МОЛИТВА МАТЕРИ
Наступила весна. Поэт бродил по саду и любовался цветущими деревьями. Яблони и абрикосы, словно молодые невесты, были усыпаны маленькими бело-розовыми, снежно-белыми и светло-малиновыми цветами. На кустах шиповника розовели тугие душистые бутоны, время их цветения было еще впереди. Травы поднялись до пояса от обильных весенних дождей и горячо пригревшего землю солнца. Ветви деревьев, отяжеленные цветами, перегибались через ограду, свешивались до земли. Буйное цветение, словно снежный занос, заволокло всю Шемаху. В такой день казалось, что больше никогда тучи не закроют бирюзу небес, всегда солнце будет ласкать и лелеять землю. "О аллах! Где ты? Что ты?.. Пусть арабы называют тебя Аллах, армяне - аствац, русские - бог, тюрки - танры... Я не знаю, откуда ты наблюдаешь за нами, жителями земли, в какой точке небесной вышины находишься, в каком пребываешь состоянии. Но я преклоняюсь перед тобой, верю тебе, знаю, что ты - та высшая сила, которая сотворила этот прекрасный мир! Я склонен верить последователям еретической мистической теории - хуруфизму, который утверждает, что в каждом из нас - ты. Во мне отражается твое "я"! Ты и во мне. Ты и в армянине. Ты и в русском. Но как же тогда быть с Алышем и Моллой Курбангулу? Как может в них отражаться твое "я"? О аллах! Ответь мне! Меня мучают вопросы, на которые я не могу найти ответа... Почему ты придумал различия среди своих последователей: первый - пророк, потом имамы, есть сеиды, моллы, дервиши? Они обладают правами, которые получили не за собственные добродетели, а только по случайному везению в жизни и пользуются этими правами... Но есть такие люди, как Ширин Абдулла, Джинн Джавад, Мешади Гулам, не занимающие особого положения, хотя достойные уважения и поклонения..."
Эти мысли были вызваны вчерашней встречей...
... Широко распахнулись ворота и вошел кто-то.
- Во имя пророка! - завопил он что было мочи, и стало ясно, что пришел один из рода пророка, которому обыкновенные смертные должны подносить и подносить до конца жизни...
Сеид Азим спросил неожиданного гостя:
- Брат! Как можешь ты, прикрываясь тем, что ты происходишь от ветви пророка, выклянчивать себе пропитание? Ведь ты по происхождению - принц, не стыдно тебе быть нищим?
- Какой принц?
- Род пророка считается шахским, значит, его дети - принцы крови...
- А ты чем живешь? Разве не приношениями и подарками? Ведь ты - сеид...
- Ты прав, милостыней кормится моя семья, но я не обманываю народ: не требую ничего именем моего предка. Я говорю людям: "Я сочиняю стихи и книги для ваших детей, стихи - плод моих бессонных ночей, кто-нибудь должен воздать мне за этот труд..."
Не стоит вспоминать, что кричал в ответ Сеиду Азиму дервиш, нанося рану за раной сердцу поэта. Эта встреча внесла тревогу в душу поэта. Сомнения мучили его: "Может быть, дервиш по-своему прав? Поистине в этом странном, удивительном мире все смешалось..."
Чтобы отвлечься, Сеид Азим решил спуститься в Мануфактурные ряды и пройти по Базару. "Взгляну, как там Джинн Джавад".
Сеид Азим шел по дороге, спускающейся от верхних кварталов к Базару. Дорога в этом году заросла травой, хотя движение по ней не прекращалось с утра и до вечера, по обочинам рос пырей и одуванчики. Еще издалека он услышал голос Сироты Гусейна: "Халва, халва, вкусная, приятная! Халва, халва..."
Под огромной шелковицей было, как всегда, многолюдно. Джинн Джавад сидел на своем камне. Народ толпился вокруг, глядя в рот рассказчику. Сеид Азим остановился за спинами слушателей, не желая прерывать Джинна Джавада. От Бакалейных рядов к камню Джавада шел продавец простокваши. Поэт залюбовался, как ловко парень нес на голове поднос, а на нем несколько кувшинов с простоквашей. Кувшины стояли друг на дружке - мал мала меньше, основанием следующему служил плоский деревянный кружок. В руках у продавца был черпак, которым он накладывал покупателю густой, жирной простокваши. Парень напевал танцевальную мелодию и двигался ей в такт. Можно было подумать, что и поднос и кувшин приклеены к его голове. Толпа расступилась, пропуская продавца простокваши, и тут Джинн Джавад увидел Сеида Азима:
- Ага к нам пришел! Проходи, дорогой!.. Он Сеид, у него наверняка найдется пять рублей в долг для меня!..
