Борживой из Свинаржа, богемец, сорок два года. Рыцарь. Ни кола ни двора, ни гроша за душой. До недавнего времени спорил за фаворитство с фон Люфтенхаймером, нося почетное именование «друг короля», хотя официального status’а советника так и не получил. Богемец не только по крови, но и по духу, порою чрезмерно, что в последние годы при дворе не приветствуется, особенно после истории с бывшей любовницей Императора. Борживоя, к слову, спровадили из Карлштейна прочь именно после этой самой истории; надо сказать, не выгнали в чем был, не лишили королевской милости и не обвинили в измене, однако в замке он с тех пор не появлялся. Занимает пост наместника в Ауэрбахе, где Рудольф подумывает со дня на день заменить его Рупрехтом фон Люфтенхаймером — как только уверится, что юный рыцарь достаточно опытен, и придумает, куда еще без последствий пристроить друга юности. Предшествующим поездке в Майнц поручением Адельхайды была проверка вменяемости оставшегося на отшибе господина рыцаря-наместника-советника, после каковой проверки Рудольф уже всерьез стал подумывать о том, не будет ли самым безопасным выходом пристроить чрезмерно инициативного приятеля на плаху. О тайнах Императора знает давно. Однако из всех вышеназванных единственный возбуждает меньше всех подозрений: даже при своих радикалистских заскоках вреда сюзерену нанести не способен. Разве что проболтался по глупости; это возможно.
Шестеро. Поскольку наследника включать в список подозреваемых не имеет смысла — пятеро, двое из которых в отсутствии.
Любопытно то, что императорский брат, курфюрст Бранденбургский, не в курсе бабкиных секретов. С самого раннего детства он кочевал по семьям родичей и политически выгодных знакомых, воспитываясь фактически вне семьи, и по достижении им взрослости Рудольф, оценив беглым взглядом то, что получилось, принял решение семейными тайнами с недружелюбно настроенным братцем не делиться. Пояснения, данные вчера Императором, лишь подтвердили то, что Адельхайда singulatim[72] и Конгрегация omnes[73] уже давно вывели сами: отношения с единокровным братом оставляют желать лучшего, и ярчайшим тому подтверждением является тот факт, что Иоганн Бранденбургский не был позван нарочитым приглашением на рыцарский турнир, который открывался в эти дни. Личного письма не было послано, однако оглашение того, что conflictus Gallici[74] произойдет неподалеку от Праги в дни после Рождества Пресвятой Девы Марии и до Дня архангела Михаила, было сделано многажды во всех концах Империи, и не услышать оного оглашения строптивый курфюрст никак не мог. Однако, как доносили верные люди, ехать в Прагу или Карлштейн тот не собирался, мало того — затеял какое-то мелкое празднество в собственном имении, словно бы подчеркивая крайнее равнодушие к планам своего брата и короля.
Турнир… Событие, еще не так давно кажущееся своевременным и необходимым, теперь пробуждало смятение. Когда всё только планировалось, во всплесках провинциальных мятежей наметилось некоторое затишье, народные возмущения поутихли, еретически настроенные смутьяны чуть сбавили активность, и празднество, которое должно было объединить рыцарство различных степеней знатности и титулованности вокруг имени Императора, выглядело как нечто логичное. Разумеется, и сама Адельхайда, и Сфорца (да и не только) знали, что наступивший штиль — явление не только временное, но еще и обманчивое: просто в последнее время благодаря паре талантливых агентов удавалось вовремя пресекать мятежи, утихомиривать не начавшиеся еще возмущения, хватать смутьянов до того, как об этом становилось всеобще известно. Но около месяца назад неведомо как обоих агентов раскрыли, и…
Сейчас, в обрамлении происходящих вокруг событий, этот съезд вооруженных бездельников вызывал двойственные чувства. С одной стороны, именно теперь необходимо показать это единение, пусть и не существующее воистину, единство низкого и высокого рыцарства, рыцарства германского и провинциального, от богемского до брабантского и даже миланского — если не врут агенты, два итальянских оборванца не поленились явиться и попытать счастья. Появление в пределах Империи столь отдаленных подданных как нельзя лучше проиллюстрирует авторитет Императора и создаст видимость цельности государства. О том, сколько сил положили упомянутые агенты на то, чтобы внедрить в головы тех двоих идею проделать такой путь ради возможности помахать оружием пред королевским взором, лучше не думать…
С другой же стороны, для люда попроще это сборище вполне могло выглядеть как пиршество в чумном городе. Убийства священников, полусумасшедшие проповедники, обличающие «немецкую церковь», пожары, снова убийства, казни и новые преступления — и вокруг всего этого праздничные ленты, музыка, торгаши и бродячие лицедеи, которым в такие дни традиционно даются чуть большие послабления в правилах, нежели обычно… Разумеется, подобный поворот мыслей предвиделся, и внимание «всем иным» изначально было уделено немалое.
Именно для ублажения простых крестьян, горожан и прочих вольных и были тщательно подобраны эти небольшие, но такие приятные мелочи досуга. И лоточники, и торговцы с повозок и передвижных прилавков были заранее оповещены о том, что обыкновенный в такие дни побор снижен вдвое, места для заезжих искусников и музыкантов были заранее выпрошены у местных гильдий с гарантией мира и спокойствия во все время турнирных дней. Городские власти, снабженные заверением в том, что все выгоды отходят в пражскую казну, расстарались на несколько разновидностей состязаний для беститульных вояк и просто обывателей, включая игры, набирающие все большую популярность в такие праздники, — нечто вроде «заплати два гроша, попади ножом в мишень с семи шагов и выиграй два талера». И, разумеется, самые большие усилия были положены на то, чтобы упорядочить непременное желание торговцев пивом перегрызть друг другу глотки за наиболее выгодные места…
Самой же Адельхайде предстоящее празднество тоже доставляло вполне определенные проблемы: остаток вчерашнего дня был потрачен на то, чтобы решить, как поступить в связи с начавшимся столь внезапно расследованием. Правила благопристойности требовали от нее присутствия на турнире, коли уж волею судеб она оказалась в Карлштейне, чей владелец и организатор всего этого бесчинства почтит своим вниманием созванных им господ рыцарей. Требовало ли текущее дело остаться в замке, где и как отзовется присоветованная ею провокация, было неведомо.
С одной стороны, именно в пределах замка и могло случиться что-то, что натолкнуло бы на нужную мысль или выдало бы нужного человека, — но только в том случае, если оный человек также не отправится на турнир, если «они» пожелают повторить попытку или совершить еще что-то подобное, дабы убедиться в верности оглашенной информации касательно похищенной карты. С другой же стороны, если Рудольф прав и среди его приближенных в самом деле имеется двурушник, то события могут развернуться именно там, подле Праги, где упомянутые приближенные и будут присутствовать. Однако же — далеко не в полном составе: в Карлштейне остается дрессировщик королевских стражей фон Витте, и на поверку из всех подозреваемых подле Императора будут находиться лишь Рупрехт фон Люфтенхаймер и временно освобожденный от обязанностей в честь празднества обер-камергер фон Таубенхайм.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
