— Знаю, мне говорили.
— Вот-вот. И еще у нас нет штурманов.
Я удивленно поднял глаза:
— Штурманов? Товарищ командир, а я могу и без штурмана!
Начальник штаба, и комиссар, и майор Зинченко, и Назаров разом прыснули от смеха. У командира полка перехватило дыхание.
— Что? Что ты сказал? — Он заразительно расхохотался.
Глядя на него, засмеялся и я. Но, откровенно говоря, мне было непонятно, чем я их рассмешил. И что тут такого смешного — летать без штурмана? Всю жизнь летал — и ничего! В любую погоду…
— Нет, брат, — все еще смеясь, сказал командир. — У нас без штурманов ни на шаг. Он приведет тебя к цели, сбросит бомбы…
— А сбросить и я могу. Аварийно. В моей кабине рычаг есть.
Командир переглянулся с комиссаром. «Ну что, — говорил его взгляд. — Видал ты такого фрукта?»
Комиссар кашлянул в кулак.
— Да не мучай ты его, Алексей Иваныч! Ну дай ему слетать. Кстати, и случай есть.
Командир вдруг стал серьезным.
— Ты думаешь?
— А что же — справится. И погода как раз подходящая. Дай ему только штурмана получше.
Командир на несколько секунд задумался. И сейчас же в кабинете все неуловимо изменилось, Если только что ощущалась неофициальная, дружественная, почти семейная обстановка, то сейчас от нее не осталось и следа. Чуть скрипнули стулья, шаркнули по полу ноги, и позы всех сидящих из расслабленных и вольных приняли положение готовности.
— Хорошо, — сказал командир и посмотрел на Назарова. Тот встал.
— Я вас слушаю!
— Дайте ему штурмана Киндюшова. Стрелка и радиста — по вашему усмотрению. Самолет — «девятка». Вылет… — командир посмотрел на часы, — в семнадцать тридцать. Все. Выполняйте!
Назаров откозырял, четко повернулся и вышел. Вслед за ним поднялись и вышли все остальные. И только тут до меня дошел смысл происходящего — мне предстоит боевой вылет! Это было все, что удержалось в моем сознании, все остальное прошло мимо.
Я вскочил со стула, досадуя, что не догадался этого сделать раньше.
— Разрешите идти, товарищ командир?
— Нет, погоди. — Командир полка встал и, подойдя к висевшей на стене карте, ткнул в нее пальцем. — Вот здесь, в тридцати минутах полета от линии фронта, стоят эшелоны противника. Два с солдатами, один — с боеприпасами. Их надо разбомбить. Понял?
«Интересно, — подумал я, — как же мы их ночью-то искать будем? И что, они будут нас ждать?» А вслух сказал:
— Понял.
Командир будто прочел мои мысли.
— Они не уйдут, потому что, во-первых, партизаны взорвали перед ними и сзади тоже путь, ну и, во-вторых, потому что… ты ведь с вылетом не задержишься? Тебе вылетать… — он посмотрел на часы, — через сорок пять минут. Сейчас твой штурман получит задание и — в путь!
Я с недоумением посмотрел за окно. Стоял день. Светило солнце. Голубело весеннее небо.
— Да-да, конечно, — пробормотал я, ощущая неприятный холодок на спине. — Я вылечу вовремя. Разрешите идти?
— Идите.
Я козырнул и вышел. Ноги у меня слегка заплетались. Я ничего не понимал. Полк был ночным, и вдруг… такая неожиданность! Посылают днем… Без сопровождения. Но ведь это же… Чуть только сунемся к линии фронта, и — пожалуйста! — истребители тут как тут. У них пушки, а у нас… пулеметы.
Все остальное я проделал как во сне. Оделся, спустился, сел в машину, где меня ожидал экипаж.
Техник доложил о готовности материальной части. Заправка такая-то, бомбовая загрузка такая-то. Я выслушал его, дал экипажу команду: «Занять места!» — и полез по приставной лесенке на крыло.
Надел парашют, сел в пилотское кресло. Окинул взглядом приборную доску, которую летчики называют «иконостасом», пощупал рукоятки уборки шасси, управления моторами.
Самолет дышал теплом двигателей. Пахло маслом, чуть-чуть бензином, чуть-чуть аэролаком. И эти запахи, и рукоятки, и приборы — все было таким знакомым, близким и родным, что страхи мои рассеялись.
Штурман Киндюшов занял свое место. Обернулся ко мне, подмигнул. Пора запускать моторы. Я уже приготовился подать команду, как вдруг чуть слышный разговор в наушниках привлек мое внимание.
— Ну, Серега, считай, что это последний наш вылет…
Пауза. Наверное, шлемофон второго еще не был подключен, и мне не слышно было, что он ответил.
— А как же, — продолжал тот же голос. — Летчик молодой, зеленый. Первый раз летит, да еще днем. Собьют «мессера», как пить дать!..
«Ага! — подумал я. — Молодой? Зеленый? Ладно, посмотрим». И заорал во всю глотку:
— От винто-ов!
Взлетели. Я взял курс и поставил машину в набор высоты. Смотрю вниз, на землю. Весна в разгаре. Леса словно пеной зеленой обрызганы. Поля — как ковер. Солнце светит, и небо — голубое-голубое! Горизонт дымкой затянут. А мне очень интересно увидеть, где же это линия фронта проходит и как она выглядит?
Набрал высоту четыре тысячи метров. Прохладно стало. Вижу, Киндюшов почему-то с пулеметом возится, заряжает. «Ну, — думаю, — это он так, для порядка».
Зарядил, потом к иллюминатору прижался. Оглянулся и я. Посмотрел направо, налево. Вроде ничего. Лечу, выдерживаю курс. Вдруг слышу крик:
— Слева внизу позади два «Мессершмитта»!
Штурман спокойно:
— Ну и что?
— Преследуют!
Поворачиваю голову, смотрю. Ничего не видно. «Два истребителя, — думаю, — это плохо!»
Во рту становится горько. Соображаю: что же делать? Хоть бы облака были! Вглядываюсь вперед — облака! Но еще далековато и выше нас. В голове проносится: «Подо мною бомбы. Тысяча триста килограммов, попадет пуля по взрывателю — только пух полетит…»
Прибавляю моторам обороты, до максимальных. Держу прежний курс, набираю высоту. Нервы напряглись, и самолет напрягся. Летит, не качается, словно застыл. Стакан с водой поставь — не дрогнет. А сердце стучит: «Догонят или не догонят?»
Радист кричит:
— Догоняют!
А штурман в ответ:
— Молчать! Что за паника?! Командир знает, что делает!
Это я-то знаю? Ничего я не знаю!..
Оборачиваюсь. Слева — никого. Справа… Ох, вот они! Два черных силуэта, две торпеды. Носы кверху, сзади — дымки от моторов. Форсируют, нажимают фашисты.
Бросаю взгляд вперед. Облака ближе. Взгляд назад, и — «Мессершмитты» ближе. Снова ощущаю горечь во рту. Киндюшов сидит в кресле, делает вид, будто сверяет карту с местностью. Но я знаю — это для меня, чтобы придать мне спокойствие.
В наушниках слышу тяжелое дыхание радиста. Догадываюсь — возится со спаренными пулеметами, заряжает, вращает башню. Но «мессера» еще за пределами огня наших пулеметов. Вон они, их уже видно в деталях: темно-зеленые, с короткими обрубленными крыльями. На хвостах — свастики, в носах — пушки. Сейчас они будут стрелять.
Неожиданно для себя произношу хриплым голосом:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
