А еще мистер Гардинер в своем письме сообщил, что их отец должен вернуться домой на следующий день, то есть в субботу. Подавленный своими неудачными попытками, он поддался на уговоры свояка вернуться домой, оставив на него продолжение поисков, чтобы тот сделал все возможное в зависимости от обстоятельств. Эту новость миссис Беннет, несмотря на ожидания своих дочерей, встретила с гораздо меньшим энтузиазмом, чем раньше, когда она выражала опасения за его жизнь.
– Как?! Он возвращается, не найдя бедной Лидии? – воскликнула она. – Пусть остается в Лондоне, пока их не найдет. Кто же тогда вызовет на дуэль Викхема и заставит его жениться на Лидии, если он собирается уехать?!
Поскольку у миссис Гардинер появилось желание вернуться домой, то решили, что она с детьми отправится в Лондон тогда же, когда мистер Беннет оттуда приедет. Поэтому хозяин поместья вернулся в Лонгберн, а они тем же экипажем осуществили первую часть своей поездки.
Миссис Гардинер уехала, так ничего и не узнав о Элизабет и ее дербиширском приятеле, который ей так симпатизировал. Ни с кем из них ее племянница не заводила о нем разговоры, а надежды миссис Гардинер, что вскоре после их приезда из Дербишира от него придет письмо, так ожиданиями и остались. По возвращении Элизабет не получила из Пемберли ни единого письма.
Нынешнего семейного несчастья ей вполне хватало для того, чтобы чувствовать себя подавленной, поэтому не стоило забивать себе голову еще и этой проблемой, хотя Элизабет, в настоящее время достаточно хорошо разобравшись в собственных чувствах, прекрасно осознавала, что если бы она не знала ничего о Дарси, то ей было бы несколько легче пережить весь ужас того позора, которым покрыла себя Лидия. Ей подумалось, что это сократило бы вдвое количество ее бессонных ночей.
Когда мистер Беннет прибыл, выглядел как обычно – по-философски спокойный. Говорил он тоже, как обычно, мало. О деле, позвавшем его в город, он не сказал ничего вообще, и дочери его не сразу решились о нем расспрашивать.
Только во второй половине дня, когда он присоединился к ним во время чаепития, Элизабет попыталась заговорить на эту тему, а мистер Беннет, выслушав ее короткое сожаление по поводу несчастий, которые ему пришлось пережить, ответил:
– Не надо об этом ничего говорить. Это же мои страдания, а не ваши. Это я во всем виноват, поэтому и должен страдать сам.
– Не будь к себе таким строгим, – ответила Элизабет.
– Не подталкивай меня к этому греху! Для человеческой натуры грех снисхождения к самому себе является таким соблазнительным! Нет, Лиззи, – позволь мне хоть раз в жизни в полной мере почувствовать свою вину. Но я не боюсь сломаться под тяжестью этого чувства – оно же такое мимолетное!
– Как ты думаешь – они в Лондоне?
– Да, где же еще они могут так хорошо спрятаться?
– К тому же Лидия всегда мечтала побывать в Лондоне, – добавила Китти.
– Значит, ей очень повезло с этим бегством, – сухо сказал отец, – она, наверное, надолго там задержится.
Немного помолчав, он продолжил:
– Лиззи, я не держу на тебя зла за тот совет, который ты мне дала в мае и который – с учетом того, что произошло – демонстрирует твою удивительную проницательность.
Их разговор прервало появление старшей мисс Беннет, которая пришла за чаем для своей матери.
– Кому-то эта показуха явно нравится, – воскликнул мистер Беннет, – она придает определенной утонченности страданиям! Завтра я сделаю то же самое: надену ночную шапочку, халат, засяду у себя в библиотеке и буду горевать, с нетерпением ожидая, пока не сбежит Китти.
– Никуда я не сбегу, папа, – раздраженно ответила Китти. – Если бы я поехала в Брайтон, то вела бы себя лучше, чем Лидия.
– Ты – и в Брайтон?! Но я бы не отпустил тебя и за пятьдесят фунтов даже в Ист-Берн! Нет, Китти! Теперь я стал расчетливым, и вскоре ты почувствуешь последствия этой перемены. Больше никогда ни один офицер не зайдет в мой дом и даже не появится в округе. Балы запрещаются полностью – разве что только в сопровождении старших сестер. На улицу – не рыпаться, если каждый день не сможешь доказать, что вела себя рассудительно в течение десяти минут.
Китти восприняла эти угрозы вполне серьезно и поэтому начала плакать.
– Ну ладно, ладно, – сказал отец, – не убивайся. Если следующие десять лет ты будешь послушной девочкой, то к концу этого срока я вывезу тебя в люди.
Раздел XLIX
Через два дня после возвращения мистера Беннета Джейн и Элизабет прогуливались среди кустарниковых насаждений позади дома и заметили экономку, которая спешила к ним. Решив, что та пришла позвать их к матери, они пошли ей навстречу; приблизившись, они услышали не ожидаемые наставления миссис Беннет, а такие слова, с которыми экономка обратилась к старшей сестре:
– Простите, сударыня, за вмешательство, но я надеюсь, что вам приятно будет услышать хорошие новости из Лондона, поэтому я решилась прийти и спросить.
– О чем ты говоришь, Хилл? Ни о каких новостях из города мы не знаем.
– Да что вы, сударыня, – сказала миссис Хилл крайне удивленно, – разве вы не знаете о вестнике, прибывшем к хозяину от мистера Гардинера? Он был здесь менее получаса назад и принес хозяину письмо.
Девушки опрометью бросились к дому, не теряя времени на разговоры. Они пролетели через вестибюль в столовую, оттуда – в библиотеку, но отца не нашли и там; они уже собирались отправиться наверх, думая, что он в комнате матери, как вдруг встретили дворецкого, который сказал:
– Если вы ищете хозяина, госпожа, то он сейчас направляется к роще.
Получив эти сведения, сестры сразу же бросились назад через зал и направились бегом через лужайку вслед за отцом, который решительно направлялся к небольшому леску на краю поля.
Джейн, тяжелее и менее привыкшая к бегу, чем Элизабет, вскоре отстала, а ее сестра, хватая ртом воздух, догнала отца и нетерпеливо воскликнула:
– Отец, отец, какие новости, какие?! Ты получил весть от нашего дяди?
– Да, только что я получил от него письмо, которое принес вестник.
– И какие же в нем новости – хорошие или плохие?
– Ты думаешь, что можно ожидать чего-то хорошего? – спросил он, доставая письмо из кармана. – Ладно, возьми, почитай.
Элизабет нетерпеливо выхватила письмо. Здесь как раз подоспела и Джейн.
– Читай вслух, – попросил отец, – потому что я не совсем сообразил, о чем там идет речь.
«Трейсчерч-стрит, понедельник, 2 августа.
Уважаемый свояк!
Наконец я получил возможность послать тебе весть о моей племяннице, и весть эта, надеюсь, тебе понравится. Вскоре после того, как мы расстались с тобой в субботу, мне удалось узнать, в каком районе Лондона находятся беглецы. Подробности расскажу при встрече: достаточно уже того, что я их нашел. Я виделся с ними обоими…»
