— Прощайте. Как бы ни была сильна тьма, всегда есть люди, которые будут готовы помочь. Только — позовите.
Я тронул коня. Борис стремительно выскочил из воды и схватил меня за руку; я мог хорошо рассмотреть его — сильного, гибкого, как лоза, капли воды на его теле блестели на солнце. «Они слишком хороши для жизни», — мелькнуло у меня в голове.
— Добрыня! О какой тьме ты говоришь? И почему ты исчез?
— Все это знает великий князь киевский, — сказал я, пристально глядя ему в глаза. — Но я чист перед ним и перед вами.
Я наклонился к нему:
— Ты старший. Помни о тьме!
Я поехал в лес; когда я обернулся, сквозь ветви увидел — братья стояли на берегу и смотрели вслед; мне казалось — они понимали многое…
У меня было тяжело на душе. Я хотел прийти к ним как друг, а пришел как черный вестник. Зачем я это сделал? Но что мне оставалось еще? Рассказывать им всю историю про Святополка, чтобы потом князь Владимир обвинил меня в том, что я сею раздоры и смуту?
Однако горечь эта постепенно забылась, и я вспоминал княжичей такими, какими я их увидел в первое мгновение — счастливых солнечных братьев.
Кто знает, говорил я себе, князь Владимир умен, ядовитое дыхание Волхва теперь слабее, разговоры о престолонаследии идут. Борис, возможно, поднимет бремя власти, а там я уж смогу отчасти защитить его; он будет мне верить. В отличие от его отца…
Больше я не видел княжичей, но, чем дальше отстоял я от последней с ними встречи, тем с большей уверенностью думал я о будущем. В Новгороде, когда я был у матери, до меня дошли разговоры, что князь Владимир заточил Святополка и сделал окончательный выбор: Борис.
Узнав это, я решил отправиться в Киев, к своему другу Даниле, который продолжал встречаться со мною тайно все эти годы. Моя опала коснулась и его, но теперь вроде князь стал забывать о своем гневе.
Итак, я ехал из Новгорода. Я не спешил.
Вереск цвел по пустошам, и в его сиреневом дыму сладко барахтались бархатные пчелы. От земли тянуло солнцем, грибы проглядывали во мху под корнями сосен. Легкая пыль поднималась за моим конем и тут же оседала. Сороки, перегибаясь на ветках, смотрели на меня. В озерах плескала крупная рыба.
Уже несколько лет — со смерти Маринки — я не чувствовал себя лучше, чем теперь. Степь была отброшена. Княжеский престол стоял крепко. Князь Владимир правил уверенной рукой; вести о том, что он делает своим наследником Бориса, хоронили мои страхи. Обещанный срок смуты — через три года — прошел. Как видно, падение главного Оплота Волхва — Идолища — порушило или, во всяком случае, отсрочило его замыслы. Земля одевалась церквами. Перуновы капища еще стояли в лесах, но Перун уходил. Мысли мои были светлы, как были светлы дни начала лета.
По дороге я свернул в Полоцк. Я любовался на церкви и посадские дома из светлых сосновых бревен, на кипение толп на улицах, на весь оживленный летний городской гомон.
Кто-то тронул меня за стремя. Я поворотился и увидел незнакомого мне человека.
— Наконец-то я нашел тебя, Добрыня. Возьми.
Я протянул руку — и свет померк в моих глазах. На моей ладони лежало соловьиное перо.
— Ты идешь из Свапуща?
— Да.
Все кончено, подумал я. Волхв собирает своих детей.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Не прощаясь с незнакомцем, я пустил коня вскачь и скоро ехал уже за пределами города, полями, в последние годы у меня вошло в привычку раздумывать на ходу, но сейчас вести эти были так ошеломляющи, что я соскочил с коня, сел на землю и постарался сосредоточиться. Я оглянулся. Поля. Перелески. Ленивые облака. Мошки над пашней. Пустынная дорога. Помогай мне, Русская земля!
Выходило так, что я, Добрыня, Добрыня Никитич, или, как меня еще стали называть, Добрыня Новгородский, узнал о чем-то, по всей вероятности, раньше многих.
Нет, не ушел Волхв с Русской земли, глупо было рассчитывать на чудо. Не в годы Волхва менять свои притязания. Изменился лишь срок — не три года, а пять… Владычество сначала здесь, а потом… Итак, Волхв собирает своих детей. Он не вспоминал о Соловье долгие годы — сколько? Радко должно быть сейчас двадцать четыре? двадцать пять? И вот — вспомнил. Волхв собирает своих детей. Значит, пришло назначенное им время.
Откуда ждать удара? Степь? Варяги? Смута на Русской земле? Куда бросаться? Куда скакать? Кому говорить- «Тревога!»? Кто поверит мне, кто испугается, когда все кажется прочно. С кем говорить?
С князем Владимиром (десять дней пути)?
С Учителем (пять дней пути)?
С Ильей (где сейчас искать его; кажется, Илья на южных рубежах — пятнадцать дней пути)?
С Алешей? Но я вовсе не знаю, где сейчас Алеша.
С сыном Владимира Ярославом, правителем Новгорода (четыре дня пути)?
С Наиной, матерью Соловья (девять дней пути)?
И тут я совершил первую ошибку. Я решил скакать к Наине и никому ничего не говорить.
Это была плохая поездка. Я гнал коня, понимая, что сменить его мне будет негде и что загонять его я не могу: тогда и я пропал. Мне не нравилось то, что я чувствовал в окружающих лесах. Лешие подходили к самой дороге. В голосах зверей и птиц слышалось беспокойство. Когда я мчался вечерами мимо озер, русалочий хохот был слышен издалека. Как я не замечал этого раньше? Велика была Сила Волхва, прочную пелену он сплел над Русской землею, убаюкал всех нас, и меня в том числе.
Крестьяне жаловались, что пшеница родится в этом году какая-то бешеная, ранняя («словно спешит куда-то, боится не успеть»); появлялись на свет странные животные — двухголовые, трехглазые. Я проклинал свою беспечность. Но никто пока ничего не слышал о человеческих странных делах.
Я легко нашел Наину. Она сидела у дороги и безжизненно смотрела вдаль. Она узнала меня:
— Спаси его, Добрыня!
Мать, подумал я. Вся Русская земля скоро будет в огне, а ты только о сыне.
Соловья увезли две луны назад. Приехали всадники — и увезли. Волхва с ними не было. Я не узнал ничего и помчал в Киев, слыша за спиной слабый голос:
— Спаси его, спаси!
Я проскакал день, пока не встретил отряд, предводитель которого сообщил мне, что в Новгороде сын Владимира Ярослав поднял мятеж и зовет варягов из-за моря, чтобы сесть в Киеве на трон. И тут я совершил вторую ошибку. Я свернул с Киевской дороги и поскакал на Новгород.
Что вело меня? Я думал, что мои попреки и советы Владимиру уже бесполезны и что надо скакать в самое пекло.
За день до Новгорода я напоролся на засаду из шести всадников. Я разозлился не на шутку. Я спешил.
Я не пощадил никого; с некоторых пор это стало моим правилом в отношении засад. На шее у каждого я нашел то, что, собственно, и ожидал увидеть — серебряное копытце. Знак Волхва.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
