Такого рода логические провалы, гораздо более очевидные, нежели политические ошибки, допускавшиеся или якобы допускавшиеся Гитлером и вызывающие доныне сомнения и нескончаемые споры и дискуссии, свидетельствуют об органических дефектах его мыслительного аппарата.
Понятно же, что если скрываться от старых знакомых, то необходимо прятать от публичного распространения не только изображения своей внешности, но и имя! И это никак не могло сочетаться с бурной политической карьерой!..
Поэтому хотя и можно, и нужно соглашаться с мнением Ялмара Шахта[764] о Гитлере: «Во всем у него был самый холодный расчет»,[765] но качество этого расчета нередко оставляло желать лучшего — и субъективно с учетом личных интересов Гитлера, и объективно с посторонних позиций!
Нам уже случалось писать о неизбежных поражениях психики Гитлера, оказавшегося и по своей воле, и по вынужденным обстоятельствам малолетним преступником, притом — убийцей.[766]
Понятно, что и позднейшие заботы о сокрытии гомосексуализма и сифилиса, и физическое воздействие последствий этой нелегкой болезни также не способствовали умственному и душевному здоровью Гитлера — как в свое время и Редля. И, повторяем, в такого рода иррациональных поступках, как упорное и бессмысленное сокрытие своей внешности, и проявлялись дефекты психики Гитлера гораздо более отчетливо и очевидно, чем в его политических решениях и концепциях.
Вот и убийство Гели Раубаль оказалось одним из таких поступков, что позднее, повторяем, тяжелейшим образом переживалось самим Гитлером, вынесшим самому себе беспощадное и тоже иррациональное наказание: обречение себя на вегетарианство!..
Хорошенький субъект был навязан в качестве вождя всей германской нации!
Это очень болезненная проблема для всех немцев: осознать, помимо всего прочего, тот пренеприятнейший факт, что сами они или их предки позволили себе плясать под дудочку персонажа, безнадежно клинически больного и безусловно нуждавшегося в принудительной изоляции — совершенно независимо от той общественной роли, которую он старался играть и с успехом играл.
Насколько такая ситуация заставлят буквально выворачиваться наизнанку информированных и вовсе не глупых людей — это отчетливо видно на примере той же Анны Марии Зигмунд.
В целом же это тема для гораздо более серьезного последующего анализа и обсуждения, заведомо уже выходящего за рамки данной нашей книги.
Нет ничего удивительного в том, что именно Максимилиан Ронге должен был вновь оказаться в первых рядах непосредственных противников Гитлера — этот расклад сил последний тоже унаследовал от Редля.
Можно, однако, усомниться в том, что в руках Ронге оказались целиком и полностью два досье, сыгравшие важнейшую роль в прошедших событиях, а со временем, уже после Первой Мировой войны, еще больше поднявшие свое значение.
Одним было досье, составленное о преступлениях юного Гитлера, которым Редль и завербовал будущего фюрера в первой половине 1910 года. Другим было то фотодосье, которым Редль шантажировал и завербовал Занкевича в марте или апреле 1913 года.
Их отсутствием в руках у Ронге и объясняются, на наш взгляд, слишком дилетантские (как это, впрочем, характерно для всего, предпринимавшегося Ронге) первые его попытки завербовать Гитлера в 1929–1930 годах.
Совсем не исключено, что Ронге сам уничтожил эти досье еще в 1918 году — среди массы прочего вроде бы бесполезного, но компрометирующего самих австрийцев хлама, накопившегося в разведывательных архивах: мы, повторяем, не очень высокого мнения об умственных и провидческих качествах этого персонажа.
Представляется, однако, более вероятным, что эти досье просто миновали руки Максимилиана Ронге, которому все же и помимо них досталось в 1913 году множество фотоснимков из неразобранного завала в квартире Редля, вовсе не подготовленной для обыска — в том числе, наверняка, запечатлевшие и Гитлера — иначе Ронге не имело никакого смысла угрожать этим.
Где же тогда могло оказаться основное фотодосье, запечатлевшее Гитлера с полковниками Редлем и Занкевичем, если оно все же физически сохранилось в последующие десятилетия?
Едва ли, повторяем, оно могло очутиться в руках у Ронге еще в 1913 году и сохраниться к 1929 году — тогда бы события 1929–1930 годов, в которых он явно участвовал, развивались бы по совершенно иному сценарию.
