Кло. Его Кло.
— Ого! — воскликнула она, сжатая в его объятьях, — А ты…
А потом он нашел ее рот и ей пришлось замолчать. И на какое-то время, отмеренное не равнодушными секундами часов, а частыми ударами двух бьющихся в такт сердец, ей не нужны были никакие слова.
Когда он оторвался от нее, лицо Кло порозовело, а дыхание стало прерывистым.
— Джат! Что это с тобой?
— Ты думаешь, со мной что-то не так?
— Так внезапно… Не очень-то похоже на больного.
— Кто знает, может именно ты мое лекарство?
Пальцы его левой руки почувствовали что-то твердое, пластиковое. Это были пуговицы на кофточке Кло, послушно расстегивающиеся одна за другой. Кажется, пальцы делали это самостоятельно, по крайней мере он не помнил чтоб приказывал им что-то подобное. Почувствовав его прикосновение, Кло попыталась вывернуться, больше удивленная, чем напуганная.
— Джат! Постой! Мы ведь не знаем… Погоди… Мы не знаем, можно ли тебе… То есть…
Он почувствовал уверенность и спокойствие. И ощутил себя тем самым Мааном, который никогда не колебался. Который всегда знал нужное направление.
— Можно, — сказал он одними губами, срывая с нее грубую тяжелую ткань, — Честное слово, мне уже все можно…
С этого дня его выздоровление, которое он уже не боялся называть выздоровлением, выработало постоянный темп. Каждый день, просыпаясь, Маан не знал, что приготовило ему его тело, но знал, что все перемены, происходящие в нем, к лучшему. Пользуясь советом Кло, он внушал самому себе, что идет на поправку и, зависело ли это от подсознания или нет, ему и в самом деле казалось, что он медленно выкарабкивается из той пропасти, куда чуть было не рухнул.
Он чувствовал себя слабым, безмерно уставшим, но эта слабость не рождала той смертельной апатии, что прежде, наоборот, он ощущал свое тело разряженной почти до предела батареей, которая постепенно поглощает энергию чтобы выйти на привычный режим работы.
Подтверждением этому стал его отменный аппетит. Сперва Кло радовалась всякий раз, когда ему удавалось без гримасы боли выпить стакан протеинового коктейля или съесть крекер с соевой пастой. Но вскоре, глядя как он расправляется со своей порцией за завтраком, даже забеспокоилась. Ей казалось, что для тяжелобольных, к категории которых она явно относила Маана, обильное питание может быть вредным и даже собиралась проконсультироваться у знакомого диетолога. Но Маан со смехом заявил, что его аппетит уж точно не является опасным симптомом, совсем напротив, тело просто пытается усвоить все элементы, необходимые ему для капитального ремонта. Его поддержала Бесс, и Кло пришлось признать справедливость этой версии. Она даже иногда откладывала ему часть своей порции, которую Маан проглатывал также легко. Он стал питаться четырежды в день, пользуясь тем, что Контроль продолжал снабжать его счет социальными очками, которые он прежде вовсе не тратил. Более того, за время его беспомощности их накопилось достаточно много чтобы он мог не ограничивать себя в еде. Поэтому, расправившись с завтраком, он мог заказать себе через войс-терминал что-то еще, например сладкий кекс из фасоли или пудинг с черничным джемом.
Одно время он даже поддался панике, ему стало казаться, что голод пришел на смену боли и теперь он обречен набивать себя едой на протяжении целого дня. Но смехотворность этой версии не дала ему серьезно в ней увериться. «Просто я потребляю все то, чего долгое время был лишен, в госпитале и позже, — решил он, — Это растянувшийся пир после долгой поры воздержания, и уж точно не патология». Действительно, хороший аппетит всегда казался ему символом того, что больной идет на поправку. Тем не менее, Кло, замечавшая, с какой скоростью пропадают концентраты в кухонной крио-камере, смотрела на него все более озадаченно.
— По-моему, ты столько не ел даже когда был абсолютно здоров, — сказала она как-то, — Может, это и добрый знак, только меня он все-таки смущает. Ты не думал показаться доктору Чандрама?
Этого Маан делать не собирался, по крайней мере в ближайшее время. Он предпочитал не выходить за пределы дома, сырость города сейчас была ему особенно неприятна и одна мысль о том, что надо надеть тяжелый плащ и выйти наружу, доставляла скверные ощущения.
Стыдясь этого, он ел втайне от Кло, и не мог не оправдывать собственных действий — даже после обильного сытного ужина его желудок жалобно ворочался, когда приходило время ложиться спать, приходилось пробираться на кухню и съедать еще что-то из того, что попадется под руку. Однажды он съел шесть дрожжевых лепешек за один раз, хотя прежде с трудом мог осилить и две штуки. Пришлось сказать Кло, что они испортились и он выбросил их в утилизатор. Но, судя по ее взгляду, она не вполне поверила ему.
Он ел с одержимостью умирающего от голода, но любая еда словно проваливалась в черную дыру, оказавшись у него в желудке. «Кажется, она распадается на атомы еще прежде, чем успевает оказаться в пищеводе, — пошутил он однажды, когда Кло с задумчивым видом провожала взглядом вторую порцию ужина, с которой он справился за несколько минут, — Или я нарушаю закон сохранения веществ во Вселенной».
Тем не менее Кло не могла не признать, что это идет ему во благо, все перемены в его состоянии она замечала и, кажется, иногда даже раньше него самого. Однажды, меняя, как обычно, повязку на его голове, она обнаружила, что глубокий неровно заросший рубец у него на виске стал гораздо лучше выглядеть — точно сгладился и побледнел. С того дня Маан перестал носить повязку и сразу почувствовал себя лучше, марлевый кокон на голове досаждал ему с самого первого дня. Взглянув на себя в зеркало после того, как Кло сняла последний виток бинта, он недоверчиво поднял руку и коснулся лица, потом волос. В последний раз, когда он случайно заглядывал в зеркало, увиденное там нравилось ему куда как меньше. Лицо порозовело, оно уже не казалось безжизненной фарфоровой маской, глаза, еще недавно бывшие узкими щелками, смотрели уверенно и прямо, хотя и в их глубине и таилось что-то, напоминающие о перенесенном, какая-то застывшая, замороженная в янтаре, горечь. Собственный взгляд показался Маану неприятным, едким, но в остальном он был даже удивлен столь быстрой переменой. Не доверяя зеркалу, он провел рукой по волосам, там, где наметившаяся много лет назад залысина постепенно отвоевывала себе место, и с трудом нашел ее. Волосы его, отросшие за несколько недель под повязкой, стали гуще, сильнее, и даже привычная седина казалась уже не столь заметной, как прежде.
— По тебе даже не скажешь, что недавно лежал в госпитале, — сказала Кло неуверенно, комкая в руке бесполезные бинты, — Как по мне, ты даже посвежел, точно сбросил лет пять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
