Страсть к верховой езде почти в то время была необходимостью. По рассказам старожилов, в Москве в осеннюю и дождливую погоду, дорога были совершенно недоступны для экипажа и подмосковные помещики почти все отправлялись в Москву верхом. Так, однажды въехал в Москву и фельдмаршал Сакен. Утомленный, избитый толчками, он приказал отпрячь лошадь из-под форейтора, сел на нее и пустился в путь. Когда явились к нему московские власти с изъявлением почтения, он обратился к губернатору с вопросом: был ли он уже губернатором в 1812 году, и на ответ, что не был, граф Сакен сказал: «А жаль, что не были! При вас Наполеон никак не мог бы добраться до Москвы».
В старое время, когда еще были живы Орловы, Шереметевы, Остерманы и другие представители московской аристократии и когда все эти магнаты жили с необычайной роскошью, то эта роскошь была совершенно азиатская, как и нравы, в то время господствовавшие, огромные дома по большей части убраны без всякого вкуса, бесчисленное множество слуг, крепостные театры, доморощенные танцовщицы, домашние оркестры, ежедневные обеды, богатые не качеством, но количеством блюд, и балы, на которые съезжалась вся Москва. Вот картина одного из балов 1801 года. По всему дому – бесчисленное множество слуг, и богато, и бедно одетых. В танцевальной зале гремит музыка, в ней почти все гости и сам хозяин, который в полном мундире и во всех орденах сидит посреди первых сановников и почтенных московских дам. Этот аристократический круг, эти кавалерственные дамы и седые старики в лентах и звездах, толпа молодых людей, тоже вся без исключения в мундирах, – все это придает какой-то важный и торжественный вид балу, который во всех других отношениях, конечно, не мог бы назваться блестящим. Ужин отличается великолепным серебряным сервизом, да полнотою и обилием блюд. После ужина танца начинаются бесконечным а ла греком, одна фигура сменяет другую, и кавалер первый пары, несмотря на свои шестьдесят лет, решительно не знает усталости, он начинает престранную фигуру, очень похожую на хороводную фигуру, все пары путаются, общий хохот, суматоха, беготня; вдруг во время танцевального разгула хозяин привстает и кричит громовым голосом «гераус», т. е. вон! Музыка умолкает, кавалеры раскланиваются с дамами, и в две минуты во всей зале не остается ни одного гостя. Гости такой обиды не понимают и через неделю опять танцуют у невежливого хозяина, только он на этот раз не кричит уже «гераус», а протрубит на валторне тоже нечто, что означает «Ступайте вон!» На это тоже никто не сердился, – вообще приличие зажиточные люди в доброе старое время понимали очень условно и знали только одно «показание к житейскому обхождению», напечатанное по повелению блаженной и вечнодостойной памяти Петра Великого. Книга эта учила, как держать себя в обществе, сохранять светское приличие и т. п. Так, эта книга не советовала придворному человеку «руками или ногами по столу везде колобродить, но смирно есть, вилками и ножиком по тарелкам и скатерти не чертить» «Когда говоришь с людьми, – наставляла эта книга, – то будь благочинен, учтив, не много говори, а слушай. Если случится речь печальная, то надлежит быть печальну и иметь сожаление. В радостном случае – быть радостну и являть себя весело с веселыми. От клятвы, чужеложства, играния и пьянства должен себя вельми удержать; придворный прямой человек не должен носом храпеть и глазами моргать, и ниже шею и плеча, яко бы из повадки, трясти. Не зван и не приглашен в гости – не ходи, ибо говорится: кто ходит не зван, тот не отходит не бран. Во всех пирах, банкетах и прочих торжествах отнюдь никакой скупости или грабительства да не являет, дабы не признали гости. Также излишняя роскошь и прихотливые протори зело не вохваляются. Не малая гнусность есть, кто часто сморкает, яко бы в трубы трубит, или громко чхает и тем малых детей устрашает и пужает. Еще зело непристойно, когда кто платком или перстом в носу чистит, якобы мазь какую мазал, а особливо при других честных людях», – и т. д.
При императрице Елизавете Петровне явилась новая книга светских приличий: «Грациан, придворный человек». Книга эта учила, что «большая вежливость – учтивый обман, а истинное учтивство – одолжение, а притворное лукавство – обхождение, всегдашняя наука в жизни, чего ради в нем великой осторожности потребно, всякое излишнее вредно, а наиначе в обхождении. Когда ты в компании, то думай, что в шахматы играешь». «Безмерная хвала пристойна к прикрытию лжи и злословия». «Никогда больного места не кажи». «Благодарность скорому забвению подвержена и зело тягостна», «Зависть все твои пороки приметит, а добродетели ни одной не увидит», «Обман входит ушами, а выходит глазами», «Великого вопрощика так надобно храниться, как шпиона», «Шутками наибольшие правды выведаны» и т. д.
