Наконец, хвала аллаху, все кончилось. Мы летим как надо. Вытираю ладонями пот со лба и даю себе клятву никогда не выпускать щитков на посадке. Никогда!
Сажусь, заруливаю. Майор Зинченко встает с сиденья, открывает астролюк над головой и, высунувшись из него, машет технику рукой, чтобы тот подал лесенку. Значит, он собирается выпустить меня самостоятельно? А ведь мог бы, кажется, еще немного полетать со мной…
Во время обеда Бобровский спросил меня, уныло глядя в тарелку:
— Ну как?
— Что «ну как»? — переспросил я, косясь на Кришталя, теребившего тонкими пальцами бахрому салфетки.
— Ну, это… машина?
— А-а-а… Н-ничего машина, — неуверенно сказал я и поежился от взгляда Виктора. — Т-тяжеловатая немного…
Виктор оторвал нитку от салфетки и слабо вздохнул:
— Вот-вот — тяжеловатая… немного. А для нас — особенно. Пойдем, брат Николай…
Я посмотрел им вслед. Нехорошо себя чувствуют ребята. Отрешенно. Не по силам им этот самолет.
В тот же вечер ко мне подошел исполняющий обязанности командира эскадрильи майор Назаров. Щуря карие, чуть выпуклые глаза с воспаленными от недосыпания веками, осмотрел меня с каким-то любопытством и, устало проведя ладонью по лицу, сказал хрипловатым голосом:
— Пойдем подлетнем чуток. Я тебе ночью провозные дам.
На аэродроме тихо. Полк ушел на боевое задание, и в воздухе только мы одни. Ночь — чудо! Тихая, теплая. В небе, в сиреневой дымке, только что народившийся месяц пас отары звезд. На земле, темной и притаившейся не было видно ни одного огонька. Чернели лесные массивы, разрезанные на куски светлой лентой реки. Тянулись вдаль линии железных и шоссейных дорог. Там западе, совсем недалеко отсюда, они пересекали фронт уходили к врагу. Странно. И обидно: советские дороги служат фашистам…
Поглядывая на электрическое «Т», иду по кругу. Делаю третий разворот.
— Рано! — кричит Назаров. — Промажем!
— Нет, товарищ майор. Сядем хорошо.
— Ну, ладно, давай! — с усмешкой в голосе соглашается Назаров.
Я знаю: он уверен, что промажем. Тем лучше. Мы сядем как надо, и пусть он знает, что летчики ГВФ не лыком шиты.
Я стараюсь вовсю. Надо рассчитать абсолютно точно. Пальцы левой руки сжали сектора управления моторами. Глаза сами ведут отсчеты высоты расстояния. Так, хорошо!
Моторы умолкают враз. В наступившей тишине отчетливо слышно, как шипит разрезаемый крыльями воздух да похлопывают глушители. Круто планирую к земле.
— Ты что, хочешь садиться? — В голосе Назарова смешливое недоумение.
— Да, товарищ майор!
— Да что ты, промажем! Уходи на второй круг!
— Не промажем, товарищ майор. Сядем точно!
— Промажем, я тебе говорю!
Наши пререкания слушают радист и стрелок, и потому уходить мне сейчас на второй круг никак нельзя. Планирую.
Назаров молчит.
Делаю четвертый разворот, выхожу на посадочную полосу с длинной линией электрических огней.
И вдруг — что это? На земле вспыхивает яркий свет прожектора, и сильный луч освещает бетонку. Отчетливо виден каждый шов между плит и следы пригоревшей резины.
Я разочарован и вместе с тем обрадован. У нас в ГВФ ночные посадки совершаются по зажженным фонарям «летучая мышь». Земли не видно, и лишь световая точка служит ориентиром. А тут светло, как днем. Садимся точно у «Т». Заруливаем на взлетную полосу. Назаров молчит. Уснул он там, что ли?
— Еще полетим, товарищ командир?
— А хочешь?
— Еще бы. Конечно, хочу!
— Знаешь, — после некоторого раздумья признается, он. — Возить тебя нечего, а вылезать не хочется. Что я там буду торчать на старте. Я вздремну тут пока, а ты полетай. Идет?
И он действительно вынул ручку, защелкнул педали и, растянувшись во весь рост на полу кабины, закрыл лицо воротником комбинезона.
И я подумал: «Вот и выходит, что койка моя — счастливая».
Боевое крещение
Утром в столовой я встретился с майором Назаровым.
— Садись со мной, — сказал он. И я снова почувствовал на себе его оценивающий взгляд. Он прихлебнул из стакана горячего кофе и, обжегшись, поставил его на стол. — Хорошо летаешь… Я так еще никогда не рассчитывал. И даже не знал, что так можно. Здорово получается!
Я покраснел, почувствовав его моральное превосходство. Не каждый смог бы так вот запросто сказать такие слова другому, да еще молодому летчику, а ведь он замещал заболевшего командира эскадрильи.
— Товарищ командир, — сказал я. — Мне хотелось бы закрепить начатое…
Назаров посмотрел на меня искоса:
— Хочешь слетать на боевое задание?
— Хочу, — признался я. — Но только не слетать, а летать.
Он рассмеялся, словно я сказал какую-то несуразицу. Допив кофе, поднялся.
— Ладно, поговорю с командиром полка, а ты постарайся никуда не отлучаться. Он тебя вызовет.
Это был для меня день мучений. Уже перевалило за полдень, а меня не зовут. И майора Назарова не видать. Что такое? Как расценить это молчание?
И, наконец, распахивается дверь. Я — в который раз! — поднимаю голову и слышу, как дежурный произносит мою фамилию. Вскакиваю, как на пружинах.
— Куда?
— К командиру полка.
Все, кто были в общежитии, проводили меня взглядами до самых дверей. Кто-то крикнул вслед:
— Ни пуха тебе, ни пера!
Я вздрогнул от радости: ведь это уже почти признание!.. Вышел. Потом опомнился, открыл дверь, просунул голову:
— К черту!
Зал наполнился хохотом.
Постучавшись и получив разрешение войти, я сразу же заметил, с каким трудом присутствующие в кабинете стирают улыбки с лиц.
Кроме командира полка, здесь было четверо: начальник штаба, комиссар, заместитель по летной части и майор Назаров.
«Ясно, говорили обо мне», — подумал я и, смущаясь, доложил, что летчик такой-то прибыл.
— Садись. — Командир полка пододвинул мне стул.
Я сел, не смея поднять глаз. Чувствовал, что все здесь присутствующие относятся ко мне доброжелательно, но почему они смеются? Что смешного в моих поступках? Ну, правда, я подбивал ребят пойти всем вместе и потребовать, чтобы дали самолеты. И пока я тренировался, они ходили в штаб. Так что же тут такого?
— Та-ак, — сказал командир, прикрывая ладонью улыбку. — Значит, выражаем недовольство? Делегацию подсылаем? Хорошо-о.
Я смутился совсем. Пропало дело. Сейчас мне дадут такой самолет…
— Да, конечно, а что же… — пробормотал я. — Столько времени болтаемся. Ребята воюют, а мы…
— Ну разумеется, — уже серьезно сказал командир. — Летать хотят все, но, к сожалению, это невозможно. Ты, наверное, знаешь, что у нас не хватает самолетов.
— Знаю, мне говорили.
— Вот-вот. И еще у нас нет штурманов.
Я удивленно поднял глаза:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