Этому досье должно было принадлежать особое место во всех планах Редля, так и не осуществившихся в основной их части.
Особую роль играло и досье, составленное о преступлениях юного Гитлера. С помощью этого досье Редль и завербовал Гитлера, и продолжал сохранять свою власть над ним.
Эту власть еще живому Редлю никак нельзя было выпускать из собственных рук — особенно предоставляя Гитлеру относительную свободу при отправке его 24 мая 1913 года за границу с особо важной миссией. Кнутом и пряником — этим самым досье и свежим завещанием, составленным в пользу Гитлера, Редль, конечно, и постарался урегулировать на новейший основе взаимовыгодные и взаимосвязанные отношения со своим младшим партнером.
Отдавать тогда такое досье прямо в руки Гитера — это могло оказаться актом, попросту смертельным для Редля. Тем более Редлю нужно было принять меры, чтобы это досье никогда не попало в руки его противников — иначе уже к ним перешла бы безусловная власть над Гитлером, а Редль заведомо лишился бы лояльности этого незаменимого помощника и свидетеля.
Поэтому для сохранения и этого досье Редль должен был предпринять особые меры.
Логично предположить, что присутствие генерала Гизля при обыске квартиры Редля, где Гизль играл роль самого высшего по иерархии и главного по юридическим правам среди присутствующих лиц, и обеспечило именно ему возможность присвоить всю эту бесценную, как оказалось, документацию: в 1913 году невозможно было предположить, что второстепенный или третьестепенный персонаж, каковым Гитлер выглядел тогда, превратится со временем в первостепенную политическую фигуру мирового масштаба.
Неизвестно, обнаружил ли Артур Гизль оба упомянутых досье в квартире Редля 25 мая 1913 года или они находились где-то среди служебных документов Редля в его кабинете, не подвергшемуся тогда обыску, а возможно и где-нибудь еще в другом месте, но ведь что-то важнейшее постарался сообщить Редль в своем предсмертном письме к Гизлю и как-то еще продублировать эту информацию!
Ронге, очевидно не добившемуся самостоятельного успеха в шантаже и вербовке Гитлера в 1929–1930 годах, наверняка пришлось с кое-кем поделиться затем сведениями, собранными у него, а также и у уцелевших участников довоенной истории — у Хашека, Берана, Сладека и даже, возможно, у Хойслера.
Притом люди, добившиеся такой откровенности Ронге, наверняка принадлежали к гораздо более серьезной организации, нежели Министерство внутренних дел захудалой тогда Австрии, где трудился Ронге до конца 1920-х годов. Зато Ронге, поделившись с ними этой информацией, немедленно вернул свой прежний пост — и возглавил военную разведку Австрии.
В то же время отставной генерал Артур Гизль был тогда вполне дееспособным ветераном; он умер существенно позднее — 3 декабря 1935 года[767] (его брат Владимир — 20 апреля (!) 1936 года[768]). На тех или иных основаниях его (а также и его брата) можно было уговорить поделиться секретными сведениями и документами с заинтересованными лицами и организациями…
Вот потом-то Гитлера можно было снова приглашать на переговоры — и уж против такого приглашения Гитлеру было не устоять, и пришлось ему всерьез заинтересоваться, кому и зачем он теперь понадобился!..
Все это должно было окончательно утрястись заведомо до 1933 года, и вот при этом-то Гитлеру, похоже, не оставили права выбора: продолжать ли ему политическую карьеру или нет!..
На посту руководителя австрийской разведки Ронге оставался до марта 1938 года, когда произошел Аншлюсс Австрии.
В первый же день появления в Вене оккупантов они нагрянули к Ронге. Вальтер Шелленберг[769] рассказывал в мемуарах: «Я должен был /…/ завладеть бумагами и документами тогдашнего руководителя статистического отдела, «абвера» австрийского генерального штаба, полковника[770] Ронге».[771]
Однако обыск в служебных помещениях и на квартире у Ронге не принес ничего существенного,[772] хотя Шелленберг, по своему обыкновению, решил многозначительно заявить: «При промотре документов полковника Ронге мы не встретили никаких затруднений; однако для получения интересных результатов пришлось прибегнуть к помощи дешифровальщиков».[773] Как знать, долго ли Шелленберг сумел бы прожить затем, если бы действительно обнаружил нечто важное и сумел это прочесть!