Поэт сразу сообразил, что его приход будет использован Джинном Джавадом для очередной шутки. Денег Джаваду не нужно, а если бы и понадобились всерьез, он не стал бы их просить у Аги, зная, что у него ничего нет. Сеид Азим прошел к центру и сел на один из камней рядом с Джавадом. Один из молодых людей снял с плеча свою чуху и хотел постелить ее, но поэт запротестовал:
- Нет, спасибо, сынок... Сейчас хоть и весна, но без чухи ты простудишься!
- Камень тоже холодный!
- От шуток Джавада и камню жарко!
Все собравшиеся подхватили смех. Джинн Джавад поднял руку:
- Ну, хорошо, а как же насчет пяти рублей, в долг, Ага? Да буду я жертвой твоего предка, ты мне не ответил.
- Что тебе сказать, Джавад? У нас говорят: "Если бы лысый знал средство от облысения, он прежде всего приложил бы его к своей голове".
Шутки посыпались со всех сторон:
- Арабы говорят: "Не советуйся с человеком, в доме которого нет годового запаса продуктов!"
- Бедность плетется на осле, а богатство скачет на лошади!
Поэт улыбнулся:
- Тогда пропитание - всадник, а я - пешеход...
На этот раз смеялись не так дружно, большинство присутствующих были такими же бедняками, как и поэт...
- Ага, давно ты ушел из дома? - неожиданно переменил тему Джавад.
- Давно, а что?
- Да я подумал, что если давно, то мы сейчас закажем у Алмухтара для каждого по горшочку пити...
Поэт улыбнулся:
- Друг мой Джавад, великий узбек Навои говорил: "Если хочешь быть здоровым, мало ешь, если хочешь, чтобы слово твое было весомым, мало говори..."
- Ах вот оно что!... То-то для наших ширванцев хурма - обед, а яичница из пяти яиц для семерых - целый праздник. Причем будут клясться: "Чтобы ты сдох! Чтоб я видел твой труп! Наелся на целую неделю!.."
Снова раздался хохот. Джавад попросил:
- Ага, прежде чем мы наедимся на целый месяц, расскажи нам что-нибудь интересное...
- Слушайте! Известно ли вам, что я нахожусь в переписке со многими выдающимися людьми Востока? Среди них есть и такие, с которыми я никогда не встречался в жизни... Один из таких заочных друзей живет в Иране, в городе Меренде. Это поэт-песенник - Молла Сулейман, песни свои он сочиняет на религиозные и исторические сюжеты... Так вот, в одном из путешествий путь мой проходил через Меренд, я хотел задержаться в городе на несколько дней, отдохнуть и повидаться с моим другом Моллой Сулейманом. В город я попал к полуночи. Поиски своего друга я оставил до утра - не хотел никого беспокоить. Направился в караван-сарай и, как только голова моя коснулась подушки, я тотчас сладко заснул. Проснувшись поутру, я обнаружил, что остался голым, как святой имам Рза, все мои вещи были украдены: я остался в нижнем белье. Что тут делать? Сторонясь людей и стыдясь своего вида, я спустился в чайхану, которая находилась в первом этаже караван-сарая, и устроился в укромном углу, чтобы не вызвать насмешки. Я обдумывал, как лучше выйти из создавшегося положения, найти ли Моллу Сулеймана и попросить у него помощи или искать ее у кого-нибудь другого.
Постепенно чайхана заполнялась народом. Среди прочих в чайхану вошел какой-то молла. Ученик чайханщика, как только увидел моллу, с почтением показал ему место на тахте, принес тюфячок. Посетители и хозяин заведения почтительно здоровались с гостем. Молла сел. По всей видимости, этот человек пользовался в городе авторитетом. Прошло немного времени, и один из клиентов попросил: "Молла! Пропел бы ты нам песню о погибших шиитских святых, ведь сегодня начало траурного месяца мухаррама... Совершить дело, угодное аллаху и его слугам..."
Молла тут же согласился. Прочистив горло, он запел. И каково было мое удивление: я узнал слова! Это была религиозная песня моего друга Моллы Сулеймана. "Неужели это он?" - подумал я, но не стал выдавать своей неосведомленности. Молла продолжал свое пение, но неожиданно запнулся, наверно, забыл... Я не удержался и из угла, где прятался, громким голосом подсказал слова. Изумленные слушатели повернули ко мне головы, слова гнева готовы были сорваться с уст, всех возмутило мое вмешательство. Молла, получив неожиданную поддержку, пригляделся ко мне и, улыбаясь во весь рот, закричал: "Клянусь, клянусь аллахом, ты - Гаджи Сеид Азим Ширвани, только ты мог сочинить экспромтом продолжение песни, придуманной другим поэтом! Только ты, Сеид!"
Он устремился ко мне, наступая на ноги сидевшим. Мы поздоровались, расцеловались. Молла Сулейман пригласил меня к себе в дом и только тут обратил внимание на мой странный вид. Я рассказал, как было дело. Молла попросил хозяина дать мне что-нибудь, чтобы добраться до его дома...
Несколько дней я был гостем Моллы Сулеймана.