При Екатерине II вышла в свет «Модная книга» со светскими наставлениями; она принадлежала к так называемой шуточной литературе – сатира была направлена против французских модников и модниц, гоняющихся безрассудно за модами. Автор в предисловии обращается к господам и госпожам, у которых поднимаются модные теперь пары (vapeurs); сочинитель говорит, что зеленый цвет, подобно прочим модам, продолжается не более недели и потому предлагает им наилучший румянец, подобный тому, который «сияет на их жестоко раскрашенных лицах и способный, по мнению докторов, рассеять и избавить их от ваперов».
Позднее было издано еще несколько книг с правилами вежливости и светских приличий, были и такие, которые предлагали эти правила в стихотворной форме. Так, в одном из таких уже изданий в сороковых годах предлагаются такие, например, советы:
Старайся, чтоб твой нос был свеж и чистНе фыркал, не сопел, не издавал бы свист,
или
Старайся за столом так руки держать,Чтоб платья дам не замарать…
и т. д. Учителями светских приличий в Екатерининское время были французы-эмигранты. Положение эмигрантов тогда было ужасное, многие из них не имели ни пристанища, ни куска хлеба, были и исключения, которые могли назваться богатыми и привезли с собою значительные капиталы. Люди чиновные и знатные вступали в русскую службу и, по милости императрицы, жили сообразно своему званию Загоскин упоминает об одном таком эмигранте, чуть ли не герцоге, которого он знал в своем детстве. Ему было за шестьдесят лет, но никто не мог ему дать этих лет, тон и манеры его были неподражаемы. Шитый французский кафтан, стальная шпага, парик а-лел-де-пижон, распудренный, бриллиантовые перстни на пальцах, золотые брелоки у часов и пуандалансоновые манжеты. Все это делало его щеголем. Ловкость его была тоже удивительная, бывало, закинет ногу на ногу, развалится в креслах, почти лежит. Сделай это другой, так будет невежливо и даже неблагопристойно, а к нему все шло – начнет ли он играть своей золотой табакеркою или обсыпит табаком жабо и отряхнет пальцами манжеты. А посмотрели бы вы, как он это делал. В каждом его движении были такие грасы, такая прелесть. «О, конечно, в этом отношении старые французы, – добавляет повествователь, – были неподражаемы!»
Пристрастие дворян к воспитанию детей в названное время французами-эмигрантами с великосветским лоском доходило до смешного. В журналах того времени часто встречаем выведенных таких господ, так, в «Московском вестнике» описан такой состоятельный помещик, который ищет учителя для своего маленького сына. Учителем непременно должен быть француз и притом трехтысячный, потому что дешевые – или пьяницы, или воры. Он ни слова не должен знать по-русски, потому что с таким учителем легче выучиться говорить по-французски. В «Литературных листках» тоже выведен один пятнадцатилетний сын помещика, прекрасно говорящий по-французски и танцующий, как Дюпор (известный балетный танцовщик, которому наша дирекция платила по 1 700 руб. в вечер). По внушению родителя, он хочет любить свое отечество, но не умеет, потому что не знает его.
VI
Воспитание по моде. – Французские «мадамы и мусье». – Столетие первого модного журнала. – Моды сто лет назад. – История фрака. – Шалуны и повесы. – Военное удальство и кутежи. – Мода на золото и портреты. – Уродливые моды времен директории. – Гонения и указы на французские моды. – Моды Александровских времен. – Плащcolsиa la Quiroga,и шляпаa la Bolivar «Воспитание по моде», состоящее в содержании у себя в доме «французской мадам и мусье», писатель XVIII столетия Н.И. Страхов, редактор «Сатирического вестника», характеризует так: «Если случилось, – говорит он, – что сии господа разругали вас в глаза, то стоит только послать слугу в Английский кофейный дом, и на другой день передняя ваша наполнится множеством мусьев, хотя известная наша склонность к французскому языку, а паче наша неразборчивость лишила Париж половины слуг, однако ж можете вы между ними найти таких, которые у знатных людей исполняли должность почтенных господ-камердинеров» причем он дает совет не справляться, знают ли они учить правильно языку, но вслушиваться, хорошо ли говорят они по-французски. Исчисляя прочие предметы, входящие в состав модного воспитания, необходимо нужного для «щеголеватых девушек и молодцов», Страхов упоминает о танцевании. Обращаясь к молодым девицам, автор иронически замечает: «Дабы не уменьшилось достоинство ног, продолжайте обучаться танцеванию целый век. Почитайте оное главнейшим приданым вашим и таким достоинством, которое составляет душу всех ваших дарований». Молодым щеголям он дает такой же совет: «Поместить в йоги веете достоинства, которые не влезли в их голову». Относительно музыкального воспитания он тоже предлагает только запомнить и заучить итальянские музыкальные термины.
