Свои настоящие дневники и заметки, в которых подробно описано все, что происходило со мной со дня гибели Герти, я надежно спрятала. В этом отношении у меня есть перед Мартином огромное преимущество: я выросла в этом доме, я знаю каждый его уголок, каждую доску, каждую щель в обшивке стен. В детстве я отыскала – и устроила сама – немало тайников под рассохшимися половицами и за выпавшими из стен кирпичами. Несколько тайников настолько надежны, что я уверена – их никто и никогда не найдет. Туда-то я и убрала свои бесценные записи, предварительно разделив их на несколько частей. Теперь, если Мартин вдруг застанет меня с поличным, когда я буду проверять содержимое тайника или что-то в него докладывать, ему не достанутся все мои записи. Впрочем, это маловероятно: после того, как он сжег мой старый, никому не нужный и не интересный дневник, я стала проявлять особую осторожность. Теперь я пишу только тогда, когда Мартин работает в поле или уходит в лес на охоту, к тому же каждые пять минут я выглядываю в окно, чтобы его возвращение не застало меня врасплох.
Сегодня вечером – всего несколько минут назад – случилось нечто удивительное! Я лежала, делая вид, будто крепко сплю, когда дверь бесшумно приоткрылась, и в комнату заглянул Мартин. Он пристально посмотрел на меня, но я не шевелилась, и он, успокоенный, стал спускаться вниз. Я слышала, как он прошаркал в прихожую, надел куртку и вышел на улицу. Снаружи уже начинало темнеть, и в спальне сгустился мрак, в котором лишь с большим трудом можно было разглядеть туалетный столик и стоящий возле кровати стул. Должно быть, из-за этого мне показалось, что час достаточно поздний, но, немного подумав, я сообразила, что сейчас не может быть позже шести вечера. А раз так, решила я, значит, Мартин просто отправился в хлев, чтобы покормить скотину и запереть ее на ночь.
И тут из-за дверцы стенного шкафа донеслись тихое царапанье и возня.
Неужели я не ослышалась, и моя любимая девочка вернулась?
«Герти?» – позвала я, садясь на постели.
Дверца шкафа медленно, со скрипом отворилась. В шкафу было еще темнее, чем в комнате, но я была уверена, что там что-то шевелится. Потом в щели промелькнуло бледное лицо и такие же бледные руки, которые, впрочем, почти сразу исчезли в глубине шкафа.
«Девочка моя, не бойся! – проговорила я, собрав всю свою волю, чтобы не броситься к дверце и не распахнуть ее во всю ширь. – Милая, пожалуйста, выйди хоть на минутку. Покажись своей бедной маме!».
Снова послышалась возня, потом я уловила звук тихих шагов: босые ноги слегка зашлепали по доскам пола, когда она выбралась из шкафа в комнату.
Двигалась она медленно, ощупью, время от времени подолгу замирая на месте, как механизм, в котором что-то разладилось. Ее золотистые волосы поблескивали во мраке, а дыхание было хриплым и частым. И еще запах… Я помнила его с тех самых пор, когда повстречала Эстер Джемисон. Пахло палеными тряпками, перегоревшим жиром и немного – землей.
Когда Герти опустилась на кровать рядом со мной, я чуть не потеряла сознание от счастья. Лампа на тумбочке не горела, и в комнате было совершенно темно, но я не сомневалась, что это она: этот смутно обрисованный во мраке силуэт я узнала бы где угодно, хотя сейчас моя Герти была… немного другой.
«Может, я все-таки сошла с ума? – проговорила я, наклоняясь к Герти, чтобы разглядеть ее получше. В темноте я увидела хорошо знакомый профиль, хотя она слегка отвернулась в сторону. – Может, ты мне привиделась?».
Герти отрицательно качнула головой.
«Скажи мне правду, – попросила я. – Что случилось с тобой на самом деле? Как ты оказалась в колодце?» – От желания обнять ее, приласкать, погладить по шелковистым волосам (они показались мне короче, чем раньше, но, возможно, меня просто подвело зрение) у меня даже заныло в груди, но я откуда-то знала, что не должна прикасаться к Герти. Кроме того, сейчас, наедине со своим дневником я, пожалуй, могу признаться себе, что я ее боялась. Немного, но все-таки боялась…
Герти повернулась в мою сторону, и улыбнулась, сверкнув ровными зубами. Потом она поднялась и, подойдя к окну, прижала к покрытому морозными узорами стеклу бледные ладошки. Немного помедлив, я тоже встала и, подойдя к ней сзади, вгляделась в темноту снаружи. Небо стало совсем черным, но на нем сверкал молодой месяц. В свете этого месяца я увидела Мартина, который вышел из хлева с лопатой в руках. На мгновение он поднял голову, чтобы поглядеть на окно нашей спальни, и я торопливо пригнулась как ребенок во время игры в прятки. Должно быть, Мартин все же меня не заметил, поскольку продолжал медленно шагать через двор.
Я знала, куда он идет.
И зачем…
Я повернулась к Герти, чтобы спросить, что мне делать дальше, но ее уже не было, и только на замороженном стекле остались подтаявшие следы двух узких детских ладошек.
Мартин31 января 1908 г.Пот струйками сбегал у него по спине, но Мартин швырял и швырял снег, заново укрывший могилу Герти после того как Сара попыталась ее раскопать. Снега было много, не меньше восемнадцати дюймов по его расчетам, но он был достаточно рыхлым и сухим, и Мартин надеялся быстро с ним справиться. Копать землю будет потруднее, но останавливаться он не собирался, хотя от холода больная нога разболелась не на шутку, а морозный воздух буквально застревал в горле, не давая дышать. В свете взошедшего на небо тонкого месяца двор казался голубым.
«Быстрее, Мартин, – поторопил он себя. – Ты должен сделать все быстро. Колебаться и мешкать нельзя, иначе ты струсишь и вообще не доведешь дело до конца».
– Я знаю, – сказал он вслух и продолжал копать.
Казалось, темный дом смотрит ему в спину глазницами окон. В доме спала Сара – спала и видела свои безумные сны. За хлевом, вдали, едва угадывались очертания холма. На фоне укрывшего вершину снега, Чертовы Пальцы казались крошечными черными крупинками.
Обернувшись через плечо, Мартин бросил взгляд на деревянный крест. Он сделал его сам, и сам же вырезал на нем имя Герти.
«Гертруда Харрисон Ши. Любимая дочь. 1900–1908».
Руки его задрожали. От страха ладони стали влажными, и черенок лопаты скользил, а в рукавицах работать было неудобно.
Быстрее!..
Косые тени соседних надгробий тоже наблюдали, как он работает. Временами Мартину даже казалось, будто они слегка раскачиваются, словно тяжелые камни от нетерпения переступали с ноги на ногу. Под ними покоились маленький брат Герти, ее дядя, дед и бабка, в честь которой ее назвали, и Мартин буквально слышал их невысказанный вопрос: «Что ты собираешься сделать с Герти? Она больше не твоя дочь. Теперь она одна из нас!».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
