, голубые глаза запылали; все эти дни его повсюду подстерегал порок, и он ходил воспламененный страстью, все рвался куда-то. Наконец-то он окунется в ту самую стихию, о которой втайне мечтал.
— Вот только адреса я не знаю, — продолжал сетовать Ла Фалуаз.
— Бульвар Османа, угол улицы Аркад и Паскье, третий этаж, — выпалил Жорж единым духом.
И так как его собеседник удивленно поднял глаза, юноша, покраснев еще сильнее, добавил, задыхаясь от смущения и фатовства:
— Я тоже буду, она пригласила меня сегодня утром.
Но тут в салоне началось движение. Вандевру и Фошри пришлось отступиться от графа. Вошел маркиз де Шуар, и все поспешили ему навстречу. Шагал маркиз с трудом, волоча непослушные ноги. Он остановился посреди салона мертвенно-бледный, неуверенно моргая глазами, будто попал сюда, под яркий свет ламп, прямо из темного переулка.
— Я уже не надеялась вас видеть сегодня, папенька, — произнесла графиня. — И волновалась бы до утра.
Маркиз ошалело взглянул на дочь, не понимая, о чем разговор, и ничего не ответил. Неестественно белый нос, слишком крупный для гладко выбритого лица, производил впечатление болезненно разросшегося придатка, нижняя губа бессильно отвисла. Добросердечная г-жа Югон сразу же пожалела немощного старца.
— Вы слишком много работаете. Вам необходимо отдохнуть. В наши годы уже пора переложить часть работы на молодые плечи.
— Работа! Ох да, работа! — промямлил маркиз. — Слишком много работы…
Он старался овладеть собой, выпрямил свой сгорбленный стан и жестом, вошедшим в привычку, провел ладонью по своим поредевшим волосам, курчавившимся за ушами.
— Над чем это вы трудитесь до самой ночи? — спросила г-жа Дюжонкуа. — Я думала, вы на приеме у министра финансов.
За маркиза ответила его дочь:
