Йоже Гале имею в виду. Мог же просто постоять в сторонке и дождаться, когда проект провалится, если он так действительно считает. А потом подойти и доброй отеческой улыбкой утешать.
— Мда… — задумчиво пробормотал товарищ Иванов.
На некоторое время воцарилась гулкая тишина. Товарищ Иванов молчал и сосредоточенно размышлял. А я старался не отсвечивать. Авось пронесёт.
И пронесло. Видимо, сегодня удача была на моей стороне.
— Так, Бубнов, забирай отсюда Раневскую и дуйте в гостиницу, — устало сказал товарищ Иванов, и потёр глаза, — скажи товарищу Сидорову, пусть бегом идёт в город. Я буду ждать его в кафане «У Йована». Он знает. И давай там, не задерживайся. Мне ещё рейд по остальным злачным местам делать.
Я хотел съязвить, мол, хорошо развлекаетесь, но вспомнил, кто такой товарищ Иванов и прикусил язык. Но, видимо, на моём лице было всё написано, потому что товарищ Иванов сердито огрызнулся:
— Опять этот Тельняшев пропал, мать его за ногу! Я спать хочу. А должен ходить и искать его!
Мне даже на миг жалко его стало. Но потом я отбросил эмоции. Работа у него такая. Сам себе судьбу выбрал. Теперь пусть ходит и ищет.
Когда я спустился, обстановка за столом напоминала поле битвы. Все были надутыми и молчали. Изабелла сидела с прямой спиной и пристально рассматривала стену. Фаина Георгиевна что-то торопливо жевала. Йоже Гале тяжко вздыхал и переводил взгляд с одной на вторую, но видно было, что он не в своей тарелке и не знает, как разрядить обстановку и что делать.
Я спросил его, кивнув на сестёр:
— Не помирились?
Изабелла и Фаина Георгиевна фыркнули и не ответили ничего вразумительного. А Йоже Гале печально вздохнул.
— Ну, раз так, Йоже, отвези Изабеллу на квартиру, — сказал я, — а мы с Фаиной Георгиевной идём домой. И так товарищ Иванов сильно недоволен был.
Раневская хотела что-то сказать, но не сказала.
Вот и ладненько.
Йоже посмотрел на мня с ужасом, мол, там же Лёля, а я пожал плачами и философски развёл руками, мол, такова жизнь ничего не поделаешь. Как-то оно само должно разрулиться.
Мы шли с Фаиной Георгиевной по сонным улочкам Сремской Каменицы и молчали. Я молчал, потому, что зверски устал. А вот Злая Фуфа молчала, потому что чувствовала вину. И предо мной, и перед Изабеллой. И перед Йож Гале.
— Я такой неудобный всем человек, — наконец, нарушила паузу она. — Мне так перед тобой неудобно, Муля. Ты столько сделал для меня, а я…
Если она думала, что я поведусь на эту манипуляцию — то нет. Вместо того, чтобы, как планировалось по сюжету данного крючка, начать её успокаивать и говорить, что, мол, всё бывает и она такая капец великая и поэтому ей всё можно, так вот — я не стал так делать. Вместо этого только печально вздохнул и не ответил.
Фаина Георгиевна по дороге ещё пару раз пыталась вызвать меня на разговор, причём так, как ей хочется, но я отмолчался. Пусть обдумает своё поведение. Иначе из моего желания ей помочь ничего не получится.
— Ты мне даже спокойной ночи не пожелаешь? — сварливо спросила она напоследок, когда мы уже дошли до дверей своих номеров (они были рядом, через две двери).
— Спокойной ночи, — бесстрастным голосом сказал я, вошёл стучать в комнату к товарищу Сидорову, как велел товарищ Иванов.
А на следующее утро Фаина Георгиевна играла. Ах, как она играла. Нанович следил за нею блестящими глазами и периодически хватался за сердце. Да все на съемочной площадке следили, не отрываясь.
И всё было хорошо, пока к нам не подъехал мотоцикл и оттуда не спрыгнул взъерошенный парень. Я узнал в нём Зорана. Увидев меня, он подобрался и ринулся ко мне, свирепо чеканя шаг. И я понял, что дело пахнет керосином.
— Товарищ Бубнов! — звенящим голосом воскликнул он. — Это безобразие!
— Что случилось? — очень мягко ответил я, пытаясь потушить конфликт в зародыше.
Но конфликт тушиться не желал.
— Товарищ Бубнов послушайте! Ваших комсомольцев было десять, а теперь девять! Где ещё один человек? Как нам сцену дальше снимать? — возмущённо воскликнул Зоран.
— Погодите, если их было десять, значит так и есть. Может просто кто-то в туалет ненадолго отошёл или опаздывает? — попытался разрулить я, а у самого аж сердце рухнуло. Это должна была быть Изабелла. Ну, или Лёля. По спискам. И вот что теперь делать?
— И что теперь делать? У меня ж съемка идёт, — опять заголосил Зоран.
— Да нет проблемы, — выдавил улыбку я, — в крайнем случае, кого-то из местных пока взять можно.
— Как это нет? А бюджет? Те деньги, что мы платили местным, пошли на проживание и кормёжку ваших. Вот и получается, что деньги потрачены, а одного человека нет.
— А я говорю — не проблема это, — сказал я, — вы же всё равно их гримируете?
— Ну да…
— Ну так давайте я пока заменю недостающего человека. А потом он подойдёт.
— Ага. И гримировать двух, вместо одного — так никакого грима не напасёшься.
— Тоже мне проблема, — вздохнул я, — если так, то я могу весь день в массовке играть. Мне даже интересно будет попробовать.
Зоран успокоился. На том и порешили.
Мы сели на его мотоциклет и рванули на съемочную площадку номер два, то есть, туда, где снимали массовку.
У нас были нестабильные группы. Состав их менялся в зависимости от съемочных целей. И вот сегодня, к примеру, часть людней из нашей, первой группы, перекинули сюда. Насколько я понял, снимали большую батальную сцену. Точнее второй план. По сюжету солдаты выбегают из леса, устрашающе орут, стреляют из ружей и нападают на мирную деревню. А мирные крестьяне жалостливо погибаюст.
Я спрыгнул с мотоцикла и пошёл гримироваться.
Тут были все наши и даже Рина Зелёная.
Бобана и Мирка крутились тут же. В массовке они не участвовали, а что они здесь делали, я так и не понял. При виде меня Бобана зло фыркнула и отвернулась, а вот Мирка наоборот — заулыбалась и хотела уже подойти, как ей помешали.
— Товарищ Бубнов! — возмущённо воскликнул рябой крестьянин с бельмом на глазу. Он показался мне смутно знакомым. Приглядевшись, я понял, что это Толстиков Денис в гриме. Один из десяти «золотых детишек». Так-то он раньше хоть и участвовал в всех этих безобразиях, но особо активности сам не проявлял. А сейчас прицепился вдруг ко мне:
— Товарищ Бубнов! Ну куда это годится?
— Что случилось?
— Почему нас заставляют ещё и декорации перетаскивать?
— А что с ними не так? — не понял я. — Сильно тяжелые,
